Главное я скажу в послесловии, чтобы не перебивать вам аппетит. Пока же несколько общих соображений.

«Крёстный отец» вошёл в мою шестилетнюю жизнь советского мальчишки не фильмом и тем более не романом. В 1973 году отец привёз из короткой поездки в Японию невиданную доселе «стерео-систему», которая умела проигрывать не только виниловые диски, но и кассеты. На тех нескольких кассетах, которые отцу удалось записать, было много и настоящей классики, и того, что классикой стать предстояло. Особенно же на меня произвели впечатления две песни, точнее, мелодии (для тех читателей, которые не знают, что это такое, поясню: раньше мелодии были неотъемлемой частью музыки, что трудно себе даже представить сегодня, когда им на смену пришёл ритм, не позволяя большинство песен не только напеть, но и отличить).

Одна значилась в списке, сделанном на обложке кассеты нетвёрдой рукой отца, под названием «Лав стори», другая – «Крёстный отец». Выделяясь из всего остального, между собой они были очень похожи – в хорошем смысле, если можно так выразиться. Не плагиаты, но явно написанные одним композитором, не побоявшимся повториться в лучших своих творениях. Позже я узнал, что слушаю музыку к двум разным кинофильмам, вышедшем где-то там, на западе, незадолго до этого, что композиторы вообще-то разные, француз Франсис Лэ и итальянец Нино Рота соответственно, правда, оба фильма были сняты одной той же студией «Парамаунт», оба по книгам, оба выдвигались в куче номинаций на «Оскар» и оба получили его за музыку.

Посмотрел фильм «Крёстный отец» я лет двадцать спустя, тоже на кассете, правда, теперь уже на видео, кажется, у кого-то из знакомых, и остался под впечатлением анекдота, который слушаешь, смеёшься и сразу же забываешь. Было скучно, долго и совершенно ни о чём. Запомнился иудейский лик Ал Пачино и неразборчивое бормотание Марлона Брандо.

Ещё позже я «Крёстного отца» прочитал, он мне понравился чуть больше (поскольку теперь я имел возможность представлять себе персонажей и события сам), однако в памяти он тоже не остался. В памяти по-прежнему жила только удивительная мелодия, которой в романе нет. И почему-то запомнилось имя его автора – Марио Пьюзо.

И вот совсем недавно я скачал с торрентов и на одном дыхании посмотрел мини-сериал The Offer о том, как «Крёстный отец» писался и снимался. Поскольку уже лет пятнадцать я смотрю всё исключительно на языке оригинала, то есть на английском, первое, что мне бросилось в уши – это… настоящее имя автора. Оказывается, этого толстого итальянского еврея звали вовсе не Пьюзо, а Пузо! Кто бы мог подумать! Это как в том пошлом анекдоте про «пиво», за которое один товарищ поубивал бы всех, потому что оно должно называться «пыво». Американцы ведь тоже над нами смеются, когда мы называем их главный город «Нью-Йорк», поскольку сами они произносят его исключительно «Ну-Ёк».

Одним словом, я снова заинтересовался происходящим, то есть «Крёстным отцом» как проектом, который для чего-то сняли и сделали формально настолько успешным и популярным, что даже сегодня он входит в списки «самых-самых» фильмов всех времён и народов, хотя если почитать его обсуждения на многочисленных англоязычных форумах, окажется, что в данном случае я всё же представитель большинства недоумевающих зрителей. Чтобы разобраться, причём не на досужих домыслах и личных ощущениях, а на фактах, изложенных словами автора, я присмотрелся к наследию товарища Пузо. И оказалось, что часть его на русский язык до сих пор не переводилось. В частности, оба приведённых ниже рассказа, познакомиться с которыми я вас теперь и приглашаю.

А потом встретимся снова и поговорим, если захотите…

P.S. Не обращайте внимание на слова типа «безспорный», «безплатный» и т.п., поскольку это не опечатки. Я уже давно не могу заставить себя прославлять «беса» Луначарского и пишу ровно так, как писал свою «Безприданницу» Островский в то время, когда справедливо считалось, что приставки (как и предлога) «бес» в русском языке не существует.

«Крёстный отец» – мой наименее любимый роман, однако я терпеть не могу, когда его туркают только потому, что он оказался бестселлером. Я никогда не скулю по поводу критики, но мне всё-таки кажется, я имею право сказать здесь, что «Крёстный отец», в техническом плане, это достижение, которым может похвастаться любой профессиональный рассказчик. А бестселлером он стал не случайно, а как произведение писателя, который занимался этим ремеслом почти тридцать лет и, в конце концов, его постиг.

«Сотворение «Крёстного отца»» я написал сугубо потому, что куча народу писала и спрашивала о книжке и фильме. Кроме того, многие просили меня об интервью, телевизионщики, радийщики, газетчики, и я подумал, что будет проще всем им отказать и просто предоставить эту информацию тем, кому она интересна.

М.П., 1972

Подлинная причина, по которой я решил написать нижеследующую вещицу, думаю, заключается в том, что шишки из «Парамаунта» не дали мне увидеть окончательный вариант фильма, когда и как я его увидеть хотел. Мне больно признаваться в том, что у меня такое, панимаш, эго, ну и наплевать – никто не совершенен.

Эта история в том виде, как она здесь описана, заставила меня прийти ещё к одному решению: я никогда больше не стану писать для кино, пока за мной не будет последнего слова. Я так своему агенту и сказал. Что на практике означает: я выхожу из киношного бизнеса.

До того, как это всё произошло, я подписался потрудиться ещё над двумя фильмами, которые на данный момент почти готовы. Поэтому мне кажется, я имею право сказать, что сценарий – наименее удовлетворительная форма выражения для писателя. Но так же, как и со всем в этой жизни, один раз попробовать прикольно.

Большинство фильмов паршивы, а паршивы они потому, что те товарищи, за которыми последнее слово, в действительности не знают, как работает сюжет и персонаж. До Голливуда до сих пор не дошло, что необходимо поднимать писателя до того же чина, что у продюсера, режиссёра и (не побоюсь этого слова) руководителя студии.

Я написал три романа. «Крёстный отец» не дотягивает до двух предыдущих. Я писал его, чтобы заработать. Мой первый роман, «Тёмная арена» (1955), получил главным образом весьма добрые отзывы, подразумевавшие, что я писатель, за которым стоит следить. Разумеется, я решил, что стану богатым и знаменитым. Книга в сухом остатке принесла мне 3 500 долларов, и я тогда не знал, что мне предстоит ждать ещё целых пятнадцать лет.

Мой второй роман, «Счастливая странница», был опубликован десятью годами позже (1965) и в таком же сухом остатке принёс мне 3 000 долларов1. Я быстро катился под гору. Однако некоторые отзывы на книгу были необыкновенно положительными. «Нью-Йорк Таймс» назвали её «малой классикой». Она понравилась даже мне самому, и я нескромно подумал, мол, вот оно – искусство.

Во всяком случае, я возомнил себя героем. Однако мой издатель, «Афиниум», известный как издательство элитное, больше заинтересованное в беллетристике, нежели в деньгах, был не в восторге. Я попросил их об авансе, чтобы приступить к следующей книге (которая стала бы БОЛЬШОЙ классикой), и редакторы сохранили невозмутимость. Они были вежливы. Доброжелательны. И указали мне на дверь.

Я поверить не мог. Я вернулся домой и перечитал все отзывы на мои первые две книги (плохие я пропускал). Тут была какая-то ошибка. Во мне, по меньшей мере, признавали настоящий талант. Послушайте, я был прирождённым писателем, честно, подлинным художником с двумя благосклонно принятыми романами за плечами, каждое слово в них было мной выстрадано, было моим. Никто мне не помогал. Не может быть, чтобы теперь издатель отказывался дать мне аванс за новый труд.