Жара никак не спадала, что сильно мучало Родиона, он слонялся из угла в угол в своей комнатёнке, как загнанный лев в клетке. Будь проклято то пекло, будь проклята жизнь такая паскудная. Нет не одной радости в жизни, ничего такого чтобы заставляло цепляться за эту жизнь. Ни жара, не лютый холод, не певунья весна, и уж тем более не депрессивная осень, не радовали Раскольникова. Осенью думал, ничего зимой всё будет волшебным сказочным, белый снег скроет все эти недостатки, но нет. Потом, ладно, придёт весна, всё рассветёт, добавиться много ярких красок, душа петь запроситься, прочь уйдёт осенне-зимняя хандра. Не помогло. А как он ждал лето, как ждал тепла, лучей солнца пробивавшихся сквозь мрачные питерские крыши трущоб. А теперь что, жара и некуда не девшиеся душевные муки.

Он был один, он был некому не нужен и это сильнее всего угнетало его. Нет были в его жизни конечно приятели, но не было настоящих друзей, которые бы выслушали его, поняли бы его измученную душу. А это так пустые люди, друзья по несчастью. Нет попался ему недавно интересный собеседник, ночью, перед тем как он собирался пойти на кровавое злодеяние и убить старуху, что деньги давала под проценты, встретил он незнакомца, поверил ему. Хорошо тот говорил красиво, жизнь его видал наперёд всю. Легше стало Родиону в тот миг, показалось что он обрёл смысл в жизни, да вот это только так показалось. Прошла неделя, потом другая, а хандра, она ведь как проклятая к нему надёжно прицепилась, видать у него такой крест. Сколько он не ходил к тому месту где встретил незнакомца, но не случайного гостя не странной статую на том месте не было. Может и в самом деле привидилось ему всё то, и не было никакого Володьки, не Венеры Коломенской, а то были видения, и не более того. Как он мечтал ещё раз встретить друга своего тогдашнего, поговорить с ним, объяснится, за жизнь свою некчёмную, совет его мудрый выслушать. Сам он парень молодой вроде, а больше и тоньше , чем Родион, разбирался в жизненных перепитиях, не грех у того и совет умный попросить. Переступить через гордыню свою, и найти верную дорогу в жизни.

Где жы ты друг мой сердешный, как тебя не хватает на свете сём. Одни упыри да лодыри алкоголики, окружают, как вот быть в такой атмосфере, кому открыться, да и кто из них захочет слушать его. Ох, он тряхнул головой, поубивал бы всех, прям из рубил бы как капусту. Нет, не будет ему радости в жизни, а коль нечего терять, чего он медлит тогда, надо завершить начатое, покончить таки со старухой процентницей. Не увидит он больше Володьки, да и был ли он вовсе, Родион уж и сам стал сомневаться, уж не плод ли сей его больного воображения, может он болен сильно душевно, и ему пора в клинику душевнобольных, как правильно Володька выразился, вот же сукин сын, «Пряжка» говорит по тебе плачет, или ты сбёг с неё. Всё хватит, он вскочил на ноги, нет никакого Володьки, да и не было, а если был то вёл его Родиона Раскольникова в заблуждение, или попросту обманул. А он, эх наивная душа, поверил ему, повёлся на его сладкие рассказы, про веру, про людей. Нет никакой веры в человечество, дорогу себе в жизни нужно пробивать мечом, не щадя никого на своём пути. И то что он задумал он исполнит непременно, раз решил начать новую жизнь, значит будь хозяином своего слова. Быть старухи битой, всё тут, так положено, не к чему тут сантименты, он сам себе бог, и он свершит правосудие. А чего он там про ейную сестрицу говорил, а пустяки пустые разговоры, если надо он и всю родню перебьёт, ему лишь бы от мук душевных избавиться, да бюджет свой наладить. Будут гроши, а там он развернётся будьте уверенны, сам ещё всех в этом городе перекупит, и никаких душевных страданий, гений он, избран он, так по сему право стало быть имеет. Эх жаль, топор тогда утопил, всё Володька друг любезный, да славный был топор тот, так бы тюкнул старушенцую ту, он изобразил в воздухе мнимый удар топором. Ладно, чего уж теперь воздух сотрясать, надо пойти и найти новый инструмент. Но как денег нет, он вывернул пустой карман, не велика цена, а и на такую вещь как топор не хватает, дай бог на что бы было перекусить. Хватит тьмы и депресняка, пора на свет, там глядишь чего придумаю.

Он вышел на улицу. Солнце светило прям не по петербуржски, весёлые лица довольных чем то горожан, выводили Раскольникова из равновесия. И чего лыбятся, что жизнь сладка, сами вон в оборвках и дети такие же, а улыбка до ушей, как так можно. Займи положение в обществе, деньгами разживись, а уж потом улыбайся сколько душе влезет. Поэтому Родион и старался как можно меньше выходить на свет, всё в потёмках да и то скоренько, не хотел на эти рожи довольные своей вечной нищетой глядеть. А ещё более его бесили богатые господа в дорогой одежде и с пренебрежительным взглядом как на кучу мусора. Вот эти бесили больше, бесили, но в душе Родион и сам мечтал стать как они. Так же презрительно улыбаться при виде нищебродов. От этих мыслей, становилось ещё тягостнее. Уж тучи что ли сковали бы по скорее это небо, не в моготу уже это солнце, он как крот привык за последнее время к темноте и на свету чувствовал себя не ловко. Ну и пускай живёт как затворник и сторониться всех, вот разбогатеет, тогда жизнь изменить, тогда уж он потянется к свету. Иль сам свет города за честь считать будет, водить знакомство с важным человеком Родионом свет Раскольниковым.

Эх, где б топор то раздобыть, перебил он сам себя в своих мечтах, не на дно ж Екатерининского канала за ним нырять в самом разе. Ох дурак, чего выкинул, ведь решил иди до конца, не сворачивай с намеченной цели. Эх Володька, Володька, как же всё ж тебя не хватает, поймал себя на мысле Родион, внедрил бы сейчас в мою пустую башку какую мудрую мысль, дал б идею, руководство к действию. Ну где в самом деле топор то достать, нема денег, хоть плачь, хоть скачи. Да что он в самом деле, к какому то Володьке обращается мифическому, сдался он ему, друг тоже мне. И башка у него не пустая, не хуже Володькиной соображает, в ней о-о-о сколько мыслей и информации разной, без чьих либо советов разберусь. Тоже мне исусик, миром правит любовь, фиг вам, как бы не так, миром правят деньги и капиталисты, которые те деньги имеют. Он то сей расклад понял давно, но вот запали слова Володьки в душу его, сидит тот разговор ночной так глубоко, что аж отдаётся в печёнке, вот то и мучало его похлеще жары сей адской. Выдалось же лето, не приведи господь, а эта голытьба и рада, им лишь бы купаться в любой грязной луже як свинье, а ему как господину подобное невозможно, загорать и расслабляться он бы предпочёл на курортах заграничных, никак не иначе. Ох какие там курорты, пожрать было бы чего, он выдохнул. Да где ж взять этот проклятый топор, не мастерового же за него какого загубить. То старуху гадкую за деньги, то понятно, а вот чтоб вот так запросто невиновного человека, из-за железяки чёртовой, нет так нельзя, хоть и презирал их всех Родион всей душой, но чтоб жизни лишить это уже лишку. Да и с голыми руками к старухе не пойдёшь, вдруг какая оказия выйдет, а так тюкнул скоренько по темечку, деньги все забрал и был таков.

Тут его взгляд упал на плотника, тли на мужика в плотницком одеяние, тот храпел на всю Ивановскую, подложив руки под голову. Пьян, собака, глянь ещё солнце в полном свете, а он уж в дугу готов и наплевать на семью на детей. Как с уважением к такой скотине относится, в непотребном состояние на виду у всего люда прибывает. А ведь у сей скотины топор то должен присутствовать, так как он с деревом дело имеет, дайка я его не много раскапиталю, он всё одно не поймёт ничего. А обнаружит пропажу, подумает что по пьяной лавочке потерял, а то и пропил, может заложил у той же старухи-процентнице, а чего всякое бывает в жизни, может заложил ей за копейку, чтоб заложить за воротник было на что.

Он приблизился к с спящему прямо на мостовой человеку, крепко спит бродяга, он ткнул его ногой в бок.

Тот в ответ только что-то нечленораздельно промычал, да выдал порцию отборных матюков.