– Кайла, наверное, права, – медленно произнесла я, подходя к окну, – нужно переносить резиденцию Кордеро в Даркфелл. Этот город изжил себя. Он медленно умирает, захлебывается в собственных предрассудках.

– Ты слишком категорична. Хейзенвилль всегда жил словно на несколько десятилетий в прошлом. Но мы ведь его любим. Вечно мокрый от дождя, неспешно живущий. Его домики и жителей…

– Говори за себя.

Я подошла к окну, чтобы удостовериться, что разозленный народ никуда не делся. Нет, их не пугала утренняя прохлада и медленно накрапывающий дождь. С одним из мужчин – он держал какой-то плакат, буквы на котором уже давно размыло, – мы встретились взглядом, и я тут же задернула штору.

Мне показалось вдруг, что в комнате душно, а еще через миг очертания кабинета немного расплылись.

– Ты ненавидишь Хейзенвилль, потому что никогда не была в нем счастлива?

Герберт, оказывается, бесшумно поднялся из кресла и оказался совсем рядом. Я чувствовала его дыхание у виска, слышала чарующий голос и словно не понимала, где нахожусь. Все запахи стали ощущаться намного сильнее, а вот посторонние звуки исчезли, я слышала только мужское дыхание и стук собственного сердца.

– Или потому, что он напоминает обо мне?

– О тебе напоминает не только Хейзенвилль.

Герберт запустил руку в мои волосы и вытащил шпильки, обнажив шею. Горячие губы принялись исследовать кожу, и им я совершенно не могла сопротивляться. Выдержка отказала. Это было поражение, моя оборона не продлилась и пары недель. А ведь когда-то я искренне верила, что не позволю этому мужчине больше даже взглянуть в мою сторону.

Мне хотелось его ударить. Сделать больно, заставить очнуться, но больше всего хотелось очнуться самой.

– Что такое, Кортни? Не можешь сопротивляться? Как жаль, ты ведь так старалась. Упрямая девочка.

Это не было похоже на обычное возбуждение. Я находилась словно в трансе, и каждое прикосновение отзывалось внутри желанием, граничащим с болью. Такой эффект не давало притяжение к мужчине, такой эффект давал только наркотик.

– Ты что-то подсыпал в стакан, – нашла в себе силы выдохнуть я.

– Неужели ты думаешь, я на это способен?

Он развернул меня к себе лицом, поясницей я уперлась в краешек стола. Рука Герберта скользнула вверх по обнаженному бедру, кожу словно обожгло, и я с шумом втянула воздух. Его пальцы двигались неторопливо, поглаживая, то приостанавливаясь, то продвигаясь дальше.

Он поймал губами мои губы и впился жестким поцелуем. Руки разорвали тонкую ткань платья, я подалась навстречу и позволила усадить себя на стол. На несколько мгновений Герберт оторвался, всматриваясь в мое лицо, а потом я закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, но так только острее чувствовала каждое прикосновение. Я до боли вцепилась в его плечи и кусала губы, чтобы не кричать. Мы не заперли дверь, в любой момент могла войти Кайла или, что хуже, Диналия или Ким. А под окном бесновалась возмущенная толпа.

Я выгнулась и застонала, Герберт позволил мне опуститься на стол и расстегнул одну за другой пуговички на платье, обнажая грудь. Я ненавидела, казалось, нас обоих. Его – за то, что не сдержался. Себя – за то, что позволила.

Иногда он мне снился.

И там тоже было так: остро, жарко, невыносимо больно и сладко.

Прошло столько лет, а тело так ничего и не забыло. Все чувства слились в один коктейль, состоящий из удовольствия на грани боли и ощущения нереальности происходящего.

За те месяцы, что мы были вместе, хорошо друг друга изучили. Достаточно, чтобы знать, как за несколько секунд стать продолжением друг друга.

Почти обнаженной спиной я чувствовала холодную поверхность стола. Чернильница покатилась вдоль края и, на секунду замерев, сорвалась, безобразно пачкая дорогой ковер черной краской. Звук разбившегося стекла нас словно отрезвил – и по моему телу перестали блуждать горячие ладони, от которых кожа, казалось, плавилась.

Герберт помог мне подняться. Тело сотрясала мелкая дрожь. Не то от холода, не то от того, что пытку прервали так резко.

– Ты права, – хрипло пробормотал он. – Что-то не так.

Он прижал меня к себе, уткнувшись лицом в мои волосы, тяжело дыша.

– Видят боги, Кортни, я не хочу останавливаться, и если ты сейчас позволишь продолжить, то идем в спальню. Но еще вчера ты не разрешала даже прикасаться к тебе, а у меня достаточно грехов, чтобы стать еще и насильником. Ты ведь не хочешь сейчас заниматься любовью?

– Я…

С трудом сфокусировав взгляд, я поняла, что не способна даже внятно ответить.

Герберт, впрочем, все понял и сам.

Кто-то громко постучал в дверь, и от неожиданности я выронила сережку, которую собиралась надеть. Подняла, взглянула на себя в зеркало и вздохнула. Влажные после ванны волосы снова заворачивались в непослушные колечки.

– Ты в порядке? – Герберт тихо закрыл за собой дверь.

Я потерла виски и прикрыла глаза.

– Не очень. Как будто похмелье.

– Вот.

Герберт протянул стакан, на дне которого оставался сильно разбавленный растаявшим льдом виски.

– И зачем мне это? – Я даже поискала глазами бутылку, но нет – выпить он не предлагал.

– Ты решила, что я тебе что-то подмешал. Но нет, Кортни, последнее, что мне придет в голову, это давать тебе алхимию, зная, что управление стражи пристально на вас смотрит. Однако я проверил стакан, из которого ты пила. Похоже, кто-то действительно добавил туда кордер.

– Что? – Я обомлела.

Да, ощущения очень похожи, но… я не поверила в эту сумасшедшую догадку, думала, напилась, алкоголь на голодный желудок и переживания ударил в голову, сказалось напряжение последних дней.

– Я пила из бокала Кайлы. Она же не может…

Она алхимик, пусть и теоретик. Кайла лучше нас с Гербертом знает, как из цветков кордера сделать зелье с нужными свойствами.

Нет, Кортни, нет, только не подозревай собственных сестер!

– Я устроил Кайле допрос, она понятия не имеет о зелье. Думаю, не врет.

– Зачем кому-то подсыпать в бокал Кайлы зелье? Это какой-то бред, оно ведь почти не наносит вреда!

– Согласен, – кивнул Герберт. – Может, кто-то знал, что ты выпьешь из ее стакана?

– Исключено. Это было спонтанное решение. Надо найти бутылку.

Я направилась к двери, но Герберт удержал меня за локоть.

– А поговорить ты не хочешь? – спросил он.

– Мне кажется, нам не о чем разговаривать.

Герберт хрипло рассмеялся и притянул меня к себе. Аромат, исходивший от него, напомнил о сцене на столе в кабинете. Я почти переступила грань. И полностью разрушила все, что удалось построить за годы вдали от него.

– Хватит, – отрезала я.

Но голос выдавал меня с головой.

– Ты ведь знаешь, что я уже не отступлюсь. Я много думал о тебе, о нас. Все эти годы я думал, что, если ты действительно забыла, если живешь дальше и наши чувства остались в прошлом, я тебя отпущу.

Он коснулся губами моего виска. С нежностью и осторожностью, от которых защемило сердце.

Я бы хотела сказать, что никто давно так ко мне не прикасался, но правда в том, что так ко мне прикасался только он. Единственный человек, рядом с которым я узнала, что такое тепло.

Герберт выпустил меня так неожиданно, что я поежилась от резкого контраста холодного воздуха и горячих рук.

– Итак, что дальше, леди Кордеро? – хмыкнул он.

Кайла и Ким все так же сидели в гостиной, пили кофе и тихо о чем-то беседовали. Диналия уже ушла спать, ее изрядно напугал хаос перед домом. К счастью, там все почти разошлись – никто не рискнул связываться со стражей.

– Значит, так, – громко объявила я, выйдя на середину комнаты. – Сегодня вечером переворачиваем весь дом вверх дном. Выбросить все емкости с жидкостями, открытые и закрытые, все продукты, включая конфеты, сыпучие, специи и так далее. Выбросить все без исключения крема, духи, всю косметику.

– Что? – Кайла истерично хохотнула. – Ты в своем уме?

– Это ты, Кайла, не в своем уме. Ты впустила в дом женщину, которую гнал взашей отец. Ты оставила ее на ночь, из-за тебя Эмили Фаннинг растрепала всему Хейзенвиллю о наших семейных тайнах. Тебе в бокал она подсыпала зелье из цветов кордера, и неизвестно, чего еще в доме касалась эта женщина. Вы с Ким, очевидно, не способны задуматься о собственной безопасности. Нам угрожают, шлют анонимные письма, а вы запросто впускаете в дом постороннюю, поверив ей на слово. Кто-нибудь вообще знает, как выглядит Эмили Фаннинг?