– Лен, погоди. Не торопись с выводами.

– Это безумие, я понимаю. И если бы всё ограничилось изменениями в поведении, пусть даже таким кардинальными, я бы с тобой согласилась. Списала бы всё на какое-то экстраординарное событие, произошедшее с ней в течение дня, в результате которого она поменяла своё отношение ко мне, да и не только ко мне, надеюсь, на прямо противоположное. Из-за которого она стала ну прямо воплощением идеальной дочери, доброй и милой. И о котором она, возможно, и хочет со мной завтра поговорить. Но Серёж… минус четыре татуировки и плюс огромный шрам на полщеки… Как это объяснить? Я же прекрасно видела, да и ты тоже, что утром с её лицом было всё в порядке. И её нательные художества тоже были на месте. Кстати, шрам у неё не только на щеке. Я рассмотрела ещё одну тонюсенькую бледную полоску на лбу. Так что шрама два. Один, правда, почти незаметный. Но это так, детали. Серёж, я правда не знаю, что думать, но не могу избавиться от чувства, что нашу дочь подменили. Буквально.

– Да брось. Кому настолько сильно понадобилось наше маленькое чудовище, что взамен этот «кто-то» оставил её прямо противоположную по поведению копию, которая тискает тебя в объятьях, уплетает за обе щёки твою стряпню и называет тебя «мамочкой»?

– Так. Во-первых, она у нас совсем уже не маленькая. Семнадцать лет, как-никак. А во-вторых… да, наша Аня – не ангел. Совсем. Но называть её чудовищем не стоит всё-таки. Что бы она ни вытворяла, какие бы фортеля не выкидывала и где бы днями и ночами напролёт не пропадала, она – наша дочь. И я люблю её.

– Да, я тоже, но…

– Но? Какие тут могут быть «но», Серёж?

– Лен, давай начистоту: та Аня, которую мы растили, нас ненавидит. Она говорила об этом прямо и тебе, и мне, и сестре, и не один раз. И не только словами. Все её дела говорят о том, что она бы с превеликим удовольствием нас не видела вообще. И даже если бы мы вдруг умерли, она, вероятнее всего, была бы только рада, что не придётся теперь ни перед кем оправдываться, ни от кого не придётся слушать морали и так далее. Да и на похороны не пришла бы, болтаясь где-нибудь со своей развесёлой компанией. Или ты не согласна?

– Возможно, ты и прав, но…

– Вот именно. Вдруг, ни с того, ни с сего, человек, всегда поступающий так, чтобы лишний раз сделать нам больно, и брызжущий ядом вместо слов, меняется на практически точно такого же, но любящего своих родителей. Возможно, нам стоит просто тихо радоваться и привыкать к новой версии нашей дочери? Да и с Лизой они стопроцентно поладят, я уверен.

– Я не верю, что ты это серьёзно говоришь.

– Слушай, ну а ты что предлагаешь? Устроить ей допрос? Или вовсе выгнать на улицу, сказав прямо в лоб «ты нам не дочь»?

– Конечно, нет. Но и просто «тихо радоваться» я не смогу, пока не узнаю, где наша Аня и что с ней. Даже если она и не захочет нас больше видеть…

– Если?

– Ну хорошо. Без «если». Одним словом, мне достаточно будет знать, что она жива и здорова. И по-своему счастлива там, где находится сейчас.

– Хорошо, хорошо. Ты права, я согласен. Вот только как и у кого это узнавать?

– Пока не имею ни малейшего понятия. Но хоть что-то эта наша новая «Аня» должна знать о том, что произошло, верно?

– Верно. Но я не думаю, что расспрашивать её – хорошая идея. Может так быть, что она действительно считает себя нашей дочерью. И если она так же умна, как и наша Аня, то сразу почувствует неладное, если мы начнём задавать какие-то странные вопросы.

– Но ведь кроме как у неё мы ничего и ни у кого спросить не можем! Мы даже её друзей в лицо не знаем! Ни одного! Мы вообще ничего не знаем о жизни нашей Ани, если разобраться. Ну и что мы за родители такие?

– Она сама отгородилась от нас. И сама сделала всё для того, чтобы мы не знали, где и с кем она проводит всё своё свободное время. Так что я совсем не чувствую себя плохим отцом. И я уверен, что Лиза отнюдь не считает нас ужасными родителями. Слушай, Лен, я правда жутко устал сегодня на работе и смертельно хочу спать. Давай решим, что делать, завтра, хорошо?

– Ты сможешь спокойно спать, не зная, где наша дочь и что с ней?

– Ты сама сказала, что она уже не маленькая. И как бы она к нам ни относилась, должен признать, что заботиться о себе она умеет прекрасно. Так что да, я не слишком волнуюсь. Да и не первый раз она пропадает на, кхм, длинные промежутки времени. Меня больше другое беспокоит: наша Лиза – тоже далеко не глупышка. И как только вернётся от твоей мамы, сразу поймёт, что с сестрой что-то не так. Ей мы что скажем?

Разговор прервал тихий стук во входную дверь.

– Кого принесло в такое время? – Лена взглянула на стоящие на тумбочке электронные часы-будильник. – Почти двенадцать ночи.

– Ну, кого бы ни принесло, нужно проверить, – Сергей нехотя встал с кровати, натянул домашние спортивные штаны, проверил, плотно ли закрыты двери, за которыми спала их «Аня номер два», и лишь после этого подошёл к выходу из квартиры и тихо, но чётко произнёс: «Кто там?».

– Папа, открывай, это я.

– Серёж, кто там? – из спальни вышла одетая в домашний халат Лена.

– Лиза, – удивлённым голосом ответил Сергей, отмыкая замок.

– Лиза? Но она же…

Дверь открылась, и в квартиру юркнула засыпанная снегом фигура. Стянув с покрасневших, замёрзших ладоней перчатки, девушка откинула капюшон зимней курточки и стянула с головы тёплую шапку с «бубоном». Тряхнула головой, кое-как расправив короткие чёрные волосы, и сердито посмотрела на родителей ярко-зелёными глазами из-под нахмуренных тонких бровей.

– Где эта конченая?

– Тихо, Лиз, не кричи так громко. Во-первых, мы тебя миллион раз просили не называть Аню так. Хотя бы при нас. А во-вторых – ты не поверишь, но она спит у себя в комнате.

– Отлично, – снявшая к тому времени с ног тёплые зимние сапоги девушка решительно направилась в комнату сестры, но Лена остановила её, взяв за руку.

– Лиз, погоди, что случилось?

– Это с ней что случилось? Вы бы знали, как меня скрутило…

– Так, так, девушки, погодите, не нужно разговаривать в коридоре. Не ровен час, разбудите… Аню. Лиз, переоденься и приходи на кухню. Лен, поставь чайник, пожалуйста. Похоже, этой ночью никто из нас толком не выспится. Ну, кроме… Ани. Спит как младенец.

Вздохнув, «девушки» разошлись каждая в нужную сторону.

Через пять минут семья в неполном составе собралась на кухне за чашкой горячего чая без сахара: Сергей предпочитал чёрный «Эрл Грэй», Лена – зелёный с жасмином, Лиза – тоже зелёный, но с мелиссой.

– Итак, Лиз, рассказывай, – Сергей, едва пригубив горячий напиток, поставил чашку с эмблемой «Подземелий и Драконов» на стол. – Что такого случилось, что ты сорвалась на ночь глядя по такой погоде домой?

– Ну, в общем, дело было так, – Лиза отпила немного из своей чашки, тоже поставила её на стол и сложила всё ещё красные от холода ладони вокруг горячей посудины. – На часах – почти девять вечера. Бабушка уже спала, я пила «Пепси» и дочитывала географию на завтра. Как вдруг… Я даже не знаю, как это описать. У вас когда-нибудь горели огнём все до единого нервные окончания в теле? Я вот очень сильно надеюсь, что нет. Я упала на пол, не могла ни пошевелиться, ни даже заорать. Но, наверное, это и к лучшему, потому что бабушку, наверное, сердечный удар хватил бы от такого зрелища. И соседи сбежались бы на мои вопли, думая, что меня как минимум четвертуют заживо. А боль была просто невообразимая. Самое близкое сравнение – это когда вырывают зуб мудрости без анестезии, только эти ощущения не сконцентрированы в челюсти, а охватывают всё тело. Буквально каждую клеточку. Вот только это были цветочки. Как будто всего этого было мало, мою голову по ощущениям разрубили в двух местах. И если по лбу полоснули едва-едва, то в скулу я по ощущениям получила такой удар топором, что просто-напросто потеряла сознание от боли. Пришла в себя, если верить часам, только через сорок минут. От боли не осталось и следа. Я лежала на полу, приходила в себя, всё пыталась сообразить, что это, чёрт возьми, такое было. Как-то сам собой вспомнился один ролик, который как-то от нечего делать смотрела по «Ютьюбу». Про близнецов. Дескать, между ними существует особая связь. Когда у одного проблемы, другой это подсознательно ощущает, когда один ломает руку или там режет палец, например, то у второго болит в том самом месте, ну и всё в таком духе. Тогда я не придала этому никакого значения, поскольку у нас с этой… с сестрой это никогда не работало. Но после такого… В общем, я решила позвонить ей, спросить, всё ли у неё в порядке. Если у неё, конечно, когда-то что-то в порядке бывает… Неважно. И когда её телефон не ответил несколько раз подряд, я плюнула на всё, оставила бабушке записку и вызвала такси. Однако по такой погоде никто не захотел приезжать. «Все машины заняты, перезвоните попозже, перезвоните через десять минут, перезвоните через полчаса», бла бла бла. Вот я и пошла пешком. Замёрзла страшно. Но блин, какая бы, пардон, конченая на всю голову Аня ни была, как-никак, сестра всё-таки. В семье не без уро… простите. Вот и… пришла, короче. Вообще-то я была абсолютно уверена, что дома её нет. Когда это такое было, чтобы она возвращалась раньше рассвета? Однако вы вот говорите, что она дома, спит себе спокойно. Значит, с ней все в порядке? То есть, это, конечно, восьмое чудо света, что она дома в такое время и спит. Но всё-таки…