Летучие мыши лениво сновали над шпилями старого замка, выбираясь из своих тёмных укрытий на кормёжку ночной мошкарой. Народившийся месяц с улыбкой взирал на то, что творится в мире. На пасущиеся стада, крадущихся охотников, одиноких путешественников и цветущие поздней весной сады, чьё пестрое многообразие уже либо спряталось в сонные бутоны, либо просто потускнело с приходом царственного мрака.

Выискивал себе пропитание и кружащий над башнями баронского замка большой чёрный ворон. Эдгар не привык к подачкам, был птицей самостоятельной и летал, где вздумается. Был сам по себе, словно самодовольный кот с большим гонором, обучившийся полёту.

В верхней, почти цилиндрической, комнате западной башни танцевали яркие огоньки. Барон Бальтазар Кроненгард поднялся с кровати, разминая блестящую от жаркой страсти голую спину, и направился к столику, где принялся сменять восковые огарки на новые свечи среди металлических блюдец с благовониями и бутылей ягодных настоек.

– Теперь-то хоть поговорим? – с постели раздался терпкий, но жёсткий голосок пытающейся отдышаться женщины. – Ненасытный ты жеребец…

Мокрая косая чёлка почти целиком скрывала правый глаз. По нежным ногам скользнула шёлковая ткань, слегка прикрывая разгорячённое и покрытое испариной молодое тело. Красивая пышная грудь блестела с твёрдыми вишенками всё ещё возбуждённых сосков в отблеске танца огней.

– Может, ещё по одной настойке? – чуть повернулл Бальтазар голову, глядя, как Кира тяжело дышит. – Это ж надо, у вас, в Сельваторске, брусничная такая же мерзкая и горькая, как я привык. А вот эта, местная, из Яротруска, будто на брусничном сиропе, будто мёд или сахар туда добавляют в должном количестве.

Длинноволосый крепкий мужчина зажигал свечи огнивом, хотя те, что в несколько белых колец ютились на люстре, горели сейчас магическим нежно-голубым тоном, создавая приятное освещение. Это как бы говорило о том, что он не ленился сегодня тратить магию на пустяки, однако сейчас предпочёл действовать по-старинке. На полках и столе фитильки были привычно рыжими, и сейчас к ним добавилось ещё несколько собратьев.

– Откуда вообще такая ненависть к бруснике? Тебя что, ей в детстве перекормили? Одного моего друга-соседа, когда мы были маленькими, его мальчишкой родители заставляли съедать где-то горсть в плошке. Может, чуть больше. Когда приносили чернику из леса и не посыпали сахаром. Как он эту чернику ненавидел… Когда мог даже мне отдавал, если родители не смотрят, – посмеивалась она, припоминая. – Я и ела, помогая ему поскорее избавиться от ягод. Ну, а мой отец, хоть был бедней той семьи и жил экономнее, но мне кислые ягоды всегда доставались с посыпкой.

Тёплая стена возле кровати поддерживала уют от подземного котла. На стенах красовались гербы и эмблемы, и было несколько старинных зеркал, не шибко ухоженных, требующих к себе внимания, желавших, чтобы их начистили до блеска.

– Не помню ничего такого. В Фуртхёгге я не любил даже брусничное варенье, эта горчинка пробиралась даже через слои сладости, отравляя всё впечатление. Теперь это уже не важно, – сделал некромант глоток терпкой настойки из одной полупрозрачной бутыли.

– Давай уже о насущных вещах, Бальтазар, дел такой важности у меня ещё ни к кому не было, – вздохнула Кира, помотав головой, глядя, как он протянул в её сторону настойку.

– Я и так тебя прекрасно понял, – прогремел сквозь мгновение воцарившейся тишины его низкий бархатный баритон.

Ровные верхние зубки с досады прикусили женскую нижнюю губу, а тонкие, но при этом крепкие пальцы лучницы сжали нежнейшую простынь. Она с постели разглядывала стоящего у стола нагого некроманта, словно спелый плод. Ноздри ровного аккуратного носика недовольно раздулись, жадно выдохнув. Ей казалось, он совсем ничего не уяснил из того, что она пыталась донести за время их постельных баталий. Некромант явно считал иначе.

– Бальтазар? Бальтазар, ты тут? – шумно топая вверх по винтовой лестнице, к незапертой двери спальни подбежала незваная гостья, бесцеремонно её приоткрыв.

Жемчужные прямые пряди, невинные юные глаза густого карамельного оттенка. Пухловатые губки тут же сжались, утончаясь от негодования, а бурые дуги бровей в недовольстве нахмурились от увиденного внутри комнаты. Вид девушки казался насупившимся, а ноздри буквально повторили за Кирой тот жаркий выдох кипящей внутри бури эмоций.

– Люция? Нашла время, – покачал головой некромант, повернувшись к ней.

– Смотрю, ты очень занят! – приоткрыла она дверь пошире, кусая губу и недобро поглядывая на женщину в кровати.

– Заходи, оставайся, – хохотнула Кира. – Можешь, присоединиться, – вздохнула она тяжело, отведя взор от вошедшей. – Чего со мной только не случалось. Подай мне и вправду брусничной, – попросила она, потянувшись рукой в сторону Бальтазара.

Тот молча поставил пузырёк из красного стекла на край и продолжил зажигать фитильки восковых рыжеватых свечей, будто провоцируя ту встать и покрасоваться нагишом непонятно даже, перед ним или перед юной гостьей. Кира фыркнула, но желание выпить оказалось сильнее. Так что, откинув то самое нежнейшее покрывало, стройные ножки ступили на не менее восхитительный на ощупь ковёр с золотыми узорами по периметру и вышивкой из чёрных роз в своём центральном рисунке.

– Тебе крепкую дрянь не предложу, – строго посмотрел Бальтазар вспыхнувшим сиреневым взором на Люцию.

– Хватит себя так вести, я давно не ребёнок! – заявила та. – То что, я плохо росла и так юно выгляжу, ещё ничего не значит. Посиди несколько лет почти на одних яблоках и лесных ягодах, посмотрю, каким ты мускулистым останешься, – с обидой хмыкнула та.

Девчонка и вправду была худовата. Низенькая, хрупкая, с мягкими чертами лица, и на вид мало кто бы дал ей старше шестнадцати. Она была некроманту по плечи и то, когда он был вот в таком виде, то бишь совсем не обут. Тем не менее, Люция в Яротруске уже несколько лет, как являлась куртизанкой в борделе, где однажды судьба и свела её с некромантом.

– Куда только зомби мои охранные смотрят, – покачал головой чернокнижник.

– Чтобы смотреть, глаза нужны, – отметила, хмыкнув, девица.

– Ну и дрянь, действительно, – отхлебнув неслабый глоток, опустила бутыль Кира, уже вернувшаяся на постель и явно расстроенная местной настойкой.

– Яротруск тебе не Сельваторск, ха-ха. Здесь так не готовят, – лишь усмехнулся на это Бальтазар, отхлебнув тёмной ежевичной наливки. – Но так как у тебя скоро День Рождения, думаю, и местные нашли бы, чем порадовать.

На деле до ближайшего города, откуда пришла Люция, был даже не час пути, сейчас-то они были поодаль от поселений, на холме в небольшом баронском замке. И, тем не менее, сейчас всё многообразие напитков на столе было привезено именно из Яротруска.

Мужчина поставил бутыль с характерным стуком на эбеновый чёрный стол, всё ещё сжимая её пальцами, будто задумываясь, хлебнуть ли ещё или хватит с него. Кира сидела в задумчивости, не прикрываясь, а единственная из всей троицы одетая Люция оглядывала не нагую парочку, а интерьер верхней спальни.

– А мне больше нравилось, когда ты делал фиолетовые огоньки, – отметила она, любуясь голубоватым чародейским мерцанием люстры.

– А мне, когда ты хотя бы стучишься или предупреждаешь о своём визите, – парировал Бальтазар.

– А сам говорил, что я могу приходить, когда захочу, – надула та щёки и отвернулась.

– Когда это? – обернулся тот к ней, уже прошедшей к ним в комнату. – Чтобы я?! Чтобы сюда?! – возмущался он, чуть не поперхнувшись слюной от услышанного. – Много болтаешь, – намекал он поменьше трепаться при Кире. – Спать не пора?

– Было-было! – уверенно заявляла Люция, лишь обижаясь сильнее. – То целовал, то ублажал, то наказывал, – потёрла она сквозь сарафан свою попу. – А потом тискал и говорил, что двери замка для меня открыты, мол, тебе иногда бывает одиноко, – проговорила она с видом озорной вредины, косясь на некроманта и словно сдерживаясь изо всех сил, чтобы не показать ему язык.