В эту ночь они впервые серьезно ругаются, не так, как обычно происходило на их общих заданиях. Цунаде ломает стол на кухне, кидается вещами, а саннин не хочет ее слушать.

Он ревнует, рычит, что она с другим целовалась. Что он тоже пойдет и снимет кого-нибудь, раз она строит шашни за его спиной.

Блондинка просто взрывается, словесные аргументы заканчиваются, и они практически дерутся.

Она его бьет, а он скручивает женские запястья в своей хватке. Они валяются на полу упрямо до самого рассвета. Цунаде тихо рыдает от обиды и недоверия, а юноша гладит ее по спине, целует в шею. До посинения повторяет, что он мудак и умоляет его простить. Говорит, что сам во всем виноват.

Она залечивает его раны, и они спонтанно уезжают на горячие источники в соседний пригород. Проводят выходные только вдвоем.

Все заканчивается слишком больно. Слишком глупо. Джирайя приходит к ней ранним утром, с рюкзаком наперевес. Цунаде понимает все по его глазам, читает его, как раскрытую книгу. Она знает его слишком хорошо. Слишком долго, чтобы ей была знакома каждая его ужимка.

- Сарутоби дал мне задание. Не знаю, когда вернусь, но я пришел поговорить сюда не об этом… - Цунаде поднимает руку вверх, не дает ему сказать.

- Ты не можешь… Какого…Какого черта? Не говори со мной так, будто уходишь навсегда, – блондинка злится, голос практически дрожит. Она сжимает свои пальцы в кулаки.

Джирайя натягивает горькую улыбку на уста, гладит ее по щеке и целует в лоб. Ощущает себя неудачным подобием клоуна.

- Цунаде… - он тянет ее за руку, сжимает запястье на мгновение и совершает попытку обнять. Ниндзя-медик гневно от него отмахивается, упирается ладонью в мужскую грудь.

- Ублюдок.

- Давай, не будем обманывать друг друга. Мы оба знаем, что это всегда был он, а не я. Мне нужно тебя отпустить.

Она не верит его словам. Он точно рехнулся, перепил в очередном борделе. Она бьет его по лицу наотмашь, почти не применяя силу. Скорее от отчаянья, от тупой боли под ребрами. Чувствует вкус предательства слишком четко, как никогда в жизни ярко.

Юноша не двигается с места, даже бровью не ведет, будто ему и в правду плевать с высокой колокольни. Может быть, так и есть? Это все была забава, жестокая игра?

Цунаде, ведь сквозь войну прошла, так какого черта, ощущение, что рушится весь мир, появилось только сейчас?

- Я не приму тебя обратно. Если ты сейчас уйдешь, значит, это конец всему, ты понял? – она заглядывает ему в глаза, женские янтарные омуты блестят, а он разбивает костяшки о бетонную стену. Он знает, что она не блефует. Не в этот раз… Она цепляется пальцами за мужские плечи на мгновение, трясет его, а затем снова отстраняется.

- Береги себя, ладно? – он цедит сквозь зубы, выдыхает, опускает руки вниз. Хочет еще что-то произнести вслух, но не позволяет себе. Он должен с этим справиться.

- Ты все сломал, - она гневно рычит, блондинка опускает взгляд, он снова обнимает ее. И она позволяет себе эту минутную слабость, кажется, теряет равновесие. Хочется рыдать, кричать, но нет сил. В голове тысячу вопросов, но не хватает мужества, задать их, а уж тем более услышать на них ответы. – Прощай, - она отстраняется быстро и резко, а затем хлопает входной дверью, запирается в доме.

Закат в его груди все еще горит, но теперь протыкает легкие алыми языками пламени. Так будет лучше для нее. Для них двоих. Сказать правду он просто не в состоянии.

- Не в этот раз, Джирайя, не в этот раз, - повторяет, как мантру, он обманывает сам себя.

Прямо, как и на войне, рассвет вновь соткан из разочарования, потерь и дикой злобы на самого себя.

========== Рассвет ==========

Алкоголь и работа. Кажется, что в ее жизни больше ничего не осталось.

Цунаде толком не ест, ощущение, словно ее организм больше пищу нормально не воспринимает.

Еще год назад она костями лежала на поле боя, чтобы сейчас существовало мирное небо над головою. Так стремительно пыталась выжить, а теперь, медленно и мучительно морально убивает сама себя.

Опрокинуть еще одно саке, чтобы двигаться дальше. Еще одна стопка и поправить макияж, совершить ночной обход по больнице.

Джирайя так и не вернулся с задания. Он исчез со всех радаров. Отряд Анбу уверены, что он погиб при горном обвале.

Она не верила. Она сама искала его на этом пепелище, разбирала руками каменные глыбы и рыдала взахлеб.

«Они просто не успели. Просто слишком поздно узнали о произошедшем…» — так говорил ей Сарутоби, также ее пытался утешить Минато.

У нее все равно оставалась вялая надежда, она не переставала его искать. В соседних деревнях, мирных городках… Раненного, живого или мертвого.

Пока Намикадзе не признался в том, что отследил один из своих клинков, который был у Джирайи, еще тогда… В том горном завале.

Просто осознать это, признать неизбежное хватило сил только сейчас.

Сенджу тогда даже глазом не моргнула, лишь на мгновение одарила льдистые омуты своим усталым взглядом, а затем снова уперлась в бумаги. Тупо молчала.

В легких кислорода не было, а в голове все заполнила глухая пустота. Не было желания двигаться, делать хоть что-то.

— Цунаде Сама… — блондин встревожено окликает ее, пытается поймать женский взгляд. Не может подобрать нужных слов. Он, ведь сам, еще зеленый мальчишка, который потерял любимого сенсейя. Что он мог ей сказать? Как мог успокоить? Существуют ли слова, которые смогли бы сейчас ее спасти? Она, кажется, уже во второй раз себя похоронила. Потеряв вначале младшего брата, а затем и любимого.

— Больше всего на свете он бы хотел, чтобы Вы двигались дальше… Чтобы Вы нашли свое счастье, переступили через все это. — мягкие ноты в его голосе совсем не успокаивали, хотя он и старался говорить, как можно тише, более плавно. Заботливо.

— Минато, спасибо, что проведал, но у меня все в порядке. Мне нужно работать, — жестко отчеканивает, произносит, словно на автомате.

Женские черты кажутся безжизненными. Кожа, как побелка. Она упирается взглядом в бумаги, а после игнорирует все последующие реплики. Уходит полностью в себя.

Минато вздыхает и ускользает через какое-то время, саннин ничего не замечает перед собой, просто достает очередную бутылку. Выпивает до дна.

Она заканчивает отчеты уже на рассвете. Голова жутко раскалывается и Цунаде добирается до дома чисто на оголенных рефлексах. Рассвет горький на вкус, как и морской бриз. В нем нет успокоения, в нем нити боли, что пронизывают грудную клетку насквозь.

Она должна уже давно почувствовать освобождение, но любовная лихорадка никуда не отступает. Кажется, она уже посмертная.

— Извращенец, картежник и гуляка… Так еще и бросил меня без особых причин. За что я тебя полюбила? Почему до сих пор не могу отпустить? — она произносит слова в пустоту, закрывает глаза и утыкается в подушку. Проваливается в сон.

Слез, как будто уже не осталось, лишь сухие спазмы тихой истерики. Неизбежности.

Полюбила? Неужели, она и в правду смогла произнести это вслух? Жаль, вот только, что терять уже было нечего…

Дни и ночи похожи друг на друга. Сенджу уже давно им счет потеряла.

Шизуне выливает алкоголь, пока та не видит, Цунаде все чаще психует и громит ординаторскую.

Они с Даном теперь просто друзья. И она просит этих двоих не возиться с ней, как с писаной торбой.

С ней все в порядке. Она жива и ладно. Ей не нужны разговоры по душам. Не нужны сладкие конфеты, которые каждый вторник притаскивает в ее кабинет Минато.

Ей осточертела мышиная возня. Раздражает духота стен и слишком яркие воспоминания. У нее внутри пустота, и невозможно ее заполнить. Жалеть, спасать ее не стоит… Никто уже и никогда не сможет.

Когда ей с Орочимару назначают миссию на двоих, она соглашается без лишних вопросов. Они попадают в самый настоящий переплет.

Орочимару, как всегда слишком уверен в себе, в своих уникальных талантах, что и играет с ним злую шутку.

Цунаде громко сквернословит, буквально тащит его на себе до ближайшего жилого пункта. Тратит огромное количество чакры, чтобы залечить раны напарника и проклинает его всеми бесами. Называет конченным мудаком. Потому, что иначе его назвать нельзя, ведь именно он в этот раз подтолкнул их настолько близко к краю.