========== Жемчужина надежды ==========
«Наконец-то рисунки и краски, а не цифры и схемы», - с такими мыслями Сергей Разумовский плавно влетел в свой кабинет под крышей. Сквозь шторы лился нежный персиковый свет, тепло переливаясь на полированных поверхностях. Венера мягко улыбалась со своего полотна.
Молодой IT-магнат, бросив папки на рабочий стол, вдруг подошел к картине Боттичелли с почти детским выражением лица, заложил за ухо прядь и сказал, улыбаясь:
- Пенорожденная, вдохнови мой труд! Пусть он оживет!
Конечно, образ-маскот «Вместе» мог разработать и отдел дизайна, но как человеческое воплощение его детища будет делать кто-то другой? Да и соскучился Сергей по рисовальным принадлежностям и сейчас с наслаждением раскладывал по столу прохладные и гладкие листы бумаги – для акварели, не принтера! – и пальцами ворошил в коробке россыпь превосходных карандашей. Вскоре бизнесмен превратился в лохматого рыжего неформала-художника, то склонившегося над своими набросками, встряхивая лезущими в глаза волосами, то закидывавшего на стол ноги в кедах, рассматривая результат. Образу могла помешать только стоимость белоснежной рубашки.
Резюме от маркетинга Сергей знал. Образ девушки, как ни банально, открытый, живой, дружелюбный. И имя уже было выверено – Марго, короткое и звучное.
Через два часа, откинувшись в кресле назад и с довольным стоном потянув спину, Разумовский аккуратно поднял первый рисунок с женской фигуркой. У этой Марго были золотистые волосы, яркие губки и смешливый характер. Милая мисс, но Сергей убрал рисунок в папку: получилось несерьезно, скорее, для рекламы путешествий. Да, Сергей не рвал и сминал, выбрасывая, свои готовые рисунки людей, потому что в каждом ему начинало чудиться что-то живое. Он убирал их в папки, сжигая позже.
Вторая Марго была рыжей, более дерзкой, носила чокер, кожаные брючки и могла бы заехать в этот кабинет на здоровенном «Харлее». Сергей даже подмигнул ей, но развлечений в этом мире – полно. А он всегда старался сохранять «Вместе» интеллектуальной площадкой, видя, как вырождаются в мещанские лавочки другие соцсети. И рыжая тусовщица тоже отправилась в папку.
Затор в голове надо разгонять нагрузками для тела. Сергей слез со стула, дошел до ковра в центре, стягивая на ходу рубашку, и быстро пятьдесят раз отжался, выпрямив ноги и почти касаясь острым носом пола. Затем включил музыку и, пока находил в ящике под диваном и надевал футболку с космосом, успел обдумать третий вариант.
Третья Марго напоминала о неформальных десятых и своей легкой «готичностью» должна была понравиться ровесникам Сергея, которые наконец-то стали прилично зарабатывать.
Карандаш выводил серьезное личико, темные и светлые прядки волос, рубашку с корсетом и кружевом. Сергей с нежностью прорисовывал большие глаза с темной подводкой, когда плейлист дошел «Опиума» «Агаты Кристи», словно угадав его мысли. Отбивая ногой ритм, Сергей стал мурлыкать-подпевать:
- «Не прячь музыку, она опиум… Для никого! Только для нас!»
Вспомнил он и клип из детства, где Глеб Самойлов мастерил кукол, как и он сейчас. Потом закрыл глаза и закачался под гитарное соло. Сергей считал себя неуклюжим, несмотря на фитнес, но со стороны его движения выглядели весьма пластично…
Появившаяся в такой атмосфере девушка была явно интереснее: задумчивая декадансная принцесса, вся из стихов и ночных пейзажей. Но когда песня стихла, Разумовский нахмурился и опустил лист с рисунком. Он не любил декаданс и эстетику смерти: мальчик из детдома девяностых слишком много видел тлена, крови и разложения – от мертвых собак до пьяных десятилеток – чтобы их смаковать. И свои проекты – от «Вместе» до социального кафе – всегда делал в светлых стилях, чтобы люди думали о будущем, к чему-то стремились, не смирялись с убогостью своей жизни, творили.
Папка снова захлопнулась. Рок сменился плещущимися синтезаторными волнами мечтательного ретровейва.
Новый лист, новые линии. Кое-что из облика «Третьей» Сергей оставил: прозрачные глаза, черные ресницы и брови, но теперь из-под его карандашей мягко ложились на бумагу белоснежные локоны, более изящные губы, щеки - румяные, полные жизни. В ней был и хай-тек, но не равнодушно-машинный.
Получалось то, что он хотел! Аккуратно прикрыв Марго калькой, Сергей прогулялся к своему автомату, довольно умял сладкую «Баунти» и кофе, потом, открыв было ноутбук, закрыл его и полез в шкаф за массой для лепки.
Хлопнув по упаковке, он сказал: «Соскучилась? Не волнуйся, цифры не заменят вас», - и стал раскладывать массу на подставке.
Сергей искренне любил высокие технологии, так много давшие людям, читал давно только с планшета, но альбомы по искусству и материалы для скульптуры и рисования были для него святы. Да и проверять красоту композиции на моделях из гипса или бумаги перед 3D-моделлингом было очень полезно.
Голову Марго Сергей лепил на журнальном столике, стоя перед ним на коленях, то сильными движениями рук, то ласкающими превращая массу в плоть; в его синих глазах мерцала любовь Пигмалиона. За окном начинался влажный петербуржский вечер, чайки летали над Заливом, тихо увлекала в даль электронная музыка, а Разумовский сейчас не был похож на гика-айтишника, зато был похож античного скульптора, который и сам развивал своё тело, и искал в немом материале богинь и героев.
Наконец, Сергей с бережным восхищением взял в руки гипсовую головку Марго, мысленно накладывая на неё цвета рисунка. Эти глаза на рендере станут голубыми, эти щеки зарумянятся, а жемчужными волосами она будет красиво взмахивать. Пару округлых мягких кистей рук он тоже схематично вылепил.
«Имя Марго вечно считают роковым, но оно же означает «жемчужина», шарик переливающегося света, нежного мерцания в темноте», - шептал увлеченный художник. – «В тебе должны быть живой ум и надежда».
И замер, сказав это. Задышав часто, осторожно опустил своё творение на подставку. Он сделал именно то, что хотел. В груди что-то сжалось.
На него, улыбаясь, смотрела Надежда Петровна, воспитательница.
…- Сереженька, бегом в столовую, ужинать! – строго покачивая головой, но веселым тоном, позвала его молоденькая воспитательница, и восьмилетний Сережа послушно закрыл книжку и пошел за ней.
Их детдом «Радуга», как позже понял уже взрослый Разумовский, не был уж самым плохим, в разрухе и диком карнавале девяностых. Потолки текли, тараканы ходили маршем, никогда не работала никакая электроника сложнее магнитофона, были драки в туалете и подзатыльники, но голодными, нелечеными и забитыми они не были. И даже иногда ходили на экскурсии. Но тяжесть и серость постоянной борьбы за выживание всё равно надламывали бледных, нервных, срывающихся на крик взрослых и никому не нужных детей, которые то играли и читали, то стекленели, вспоминая потерянное навсегда, то вдруг зверели, как волчата. Тем драгоценней были крупицы чего-то хорошего: природа, новая книжка, прогулка в новое место, красивая коробочка от карандашей или конфет. Сергей всегда ненавидел фразу про «Можно и очень бедно жить, в землянке, но чисто и возвышенно» и считал, что дрянное и разваливающееся бытье портит и душу.
И больше всего ценился в сырой и грызущей жизни хороший и созидательный человек! Надежда Петровна была такой, «Вэнди» в толпе беспризорников. Ей было лет 25. Она носила под халатом лосины в радужный горох, ободок на длинные светлые волосы, слушала группу «На-На», солнечный взгляд ее голубых глаз утешал, а бойкий голос быстро сбивал воспитанников в стайку. Она придумывала игры и хорошо рассказывала. Маленький Сережа считал её очень красивой. Нет, он не клал ей в карман валентинок, не рисовал портреты, но любил, как и другие дети, покрутиться рядом и всегда слушался.
