Апрель выдался ненастным. Дождь то нудно моросил, то переходил в кратковременные ливни, изредка делал небольшие перерывы, чтобы потом обрушиться на город с новой силой. Люди спешили поскорее убраться с улицы, поэтому в кафе в эти дни было оживленнее, чем обычно. В зале стоял негромкий гул голосов, а раскрасневшиеся официанты едва успевали обслуживать посетителей.

За дальним столиком у окна сидела женщина. Перед ней лежала раскрытая тетрадь в твердой серебристой обложке. Не замечая творившейся в зале суеты, посетительница задумчиво смотрела в окно. Внизу по набережной пробегали ощетинившиеся зонтами прохожие. Некоторые останавливались у раскладного столика, с которого молодой рыбак продавал утренний улов. Когда самодельный прилавок пустел, рыбак поднимался на палубу пришвартованного рядом катера и выносил новую порцию свежих морепродуктов.

Заведение называлось «Суши и тайская еда» и занимало второй этаж здания, из окон которого хорошо просматривались набережная, городская гавань и оживленный перекресток улиц. Женщина приходила в кафе каждое утро в течение недели и просиживала за одним и тем же столом по нескольку часов. Изредка она делала записи в своей тетради.

– Я начинающий автор, пишу рассказы, – в первый же день объяснила она свои регулярные визиты управляющему. – Не могли бы вы на несколько дней зарезервировать для меня столик у окна. Отсюда открывается такой вдохновляющий вид. – Управляющий, таец с круглым неулыбчивым лицом, озадаченно посмотрел в окно на низкое хмурое небо над холодным морем, серое монолитное здание музея нефти у пирса и расположенную рядом с музеем детскую площадку, металлические конструкции которой напоминали сцену из Апокалипсиса. Он вежливо склонил голову и пожелал успехов. На следующий день все работники кафе знали, что обслуживают знаменитость и говорили с ней почтительно и тихо, будто боялись вспугнуть вдохновение.

– Ваш счет, пожалуйста. – Официант положил перед посетительницей кожаную папку. – Надеюсь, рукопись продвигается успешно? – поинтересовался он и скосил узкие глаза на исписанные угловатым убористым почерком тетрадные страницы.

– Спасибо, вполне успешно. – Женщина убрала тетрадь в сумку и загадочно улыбнулась. – Мой рассказ практически закончен, поэтому, пожалуйста, больше не держите для меня этот стол.

– О, может быть, мы скоро повесим над ним табличку с вашим именем?

– Возможно, кто знает.– Она снова повернулась к окну.

Рыбак на набережной сложил свой столик, перенес его на палубу катера и завел двигатель. Женщина расплатилась, подождала, пока катер отчалил от берега, вышла из кафе и сразу же поймала на себе пристальный взгляд. Она давно обнаружила пару внимательных глаз, цеплявших каждую деталь, но до последнего момента была уверена, что сама не попала в поле их зрения. Неужели ошибалась? Впрочем, это уже было неважно. Она раскрыла над головой зонт и поспешила вверх по улице.

Солнце быстро опускалось за горизонт, приглушенные сумерки уступали место наползающей темноте. Огни Стокгольма остались далеко позади, а свет фонарей и окон домов все реже мелькал по сторонам дороги. Сидевший за рулем молодой мужчина кивал головой в такт заполнявшей салон «Pull me under»1. Внезапно музыка стихла, из динамика послышался телефонный сигнал, и автоматический определитель сообщил номер входящего звонка. Водитель с досадой вздохнул и ответил:

– Да, мама.

– Ханс, почему ты не звонишь? – Как обычно, не здороваясь, мать сразу перешла в наступление.

– Не успел. Перед отъездом было много дел.

– Ты все-таки уезжаешь? – Голос матери угрожающе задрожал.

– Мама, от Стокгольма до Ставангера меньше тысячи километров, – попытался успокоить ее Ханс. – Я всего-навсего возвращаюсь на историческую родину.

– Нет, ты возвращаешься к нему, – укоризненно заговорила женщина. – Ты забыл, что он преступник? И ради него ты бросаешь родную мать!

– Мама, он – мой отец, – вяло напомнил Ханс. – И он полностью отсидел срок, а у тебя есть новый муж, который в случае чего о тебе позаботится.

– Конечно, теперь мать тебе стала не нужна. – В трубке послышались всхлипывания. – Неблагодарный, ты пожалеешь, когда я умру, но будет поздно.

– Когда будет поздно, тогда я пожалею, – невозмутимо согласился Ханс.

– А твоя карьера? – Женщина сделала еще одну попытку уговорить сына не покидать Швецию. – Ты ведь так мечтал работать в «Кларна Банке».

– Я же тебе говорил, в Кларне ожидается крупное сокращение, и я как вчерашний студент вылечу в первую очередь.

– Ну почему сразу ты? – возмутилась женщина. – Ты же занимаешься анализом правовых рисков. Риски в наше время – страшная угроза. – Мать не совсем понимала суть сказанного, но фраза «анализ правовых рисков» вызывала у нее почтение. Она сделала паузу и, не дождавшись ответа, добавила: – Твой отец – ужасный человек, он испортит тебе жизнь.

Ханс Рейн понимал опасения матери. Мать увезла его из Норвегии в Швецию десятилетним мальчиком. Это произошло после вынесения приговора отцу Рейна. Отец по обвинению в убийстве получил пятнадцатилетний тюремный срок. Оставленные им средства позволили жене и сыну обосноваться в соседней стране, где было больше возможностей начать новую жизнь и избежать клейма родных убийцы. Ханс рос проблемным подростком. За кражу и нанесение побоев он провел несколько месяцев в закрытом интернате, а затем длительное время находился под пристальным наблюдением органов опеки. Мать смерилась с мыслью о том, что сын пойдет по стопам отца, да и сам Ханс не рассчитывал на большее, пока однажды не получил письмо из бергенской тюрьмы. «Единственное, о чем я жалею в жизни, это упущенная возможность учиться, – писал отец. – Только из-за своей тупости я потеряю лучшие пятнадцать лет жизни. Обещай, сынок, что не повторишь моих ошибок». Рейн обещал и выполнил обещание: поступил в университет и окончил его с дипломом юриста. Теперь он возвращался на родину в ожидании встречи с родителем, срок заключения которого истекал через несколько месяцев.

– Все будет хорошо, – бодро заверил он мать.

Автомобиль миновал торговый центр и выехал в район малоэтажных домов Трогзунда. Улицы уже опустели и выглядели вымершими, а за редкими освещенными окнами, казалось, еле теплилась жизнь.

– И что ты собираешься делать в этом, как его, бульоне? – В голосе женщины прозвучал сарказм.

– Название кинокомпании «Буль-он, – поправил Ханс. – Кстати зарплата и перспективы там лучше, чем в Кларне. – Пару месяцев назад как нельзя кстати Рейн получил заманчивое предложение от норвежской кинокомпании со странным названием «Буль-он». В письме директор и продюсер компании Ян Карлссон предлагал Рейну должность специалиста по внешним связям. Через пару дней Ханс уже был в Ставангере, городе, где находился офис «Буль-она». Первая встреча с Карлссоном прошла удачно, и, вернувшись в Стокгольм, Рейн, не дожидаясь сокращения, уволился из банка. – Все, мама. Я приехал. – Ханс отключил связь и остановился у двухэтажного дома, половину которого арендовал. Автоматические ворота гаража поднялись, и Рейн загнал свой темно-синий Вольво внутрь.

В доме было темно и прохладно. Ханс зажег свет, включил обогреватель и достал из пустого холодильника последнюю бутылку пива. Холодное стекло моментально покрылось испариной. Откупорив бутылку, он с наслаждением сделал большой глоток терпкого напитка. Дела завершены, вещи и документы собраны, можно расслабиться. Ханс устроился с пакетом чипсов и пивом на диване перед телевизором, пощелкал пультом, переключая каналы. NRK2 показывала передачу о женской сборной Норвегии по гандболу. Рейн любил женский гандбол, особенно выступления норвежской сборной. Неважно, что на прошлом чемпионате мира норвежки получили только серебро, а на чемпионате Европы вообще не вышли в финал, ведь когда-нибудь противникам надо дать фору.