Я знаменит, то есть был знаменит, но я ни автор «Писем Юниуса» [13], ни Железная Маска [14], ибо зовут меня, насколько мне известно, Робертом Джонсом, а родился я где-то в городе Бели-Берде [15].
Первым действием, предпринятым мною в жизни, было то, что я обеими руками схватил себя за нос. Матушка моя, увидав это, назвала меня гением, а отец разрыдался от радости и подарил мне трактат о носологии. Его я изучил в совершенстве прежде, чем надел первые панталоны.
К тому времени я начал приобретать научный опыт и скоро постиг, что когда у человека достаточно выдающийся нос, то он разнюхает дорогу к славе. Но я не обращал внимания ни на одну теорию. Каждое утро я дергал себя за нос разок-другой и пропускал рюмочек пять-шесть.
Когда я достиг совершеннолетия, отец мой как-то пригласил меня зайти к нему в кабинет.
– Сын мой, – спросил он, когда мы уселись, – какова главная цель твоего существования?
– Батюшка, – отвечал я, – она заключается в изучении носологии.
– Роберт, – осведомился он, – а что такое носология?
– Сэр, – пояснил я, – это наука о носах.
– И можешь ли ты сказать мне, – вопросил он, – что такое нос?
– Нос, батюшка, – начал я, весьма польщенный, – пытались многообразно охарактеризовать около тысячи исследователей. – (Тут я вытащил часы.) – Сейчас полдень или около того, так что к полуночи мы успеем пройтись по всем. Итак, начнем: – Нос, по Бартолину, – та выпуклость, тот нарост, та шишка, то…
– Полно, полно, Роберт! – перебил достойный старый джентльмен. – Я потрясен обширностью твоих познаний… Я прямо-таки… Ей-богу… – (Тут он закрыл глаза и положил руку на сердце.) – Поди сюда! – (Тут он взял меня за плечо.) – Твое образование отныне можно считать законченным; пора тебе самому о себе позаботиться – и лучше всего тебе держать нос по ветру – вот так-так-так – (Тут он спустил меня с лестницы и вышвырнул на улицу.) – так что пошел вон из моего дома, и бог да благословит тебя!
Чувствуя в себе божественный afflatus [16], я счел этот случай скорее счастливым. Я решил руководствоваться отчим советом. Я вознамерился держать нос по ветру. И я разок-другой дернул себя за нос и написал брошюру о носологии.
Брошюра произвела в Бели-Берде фурор.
– Чудесный гений! – сказали в «Ежеквартальном».
– Непревзойденный физиолог! – сказали в «Вестминстерском».
– Умный малый! – сказали в «Иностранном».
– Отличный писатель! – сказали в «Эдинбургском».
– Глубокий мыслитель! – сказали в «Дублинском».
– Великий человек! – сказал «Бентли».
– Высокий дух! – сказал «Фрейзер».
– Он наш! – сказал «Блэквуд» [17].
– Кто он? – спросила миссис Bas-Bleu [18].
– Что он? – спросила старшая мисс Bas-Bleu.
– Где он? – спросила младшая мисс Bas-Bleu.
Но я не обратил на них ни малейшего внимания, а взял и зашел в мастерскую некоего живописца.
Герцогиня Шут-Дери позировала для портрета; маркиз Имя-Рек держал герцогинина пуделя; граф Как-Бишь-Его вертел в руках ее нюхательный флакон; а его королевское высочество Эй-не-Трожь облокачивался о спинку ее кресла.
Я подошел к живописцу и задрал нос.
– Ах, какая красота! – вздохнула ее светлость.
– Ах, боже мой! – прошепелявил маркиз.
– Ах, ужас! – простонал граф.
– Ах, мерзость! – буркнул его королевское высочество.
– Сколько вы за него возьмете? – спросил живописец.
– За его нос! – вскричала ее светлость.
– Тысячу фунтов, – сказал я, садясь.
– Тысячу фунтов? – задумчиво осведомился живописец.
– Тысячу фунтов, – сказал я.
– Какая красота! – зачарованно сказал он.
– Тысячу фунтов! – сказал я.
– И вы гарантируете? – спросил он, поворачивая мой нос к свету.
– Гарантирую, – сказал я и как следует высморкался.
– И он совершенно оригинален? – осведомился живописец, почтительно касаясь его.
– Пф! – сказал я и скривил его набок.
– И его ни разу не воспроизводили? – справился живописец, рассматривая его в микроскоп.
– Ни разу, – сказал я и задрал его.
– Восхитительно! – закричал живописец, потеряв всякую осторожность от красоты этого маневра.
– Тысячу фунтов, – сказал я.
– Тысячу фунтов? – спросил он.
– Именно, – сказал я.
– Тысячу фунтов? – спросил он.
– Совершенно верно, – сказал я.
– Вы их получите, – сказал он. – Что за virtù! [19] – И он немедленно выписал мне чек и зарисовал мой нос.
Я снял квартиру на Джермин-стрит и послал ее величеству девяносто девятое издание «Носологии» с портретом носа. Этот несчастный шалопай, принц Уэльский, пригласил меня на ужин.
Мы все знаменитости и recherchés [20].
Присутствовал новейший исследователь Платона. Он цитировал Порфирия, Ямвлиха, Плотина, Прокла, Гиерокла, Максима Тирского и Сириана.
Присутствовал сторонник самоусовершенствования. Он цитировал Тюрго, Прайса, Пристли, Кондорсе, де Сталь и «Честолюбивого ученого, страдающего недугом».
Присутствовал сэр Позитив Парадокс. Он отметил, что все дураки – философы, а все философы – дураки.
Присутствовал Эстетикус Этикс. Он говорил об огне, единстве и атомах; о раздвоении и прабытии души; о родстве и расхождении; о примитивном разуме и гомеомерии.
Присутствовал Теологос Теологи. Он говорил о Евсевии и Арии; о ереси и Никейском соборе; о пюзеизме и пресуществлении; о гомузии и гомуйозии.
Присутствовал мосье Фрикассе из Роше де Канкаля. Он упомянул мюритон с красным языком; цветную капусту с соусом velouté; телятину à la St. Menehoult; маринад à la St. Florentin и апельсиновое желе en mosaïques [21].
Присутствовал Бибулус О’Бражник. Он вспомнил латур и маркбруннен; муссо и шамбертен; рошбур и сен-жорж; обрион, леонвиль и медок; барак и преньяк; грав и сен-пере. Он качал головой при упоминании о клодвужо и мог с закрытыми глазами отличить херес от амонтильядо.
Присутствовал синьор Тинтонтинтино из Флоренции. Он трактовал о Чимабуэ, Арпино, Карпаччо и Агостино; о мрачности Караваджо, о приятности Альбано, о колорите Тициана, о женщинах Рубенса и об озорстве Яна Стеена.
Присутствовал президент Бели-Бердского Университета. Он держался того мнения, что луну во Фракии называли Бендидой, в Египте – Бубастидой, в Риме – Дианой, а в Греции – Артемидой.
Присутствовал пашá из Стамбула. Он не мог не думать, что у ангелов обличье лошадей, петухов и быков; что у кого-то в шестой небесной сфере семьдесят тысяч голов; и что земля покоится на голубой корове, у которой неисчислимое множество зеленых рогов.
«И его ни разу не воспроизводили? – справился живописец, рассматривая его в микроскоп».
Присутствовал Дельфинус Полиглот. Он сообщил нам, куда девались не дошедшие до нас восемьдесят три трагедии Эсхила; пятьдесят четыре ораторских опыта Исея; триста девяносто одна речь Лисия; сто восемьдесят трактатов Феофраста; восьмая книга Аполлония о сечениях конуса; гимны и дифирамбы Пиндара; и тридцать пять трагедий Гомера Младшего.
Присутствовал Майкл Мак-Минерал. Он осведомил нас о внутренних огнях и третичных образованиях; о веществах газообразных, жидких и твердых; о кварцах и мергелях; о сланце и турмалине; о гипсе и траппе; о тальке и кальции; о цинковой обманке и роговой обманке; о слюде и шифере; о цианите и лепидолите; о гематите и тремолите; об антимонии и халцедоне; о марганце и о чем вам угодно.
