© Алексей Николаевич Евстафьев, 2022

ISBN 978-5-4493-4957-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

У одной девочки отец был гробовщик. Мать тоже когда-то была и работала на местной кожгалантерейной фабрике, да там и померла однажды. Не вернулась домой со смены. Причём, на здоровье-то особо не жаловалась, лишь сетовала на какие-то пустяки с дыханием. А оказалось, что вовсе это были и не пустяки.

И осталась девочка с отцом жить. Домик такой у них, знаете, на пригорочке. Небольшой огородик, курочки. Жили они довольно припеваючи, поскольку люди вокруг умирали один за другим – только успевай работать. А наш гробовщик своё дело знал назубок, и за пару часов этакую знатную домовину для покойного мог смастерить, что иные живые обзавидуются!.. Лежи себе с миром и поджидай Царствия Небесного.

Но вот однажды в городок приковыляла странная старушка и принялась милостыньку просить, и граждане накидали ей чуть ли не миллион. Нет, меньше, конечно, миллиона, но старушка всё равно обалдела от счастья. «Я, – говорит. – во многих городах мира попрошайничала, и отовсюду меня гнали в шею, а тут просто чудо какое-то. Я, – говорит. – теперь вас всех полюбила безмерно, а потому каждого отблагодарю. Все будут довольны.» И наколдовала так здорово, что люди в городке совсем перестали умирать, а некоторые даже родились заново. Ходят такие, как ни в чём не бывало, за барышнями ухаживают: пуси-муси, ляси-тряси, дескать! стерпится да слюбится!.. Вся палитра чувств, можно сказать, на лицо. Вся монохромная гамма.

Год проходит – никто не умирает, другой проходит – все вокруг счастливы и зажиточны, а только наш гробовщик с дочкой терпят нужду и голод: работы-то нет!.. Из соседнего села два заказа поступило, так энтих денег на две недели и хватило.

И вот однажды гробовщик подзывает к себе девочку, ласково поглаживает её по головушке и говорит:

– Девочка, а девочка! А не хочется ли тебе сегодня чего-нибудь покушать?..

– Очень хочется. – говорит девочка. – Виданое ли дело: семь дней не кушать… Отощала!

– Вот и я о том же толкую. – посапывает осерчалым фитильком гробовщик. – Получается так, дорогая девочка, что пришло время тебе о семье порадеть. Позаботиться о пропитании. Хошь – иди на фабрику работай, а хошь – поступай как знаешь, но чтоб сегодня к вечеру, у нас в доме, стол был накрыт. Сколько ж можно тощать?..

Девочка не очень долго думала, а папеньке в ноженьки поклонилась и куда-то там пошла. Не сказала – куда.

А в этом же городке жил один морячок, который любил ходить купаться на речку. Он своё на флоте отслужил и домой вернулся. Тоже домик с огородом заимел, с курочками. Вроде даже глиняными свистульками приторговывал. Но я сам лично не знаю, утверждать не буду.

И вот не отпускала его от себя водная стихия, куражилась отчаянно и штормила. Так и манила с головой окунуться в этакие-нибудь нептуновы глубины. Оно, конечно, можно иной раз и в корыте искупаться, чтоб семь футов под килем зачудить – но интересу в этом мероприятии для шибко гораздого человека на раз-два-и-обчёлся.

Вот и ходил этот морячок купаться на реку каждый день, а однажды взял и утонул. Водолазы его быстро вытащили из-под коряги, поплакали сколько надо, а потом говорят гробовщику: пришло времечко и тебе поработать, мил-человек! смастери-ка нам гроб для морячка, а мы не поскупимся на оплату!.. И не поскупились.

Всякий, кто из горожан заглядывал этим вечером к гробовщику домой, тот надивиться не мог: стол у гробовщика всяческими яствами заставлен, мадерка заграничная в бокалах плескается без устали, а сам гробовщик с доченькой сидят напившись да наевшись – словно огузки налитые – сидят, друг с другом мало говорят: через слово рыгнут, через два пукнут!.. Ну, вроде, жизнь маленько налаживаться стала.

А ещё в этом же городке, неподалёку от леса, жил дровосек. Всякий с ним дружил, всякий о нём отзывался, как о весьма добродушном и отзывчивом человеке. Всегда-то он ходил со своим любимым топориком и весёлую песенку насвистывал. Многонько он знавал трудолюбивых куплетов, унынию дороги привольной не давал, лентяев и лоботрясов весело подзуживал. Зверушек тоже лесных любил со всей очевидностью. Как ни пойдёт в лес, так хлебца с собой захватит – то белочку накормит, то лосяшку угостит. С топтыгиной семейкой, бывалоча, на одном брёвнышке посидит, в картишки поперекидывается, а проигравшему щелбанов отвесит. Натуральное совпадение противоположностей.

И вот пропал вдруг дровосек, никто его не видит и песенок не слышит. Был человек – и нет человека. Собрали взвод солдат и отправили в лес искать: мало ли, может, заблудился человек с недосыпу или медведи зверским инстинктам поддались и сожрали своего благодетеля!.. Природу хищника щелбаном не перешибёшь.

И вот ходят солдаты по лесу, ищут, а никого найти не могут. И совсем приуныли с этих дел, сапоги стоптали. Хорошо, один солдатик глазастый был, увидел что-то там в прореши лесной, закурлыкал шибко: смотрите-смотрите!.. Все смотрят: а сидит дровосек на пеньке, трубочку в руках держит и помалкивает беспросветно. Поскольку сидит без головы. Голова-то рядышком валяется в несущественном виде, лишь глаза ейные вытаращены до чрезмерного изумления. И топорик дровосековский лежит поблизости – сразу видно, что им голову и отрубили.

Тут уж, конечно, всему народонаселению, от мала до велика, погоревать пришлось. Флаги на государевых заимках приспустили. Но и про гробовщика не забыли: приступай-ка, мастер, за привычную работу! дело мастера боится!.. вот тебе рупь золотом!.. (А по тем временам рупь золотом – это были деньги немалые, я вам скажу. Очень даже большие деньги были по тем временам. Иной раз и склад купеческий можно было за рупь золотом прикупить, да ещё какой замечательный склад!.. Просторный, на все 550 кв. м., на фундаменте из силикатного кирпича и с комплектом из металлоконструкций для обшивки сэндвич-панелями – вот такой склад!.. а вы говорите…)

– Ради памяти хорошего человека, расстараюсь во всю мочь. – обещает гробовщик. – Могу из амаранта-дерева домовину сколотить, могу из палисандра цельный похоронный шкаф обделать, а могу из ксилокарпуса этакий гроб смастерить, что сам Пушкин на том свете обзавидуется. Но дороже выйдет.

– Валяй. – говорят ему. – Колоти гроб из ксилокарпуса. Деньги – что? Деньги – пшик!!

– Значит, как у Пушкина?..

– Ну да.

А Пушкин-то – это который Александр Сергеевич, он в нашем городке завсегдатаем был. Его у нас хорошо знали и уважали. Ну, сообщаю, чтоб вы знали.

И совсем благостно зажили с тех пор гробовщик с дочкой. Что ни день, то милиция в подворотне бабу мёртвую найдёт с брюхом выпотрошенным, что ни ночь, то в канаве купца выловит с карманами распотрошёнными. А родственники убиенных порядок законный знают наперечёт: сперва изволь наплакаться вдоволь, насетоваться на судьбу-злодейку, а затем – будь любезен – похорони покойника в гробу и с оркестром. Ну, и денежку за гроб – будь любезен – выложи. Из палисандра-то гробы весьма полезные получаются: хошь родственника своего хорони, хошь заместо пианино на нём тренькай. Покупатель всегда прав.

И вот совсем уж городок вымер – человек с пятьсот осталось, да и те на улицы носов не кажут. Вроде даже некоторое шатание государственных основ принялось приключаться. Но вот однажды по утру вновь заявилась та странная старушка, что раньше всем бессмертие наколдовала.

– Это, – говорит. – что-то непонятное тут у вас творится, и я намерена это дело расследовать.

– Расследуй, бабуля. – ей говорят. – Взыскуй с виновного на всю катушку.

– Прямо сейчас, – говорит. – и приступлю.

Старушка на главной площади расположилась со всеми удобствами. Костерок разожгла. Заячьей да белячьей говядины в котле наварила, промеж миллиона слов свой десяток урезонов непонятных вслух пропустила, в кочегарный огонёк самоварного серебра на расплавку подбросила. Да каждому горожанину – из тех, кто до сих пор в живых остался – дала понемногу зелья своего отведать.