Рехи родился через три сотни лет после Великого Падения. Он не помнил ни единого лучика света, ему казалось, что ночь, сменяемая на короткое время красноватыми сумерками, длилась вечно. Плотный покров бугристых облаков сливался с шершавыми камнями пустоши. Рехи, как и вся эльфийская молодежь, не понимал разговоров стариков о мифических рассветах и закатах. Да и не слишком они любили молоть языками: большую часть времени занимала охота. Рехи не задумывался, нравится ли ему бесконечно рыскать по пустоши, отплевывая черный песок пополам с пеплом. Просто гибкое жилистое тело, испещренное шрамами, вечно хотело есть. Голод родился вместе с ним и с того дня сопровождал неизменным спутником.

Все просто: охота – еда; еда – нет голода. Рехи не был одинок в стремлении добыть пищу. Вместе с ним всегда шли еще пять-шесть эльфов, молодых парней и девушек. Взрослели все очень рано, потому что никому не выпадало дожить до седин. Да и зачем? Сморщенные старцы, уцелевшие со времен мифического Солнца, красиво врали, будто раньше эльфы жили по триста лет. Сказали бы еще эти выжившие из ума развалины, что эльфы когда-то не пили кровь людей.

Еще рассказывали, будто до Падения росли цветы, колосились поля, а животные не бродили жуткими монстрами. Значения половины слов из рассказов Рехи совершенно не понимал. Что такое вообще «поля» и «цветы»? Он представлял родную пустошь, горький песок, грубые камни… Как выглядели иные предметы и пейзажи, мало кого интересовало. Особенно когда на горизонте кружилась медленно приближавшаяся буря. Хотелось успеть и поесть, и найти укрытие. Оставалось все меньше времени на стремительную атаку.

«Кажется, будет хорошая добыча», – размышлял Рехи, рассматривая из-за скалы ничтожное поселение-лагерь. Глаза, привыкшие к кромешному мраку, раздражал отдаленный огонь костров. Источники света всегда ужасно мешали, как и источники тепла. В их деревне из шести домов никому не требовалось укрываться одеялами или разводить огонь. Ледяная кожа не просила прикосновений тепла, а острые клыки служили лишь для того, чтобы прокусывать шеи и пить кровь. Говорили, что во времена Солнца у эльфов не было клыков. А чем они тогда питались? Теми самыми мифическими цветами? Рехи думал об этом со смехом. Он никогда не оценивал, была ли та жизнь прекраснее или легче.

Когда-то его выпихнули в этот мир, и он не сказал бы точное время, потому что не умел считать. Рассказывали, мать Рехи умерла сразу после его рождения, а об отце никто не слышал. Его вырастила деревня, все понемногу. Охотиться он учился по большей части сам.

Старики говорили, что возраст Рехи – «четыре руки», четыре раза по пятерне. «Четыре руки» времени он терпел тычки более сильных, более взрослых, но таких же голодных ребят, и охотился. Слабых эльфят не кормили, крови людей не хватало и сильным воинам. Рехи доказывал раз за разом свое право питаться – право на жизнь. И вот теперь уже его собственный отряд спускался в долину. Бесшумно наступая на грибные грядки, тенью скользил к деревне людей.

– Думаешь, вооружены? – спросила коротко Лойэ, девчонка из отряда, такая же жилистая, покрытая узором шрамов. С ней на днях удалось провести пару веселых часов, хотя в детстве Рехи ловил от нее оплеухи. А теперь в порыве страсти она чуть не прокусила ему левое плечо. Впрочем, больше их ничего не связывало.

– Как обычно, – небрежно фыркнул Рехи. Здесь его считали за предводителя, он направлял отряд. Уже, наверное, пять раз они выходили вчетвером. Загибая пальцы, Рехи мог посчитать до десяти. Этого всегда хватало. Ведь если врагов больше десяти, то самая верная тактика – бегство. Но ныне в людской деревне оказалось всего три воина в шкурах, четыре женщины и пятеро человеческих детенышей.

– У меня идея… А если затащить одного из них… к нам? Вон того, мелкого. Ну, как мешок с едой! – воодушевленно повышая голос, заявил парень из отряда. Рехи помнил, как они вместе росли, бродили по деревне в поисках еды, потом вместе пошли на охоту. Вместе вонзили клыки в шею какой-то человеческой старухе. Ее кровь была мерзкой на вкус. Кровь детенышей им нравилась больше, но те быстрее умирали.

– Тихо! Чтобы у него была кровь, его самого чем-то кормить надо, а из трупа пить – сам сдохнешь, – оборвал Рехи, гордясь своими познаниями и остроумием. Еще недавно его самого беспощадно шпыняли, но потом он собрал собственную подросшую ватагу.

«Если пить кровь не до смерти, то потом можно вернуться и напасть на тех же», – как-то раз предложил он. Кто-то поднял его на смех, кто-то махнул рукой, словно на слабоумного, но несколько эльфов прислушались. Они уже третий раз нападали на одно и то же стойбище. Убивали более слабых, очевидно, не слишком нужных людской стае. Обычно одного-двух, у остальных выпивали кровь, но не до конца. Источник корма оставался на старом месте, к которому вели проверенные тропы через перевал скалистых холмов.

Кажется, эти создания в шкурах мохнатых ящеров тоже нашли для себя удобные охотничьи угодья: недалеко находилось гнездо черных ящеров. Мясо и кровь, кровь и мясо.

Люди питались мясом. Эльфы – кровью. Больше их организмы ничего не принимали, а кровь ящеров оказалась слишком холодной для поддержания жизни в ледяных телах эльфов. Рехи помнил, как один сумасшедший попытался пить только кровь ящеров, то черных, то красных, то мохнатых – какие попадались. Он кричал, что всем пора одуматься, потому что люди и эльфы братья, а в Падении виноват какой-то Темный Властелин. Или он называл его иначе…

И какая разница, кто и в чем виноват, когда просто хочется есть, чтобы жить. Или жить, чтобы есть? Не так уж и важно, когда добыча на охоте и есть смысл жизни. А кому дело до далекого братства? Вряд ли люди отдали бы свою кровь добровольно, вспомнив какие-то древние времена. Эльфы зато не поедали друг друга даже в случае сильного голода, а люди – как придется. Голод правил миром.

А тот чудак убежденно говорил, что перестать пить кровь и не есть друг друга – единственный путь к возрождению. Возрождению чего? Чудак не говорил, зато настойчиво ловил мелких ящеров и пил их черную кровь. Он едва не обзавелся последователями. Но не успел. Умирал он долго и мучительно, буквально коченея. Труп так и бросили у края холмов, где он застыл в нелепой позе, потому что задеревеневшие руки и ноги совершенно не гнулись.

Конечно, на случай крайнего голода подошла бы любая кровь, но без горячей человеческой – хотя бы время от времени – никто долго не мог протянуть. Только трехсотлетние старики жили до сих пор непонятно чем, застыв в неподвижности среди зловонного тряпья. Рехи никогда не видел, чтобы им кто-то добывал пищу. Они никому не приносили пользы. Но из деревни их не гнали: то ли уважали, то ли боялись, то ли сохраняли для захватывающих баек из далекого прошлого.

А им, молодым, нужно было ходить через горные кручи, терпеть удары ветра, грозящего оторвать от узких карнизов, резать о скалы ноги. Зато люди не находили деревню эльфов. Хотя недавно попытались, и заплутали в каменном лабиринте, напоролись на гнездо ящеров и сгинули. С тех пор они забились в свою деревню, ощерились забором из камней и мусора, выращивали на песке грибы-колючки и надеялись, что «чудовища из-за перевала» не настигнут их.

Но Рехи упрямо возвращался, пролезал в узкие щели заграждений, рискуя напороться на острые шипы, ржавые осколки мечей и кинжалов. Говорили, после Великого Падения исчезли армии, но осталось очень много оружия: целые равнины устилали ковром воткнутые клинки, погнутые доспехи и рассыпающиеся кости. Впрочем, старый металл легко крошился, а слепленный кое-как забор не служил преградой, особенно если поработать плечами и руками, прокладывая себе лаз.

– Как пойдем на этот раз? Скрытно или нагло? – кинул своим Рехи, ухмыльнувшись.

– Давай скрытно, в деревне сейчас воины, – предложила Лойэ, отбрасывая белесые волосы со лба. Иногда Рехи казалось, что девчонка – его отражение: такая же ловкая и ненасытная.