Пролог

Весеннее тепло спустилось на Песчаный Лог, как всегда, раньше положенного. Деревья покрылись почками в самом начале сезона, а теперь же во всю цвели, радуя глаз нежными лепестками и яркой зеленью. Упускать ласковую пору, наполненную ароматами распускающихся цветов Всемила считала непозволительной роскошью, потому вышла чаёвничать в беседку. Служанки споро организовали и горячего напитка, и пирожных.

День казался невероятно прекрасным в своей красоте и спокойствии цветущего сада, однако Всемила могла сказать точно, что сегодня ей предстоит неприятный разговор. Вопрос только когда. Успеет ли остыть чай?

Внутри дома послышались громкие голоса, но Всемила не оглянулась, занятая рассматриванием белой сирени и воспоминаниями о молодости. Она лишь бросила взор в начищенный бок прогретого чайника, поправляя седые локоны и улыбнулась своему искажённому отражению, в котором морщины казались менее глубокими.

— Дражайший внук! — воскликнула Всемила, когда на ступеньке беседки показался Годияр с нахмуренными густыми бровями над сверкающими от раздражения глазами. — Что заставило тебя посетить старую вдову в столь ранний час, милый?

— Доброе утро, бабушка. — Годияр неглубоко поклонился. — Что это?

На стол перед Всемилой упал подвядший цветок. Лепестки, похожие на бордовые крылья мотылька, держались на слабом тонком стебельке.

— Чина душистая. Или, как зовут иначе, — Всемила сделала глоток ароматного чая, — душистый горошек. Такие есть у многих в саду, да и в лавках продаются.

— Я знаю название цветка, — почти прошипел Годияр, нервно сжимая пуговицу сюртука. — Я спрашиваю: что всё это значит? Только не рассказывай мне про значение чины! Понимаю, что прощание!

— Раз ты сам всё знаешь, чего хочешь от меня? — Всемила перевела взгляд на пирожные, подбирая то, что повкуснее.

— Где моя сестра? В доме её нет! Где ты её прячешь? — Годияр стукнул по столу кулаком так, что чашка ударилась о блюдце с громким звоном и расплескала часть чая на белоснежную скатерть.

— Боги правые! Неужели, я не учила тебя манерам? Или то кровь кочевников, подаренная твоей матерью, играет в тебе?

Годияр резко отступил, едва не упав, и злобно уставился на бабушку:

— Зачем тогда отдавала сына за ненавистную …

— Полно! — Всемила примирительно подняла руку. — Ты вспылил, я обидела тебя. Мы оба виновны в нарушении мира таким чудным утром. Сядь, пожалуйста, я объясню.

Годияр сжал челюсть, и на лице заиграли желваки, но всё же он опустился на плетёный стул. Воцарилось молчание: служанка принесла ещё одну чашку, налила гостю горячего напитка и вновь отошла на почтительное расстояние.

— Твоя сестра уехала, — наконец заговорила Всемила. — Настолько ранним утром, что небо ещё не осветилось Инти. Я дала ей денег, но она вскорости не будет в них слишком нуждаться.

— Куда?

— На север. Севара поехала в поместье «Снежное»… Она отказалась от своей части наследства. У неё будет только то, что отдаю ей я: поместье на севере и выплаты горнодобывающей компании. Дай ей жить спокойно, Годияр. Не ищи ей мужей и не пытайся сбыть, как дорогую дойную корову. Севара тебе сестра, а не собственность, которая досталась в наследство!

Годияр молчал. Он опустил голову и уставился себе под ноги.

— Вы помиритесь, милый, — Всемила опустила свою сухую ладонь с тонкой пергаментной кожей на широкую горячую руку внука, — обязательно помиритесь, но пока вам нужно побыть отдельно друг от друга.

Поджав губы, Годияр кивнул в ответ, не сводя взгляда с хрупкого цветка душистой чины. Он будто чувствовал взгляд немного раскосых глаз сестры и слышал её вкрадчивый голос:

— Прощай, брат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1. Холодный лес

Теперь Севара в полной мере понимала значение фразы «холод, пробирающий до костей». Она могла поклясться всем богам, что чувствует, как мороз впивается иглами под кожу, проникая всё глубже, расцветая ледяными цветами внутри. Не спасала ни шубка, ни меховая шапка, ни муфта. Хотелось возвратиться в Песчаный Лог, где уже цвели деревья в садах, где тепло щедро расплёскивалось в воздухе и таяло мёдом на губах. Но стоило вспомнить последний разговор с братом, вообразить сцены собственных извинений за «неподобающее поведение», представить день свадьбы за нелюбимого и дальнейшую жизнь среди пелёнок и попыток подтвердить статус «хорошая жена», желание вернуться пропадало. Снежинки, оседающие на ресницах, и стужа, прорывающаяся в лёгкие, в сравнении с будущим, уготовленным братом, были чем-то весьма привлекательным.

Обернувшись, в привычном поиске камеристки, которой, конечно же, не было, Севара тяжело вздохнула, сворачивая муфту. Хоть их семье и пришлось туго, а гувернантки и слуги всегда сопровождали младших, помогая во всём. Сейчас, когда пришлось буквально бежать из дома на север, ни о какой камеристке и речи идти не могло.

Денег осталось не слишком много. Большую часть пришлось отдать за билет на Нору — дыру в пространстве, сокращающую путешествие в тысячи вёрст до одного мига. Всего каких-то тридцать зим назад такой способ передвижения был основным и весьма дешёвым, но стоило подсчитать, какие убытки приносят станции Нор, как их число сократили, а цену подняли. Потому, если в крупный Зимск, Севара попала через Нору, то уже в Великий Лединск пришлось ехать на поезде. А отсюда предстояло ещё добраться до соседнего городка, в который железная дорога не вела…

Запихнув муфту в карман и надеясь, что без неё руки не заледенеют и не отпадут, Севара подхватила кожаный саквояж. По бабушкиному наставлению она взяла немного: сменные тёплые платья, бельё, документы и деньги. На том багаж её оканчивался. Далее предстояло создать гардероб заново, и купить нужное на месте. Новые проблемы устрашали, поскольку никогда таких далёких, одиноких и скупых путешествий Севара не совершала.

— Сударыня! — позвал скрежещущий голос. — Куда путь держите? Не подвезти ли вас?

Севара повернулась, осторожно переставляя закоченевшие ноги. Рядом стоял коренастый немного пухлый мужчина, завёрнутый в тулуп. Рот его пожёвывал дымящую папиросу.

— Мне нужно добраться до Пэхарпа. Буду весьма признательна, если подскажите, коим образом я могла бы достичь своей цели. — Севара осторожно опустила саквояж, чтобы не нагружать себя больше необходимого.

— А, шахтёрский… Но я только по Лединску… А ежели так… Точно! Тут старик один, он туда едет, попутчика ищет. Вона его коняшка, — мужик вытащил папиросу, зажав её меж пальцев, и ткнул вправо.

Севара развернулась в указанном направлении и заметила простые сани, в которые была запряжена низкая лохматая лошадка. Рядом стояли несколько других саней, в том числе и крытых, а люди меж ними о чём-то переговаривались и посмеивались.

— Благодарю вас, — кивнула Севара, подбирая саквояж.

Мужик тут же повернулся к незнакомцу, сошедшему со станции и принялся предлагать извоз уже ему. Видно, тем и кормился, что доставлял новоприбывших по нужным адресам.

— Прошу прощения, — робко начала Севара, обескураженная количеством мужчин, среди которых оказалась без сопровождения. Да, здесь не будет Годияра, хранящего её честь.

Она прочистила горло и повторила чуть громче:

— Прошу прощения! Вы заинтересованы в найме?

Извозчики разом смолкли и оглянулись на девушку. Они жадно осмотрели её оценивающими взглядами, пытаясь прикинуть сколько стребовать за услугу. Севара рефлекторно попятилась, приподнимая свой багаж в качестве своеобразного щита, но тут же одёрнула себя: «Нечего тушеваться». Она гордо выпрямила спину и встретила чужие взгляды с достоинством императрицы.

Что незнакомцы видят перед собой? Приезжую девушку, одетую как дворянку, уверенно держащуюся, но при том без сопровождения. Ах да, разумеется, они заметят её узкие раскосые глаза, доставшиеся от матери. У той, правда, даже складки века не было. Однако Севара всё же походила на родительницу больше и ничего кроме несчастной складки на веке от отца не унаследовала.