В самом начале карьеры судьба преподала нам урок: всю группу пригласили на передачу местной радиостанции в городке Грасс-Валли в Неваде, и это было наше первое появление на радио. Но когда вечером того же дня мы отправились на автограф-сессию в местный музыкальный магазин, туда никто не пришел. Мы просто стояли там, перебирали пластинки на стеллажах и делали вид, что собираемся их покупать, – три парня с иссиня-черными волосами и один с высветленной прической случайно зашли за пластинками! Несколько часов назад мы так волновались, но нас все еще никто знать не знал. Мы не хотели, чтобы нас видели стоящими в кружок, переминающимися с ноги на ногу и выглядящими обескураженными. Уходя из магазина, я увидел классного длинноволосого чувака и воскликнул что-то вроде: «О, здесь есть еще один музыкант! Привет, как дела?»

– Что происходит? – недоумевал он.

– Ты – рок-музыкант? И я тоже!

Парень кивнул.

– А из какой группы? – уточнил я.

– Supertramp.

Я был их поклонником, а некоторые песни просто обожал. Но прежде чем успел спросить его хоть о чем-то, парень сказал то, что обычно не хочется слышать от музыканта именитой группы, которую любишь: «Мы только что записали пару новых песен».

– О, это здорово! (И я вовсе не собирался льстить ему.)

– Да, – ответил он, – но мы не общаемся. Мы живем в разных местах земного шара. Один – в Англии, другой – во Флориде, а я – здесь. Поэтому записываем партии на 24-канальный магнитофон и пересылаем друг другу.

– И вы даже не играете их всей группой?

– Вообще никогда не видели друг друга. Я с ними ни разу не разговаривал[6].

Мы вернулись в микроавтобус помрачневшими.

– Ты должен обещать, что подобное с нами никогда не случится…

– Ни за что, чувак. Мы братья по жизни.

Но, как ни странно, когда мы сами записывали новые треки для сборников лучшего материала, то не общались. Мы не общались, когда писали книгу «Грязь», и работали над своими главами по отдельности. Даже не обращали внимания на описанные каждым из нас детали в мемуарах, пока книга не была собрана воедино. Однако на сцене подобное не сработало бы.

Для нас стало невозможным латать те трещины, которые начинают проявляться в коллективе через пять или десять лет его существования, а к тому моменту Mötley Crüe выступали на сцене уже 20 лет.

Когда ты молод, ты можешь быть похмельным и не снимать целую неделю одну и ту же одежду – и при этом почему-то хорошо выглядеть. Ты прекрасен в штанах в обтяжку и в «казаках», и у тебя собственные волосы. Затем в один прекрасный день ты просыпаешься и понимаешь, что на вышесказанное уходит все больше сил. Вероятно, в музыкальном плане группа сильно поднялась, но наш образ жизни привел к физическому истощению. Ездить в турне – это истощение, и продолжать их – тоже истощение. На сцене вы чувствуете все тот же подъем, но раз за разом на восстановление уходит больше времени, а общение с коллегами по группе может стать невыносимым.

На каждую рок-группу, преодолевшую подобный рубеж, наверняка приходятся тысячи развалившихся составов. Возможно, мы не развалились потому, что были довольно гармоничной командой. Но, безусловно, случались у нас и такие периоды, когда я бы не стал ставить на нашу долгую карьеру.

Томми чрезвычайно целеустремлен. Это бесценная вещь, если ты общаешься с ним один на один.

Мика не волнует ничего, кроме его музыкальных партий и звучания гитары. Ему неинтересна пиротехника, сценические костюмы, концертное шоу и все остальное – он заботится только о своей гитаре. Но играет так громко, что у всех нас возникли проблемы со слухом. Вот кем был Мик, когда мы с ним познакомились, и таким же он остался по сей день.

Винс – просто какой-то многоствольный пулемет, воплощение настоящего взрыва. Парень делает свое дело и обычно выкладывается на 200 %. А затем замыкается в себе, словно волк или одинокий самурай.

Весьма часто наши характеры не мешают коллективной работе. Если в группе царит согласие, все ощущают целеустремленность, увлеченность и крайнюю степень сосредоточения, то мы можем сказать о себе: «Это мы и есть, мы были рождены ради того, чтобы быть именно такими. Мы – те, кем люди хотят нас видеть, и мы соответствуем их представлениям о нас». Но если мы с Томми не сходимся во взглядах, то Мик ведет себя пассивно, Винса это вообще не беспокоит, а меня гложет навязчивая идея, сводящая всех с ума, – и требуется нечто большее, нежели взаимное примирение, чтобы дела группы опять пошли в гору.

Исторически сложилось так, что одной из проблем нашей группы было взаимодействие. На раннем этапе существования Mötley Crüe я настаивал на том, чтобы репетировать целые сеты, проигрывать весь материал до «биса» в обратном порядке, затем снова сначала, создавать вступления к концертным программам, разучивать каждую песню по частям, переделывать их – и разучивать еще раз. Это был безжалостный процесс. Другим парням подобное могло показаться легкомысленным и ненужным, но мы занимались этим семь дней в неделю. Единственным выходом из порочного круга репетиций был концерт, но единственный способ дать концерт – написать новую музыку или новую песню. Потом, когда у нас появились-таки новые композиции, требовалось договариваться о выступлениях в клубах “Whisky a Go Go”, “Starwood” и “Troubadour” либо играть на Западном побережье. Команда должна была работать, а ее музыканты – быть сосредоточенными, и я постоянно концентрировался на группе. Я был одержим ею. Эта одержимость казалась единственным способом стать великим и быть готовым к величию, и она же позволяла знать в глубине души, что мы можем конкурировать с мэтрами сцены. Но подобный подход не превращал меня в человека с легким характером, с которым было просто поладить. Я не всегда занимаюсь делом в одиночку, и когда мы становимся старше, кое-кто говорит: «Чувак, не указывай мне».

И это неплохо. Когда мы были моложе, парни видели особенности моего характера, были недовольны и отпускали шуточки за моей спиной – а я игнорировал их в течение 10 или 20 лет, пока все не всплыло в виде разногласий в группе. Сейчас мы в основном справляемся с подобными проблемами. Да, иногда я срываюсь. Но потом вспоминаю, какова была моя жизнь до создания Mötley Crüe…

В одиночестве иду на панк-концерт в клуб “Starwood”, весь такой на каблуках, а там играет группа вроде FEAR[7], и кто-то орет в лицо: «Ты – педик!» Или в меня плюют, и я швыряю в голову обидчика стакан – нет, не содержимое, а именно стакан. Рассекаю парню лоб, а потом со мной разбираются как следует и вышвыривают из клуба.

И другие парни в нашей группе были такими же. Запри нас в комнате – и мы бы дрались как сумасшедшие. Впрочем, Винс и Томми часто дрались, а я вставал между ними, чтобы разнять, – и у нас троих все заканчивалось фингалами, а Мик просто смотрел и качал головой. Но на публике мы выступали единым фронтом. Как-то после долгой ночной попойки парень с усами, как у Фу Манчу[8], предложил попробовать амилнитрит[9]. Я был уже слишком хорош и отказался, но Томми и Винс закинулись и сразу же начали драться. Я стал их разнимать, так что мы размахивали кулаками, когда к нам подошли четверо или пятеро парней с вопросом: «Эй, какого хрена вы делаете?»

Мы развернулись и набросились на эту компанию. После того как мы их хорошенько поколотили, Томми и Винс продолжили драку между собой. Когда они окончательно выдохлись, мы отправились на автостоянку, где раздавили на всех бутылку Jack Daniels. Вот кем были музыканты Mötley Crüe в повседневной жизни.

Да, мы являлись не самой удобной рок-группой в мире – но вполне нормальной, когда наше поведение было осмысленным. К моменту выхода фильма «Грязь» у нас в коллективе снова все наладилось. Фильм посмотрело 73 млн зрителей. Когда мы записали в студии новые песни с вернувшимся на место продюсера Бобом Роком, то оказалось, что треки действительно звучат как настоящая классика Mötley Crüe.