Литмир - Электронная Библиотека

– Но это только ради халявной выпивки!

Одолев несколько ветхих ступеней, двое мужчин прошли по тропе вдоль кукурузного поля, преследуемые последними лучами заходящего солнца. Легкий ветерок раскачивал стебли растений, шурша их листьями, словно управляющий огромным оркестром невидимый дирижер разливал по окрестностям тихую музыку умиротворения. Раздался дикий вопль ужаса и страданий – это дрянная сойка завела свою вечернюю песню. Заколотил в свой барабан бодятел – самый громкий представитель местной фауны. Где-то вдали замычали молокаты.

Тропинка вывела молодых людей к городу, передав эстафету мощенной крупным камнем дороге, слева и справа от коей разместились небольшие домики, украшенные разноцветными фонарями. Тут и там суетились взволнованные люди, приветливо махавшие руками друг другу и новоприбывшим. По широкому шоссе спешно двигались немногочисленные автомобильчики; все они спешили поскорее завершить рутину и предаться зарождающейся атмосфере всеобщего веселья.

– Ты опять наденешь какое-нибудь дурацкое платье? – нарушил наконец молчание Николай.

– Кимоно! Это называется кимоно! – возмущенно всплеснул руками Альберт. – Это часть наследия наших предков из далекого дома прошлого.

– С чего ты взял, что и «Далекий дом», и эта твоя «Йипния» вообще когда-то существовали? Какие у тебя доказательства? Только старые записи. Нам не остается ничего, кроме как слепо верить в правдивость этих легенд. А главное, все они представлены в такой форме, что не составит никакого труда изменить их, и – оп, – хлопнул в ладоши Николай, – теперь мы цивилизация, тысячелетиями поклоняющаяся котам.

Пусть по его виду этого нельзя было сказать, но за добродушной пухлощекой ухмылкой в тучноватом теле, неопороченном тяжким трудом, скрывался острый проницательный ум, чаще пробивающийся на свет в виде неуместных острот, нежели глубоких философских изречений. Определенно, Николай мог бы посостязаться в красноречии с Октавианом Августом и Цицероном, если бы не считал их персонажами сказок. Почесывая голову, Альберт обдумывал идею, высказанную спутником.

– Да кому может такое понадобиться?

– О друг мой, как же сильно ты недооцениваешь всю черноту душ политиков…

Дорога перетекла в развилку у длинных кварталов, и, обменявшись быстрым рукопожатием, друзья разошлись в противоположные стороны, условившись встретиться в привычном месте.

* * *

Альберт шагал по обыденному маршруту среди изящных построек района. Улица, где расположилось пристанище юноши, носила имя Архитекторской. Каждый дом по традиции строился и оформлялся по заказу проживающей тут семьей индивидуально – вот двухэтажная избушка, крышу которой облюбовал огромный деревянный дракон, вот возвышался трехэтажный особняк из стекла и металла, где обитал ворчливый дедушка Свенсон. Еще несколько десятков домов спустя взору Альберта предстал широкий дом семьи Коврич – строение невысокое, но фундаментальное. Похожая на крепость постройка из кирпича, возможно, удерживала титул самой длинной в городе, а если и уступала кому-то в этом первенстве, то уж по нарядности ей точно не было равных. Занимающие не последнее место в «Сэконде» Ковричи славились трепетным отношением к традициям, и сегодня их «крепость» утопала в ярких фонарях, букетах, гирляндах и корзинках с угощениями.

Вот и дом Альберта, представлявший собой дерево, – скромное жилище, некогда построенное его дедушкой. Насколько знал сам юноша, бочкообразная форма внешне воспроизводила растение баобаб, семена которого, судя по записям, хоть и сохранялись в арсенале первых поселенцев Колыбели, но всё же не смогли прижиться в ее климате. Для большой семьи домик маловат, но обитавший в нем в гордом одиночестве юноша не испытывал никаких неудобств. В отличие от пестрого убранства соседей в украшениях жилища, Альберт ограничился лишь парой незатейливых лент, чисто символически протянутых над дверью. Преодолев пару ступеней, он совладал с замком и переступил порог.

Древодом представлял собой две небольшие комнаты, до сих пор не обустроенную после въезда нового владельца кухню и крошечный душ. Наибольшая комната на первом этаже своим убранством отражала строгость и выдержанность хозяина: оформленная в аскетичном, «японском», как выражался сам Альберт, стиле, бросалась в глаза своей пустотой – крошечный квадратный столик в центре, пара кресел возле него, обращенных к медиапанели на длинной стене, и небольшой шкаф напротив – вдоль короткой. Вот, пожалуй, и всё.

Если не считать деревянный манекен в полный рост, облаченный в доспех самурая, тщательно воссозданный по заказу Альберта. Манекен в разведенных в стороны руках держал два стилизованных копья и выполнял функцию вешалки, а чтобы ему было не так обидно, обитатель дома дал ему имя Брат Сёгун. Доспех закрывал тело манекена с головы до пят, обнажая лишь голову, поскольку шлем юноша решил повесить под лестницей, ведущей на второй этаж. Зачем? Если бы вы спросили самого Альберта, то он наверняка ответил бы: «Чтобы не мешал Брату Сёгуну дышать», хотя на самом деле, пусть не признавая этого, он просто испытывал дискомфорт от весьма устрашающей маски сомэн, составляющей комплект к шлему кабуто. Пока маска оставалась на месте, Альберта всегда передергивало, когда он видел этого воина-демона в своей прихожей. Но и само лицо манекена обладало карикатурно-сердитым обликом, что придавало ему большую выразительность.

Улыбнувшись манекену, Альберт остановился напротив двери душа, с этой стороны выполнявшей функцию зеркала. В зеркале отразился весьма потасканный и хмурый человек: царапины и ссадины украшали каждый сантиметр тела, а растрепанные волосы походили на птичье гнездо. Неудовлетворенный увиденным юноша юркнул в скромную, всего в квадратный метр, душевую и, не теряя времени, приступил к приведению себя в презентабельный вид. Праздник урожая, столь нелюбимый Николаем из-за стойких ассоциаций с работой в поле, по своей задумке должен был олицетворять связь будущего Колыбели с ее прошлым на планете Земля. Костюмированный карнавал, где во главе угла стояли образы прошлого. Не мудрствуя лукаво, Альберт в качестве своего образа выбрал самурая в традиционном черном шелковом кимоно.

Конечно, если бы настоящий самурай мог увидеть облачение Альберта или, хуже того, Брата Сёгуна, то от позора наверняка совершил бы сэппуку, если бы не скончался от сердечного приступа, но здесь, на Колыбели, всё, что отделяло эту яркую, экзотическую культуру от забвения – лишь несколько сжатых сухих книжек да горстка фотографий произведений искусства, созданных человечеством почти две тысячи лет назад.

Венцом коллекции причудливых реплик юноши выступал выкованный из переплавленного плуга меч катана, за который кузнец потребовал целых два месячных жалования Альберта. Атрибут благородного воина, ради которого тот провел бесчисленные ночи среди файлов архива в поисках чертежей, перекочевал за пояс довольного владельца. Альберт подтянул широкие безразмерные штаны и вновь предстал перед зеркалом. В отражении на него смотрел совсем другой человек. Тем не менее, «самурайчик» получился весьма вымученным. Альберт любил работу, но он был бы более признателен, если бы она хоть иногда отвечала ему взаимностью. Вряд ли у досточтимых воителей дома Токугава были в моде синяки под глазами и царапины от травы.

Решив довольствоваться тем, что есть, Альберт поспешил наружу, но, перехватив глазами немой укор Брата Сёгуна, замер, опозоренный в своем малодушии.

– Сандалии! – воскликнул он. Теплая погода располагала к подобным экспериментам, и вот – на пороге жилища стоял человек в деревянных сандалиях гэта.

Разливающаяся по окрестностям музыка передавала, словно по электрической цепи, атмосферу безмятежности – даже дрянные сойки не осмеливались перебивать ее своими ужасными голосами. Утомленные, но счастливые люди стекались к центральной площади и растворялись в хороводе. Возведенный еще первыми колонистами центральный район не отличался вдохновляющей архитектурой: прямоугольные серые коробки точно противопоставляли себя вычурным и величественным строениям соседних районов, но в праздник центр сиял ярче всего. Именно у входа в ратушу и располагался эпицентр всеобщей эйфории, представлявший собой сцену, где местные музыканты поддерживали и питали, как огромное общее сердце, пульс праздника.

2
{"b":"815107","o":1}