Но два коротких интервью — и от этих гипотез ничего не остается.

Первое интервью дает директор мясокомбината.

— Шкуросъемка, нутровка и распиловка туш ведутся у нас по графику, — говорит он. — Весь опушкинский скот, поступивший к нам, своевременно обработан. Коллектив мясокомбината полон решимости принять от опушкинцев остальную живность, предусмотренную графиком. Но она так и не поступила.

Второе интервью получено у железнодорожников. График погрузки живности они не нарушали. Выделены вагоны сверх плана.

Еду в Опушкино. И опять рассуждаю сам с собой. С одной стороны, население района мечтает сдать скот. С другой стороны, мясокомбинат готов с радостью принять его. Так где же оно, это таинственное препятствие на пути коровы к прилавку магазина?

Брожу я по колхозным селам района и наблюдаю.

Чуть ли не в каждом дворе требовательно мычит крупный рогатый скот, давно созревший для переработки на колбасные изделия. Под тяжестью собственного веса жалобно похрюкивают свиньи, готовые превратиться в окорока. Уже телефон в кабинете директора откормочного совхоза визжит, как поросенок. Уже хозяева ското-поголовья сорвали голоса, две недели повторяя: «Имею корову» или «Имею свинью» — и добавляя: «Примите ради бога!»

Но директор Сидор Иванович Нестроев — единственный в районе человек, наделенный правом принять или не принять, — сохраняет глубокую задумчивость.

— Откормсовхсз не перевалочная база, — просвещает он меня. — Наша задача — поддержать животное, обласкать его, откормить, добиться привеса.

— И какой же привес дан вами скоту, закупленному у населения? — интересуюсь я.

— К сожалению, случился не привес, а, так сказать, отвес, — печально констатирует Сидор Иванович. — Беда в том, что частный скот избалован на домашних харчах. Наш корм он как бы не воспринимает.

— Странная публика, — удивляюсь я. — Жрать жрут, а, стало быть, не поправляются?

— Коровы-то остались при своем интересе, — продолжает Сидор Иванович. — А хавроньи много кило потеряли. Часть из них умудрилась переломать себе ноги и головы, а одна заболела нервной болезнью. Ума не приложу, чего им не хватает!..

И очень жаль мне стало Зорюшку Алексея Минаева. Что ждет ее, привыкшую к уютному хозяйскому хлеву, в откормочном совхозе «Изобилие»? Либо коровник, выдержанный в архитектурном стиле «Решето», либо просто небо над головой. Все в дырах: пол, стены, крыша. Сквозняки, под ногами глубокие ямы, лужи, затянутые льдом.

Ждет Зорюшку и моральная пытка от Сидора Ивановича Нест-роева.

— Избаловались у хозяев! — будет ворчать он. — Подавай им теплый санузел! А иначе у них, фу-ты ну-ты, нервная болезнь развивается!

И попрекнет ее клоком прелого сена.

В общем и целом

Позвольте начать с личного: при пересадке на самолет авиалинии местного значения я вывихнул ногу. Факт сам по себе малопримечательный, если бы не одно обстоятельство. Среди моих попутчиков оказался студент-медик, который исцелил меня за каких-то десять минут. Он не давал мне лекарств и не трогал мою ногу. Он применил внушение.

— Вспомните, дорогой гражданин, — сказал он, — что, кроме вывихнутой ноги, у вас имеется огромное количество абсолютно здоровых органов. Это и вторая нога, и руки, и уши, и нос. Я уж не говорю об органах пищеварения, которые, судя по вашему цветущему виду, прекрасно функционируют. Так что в процентном отношении больная нога занимает у вас мизерное место. Поэтому в общем и целом вы здоровы.

Мне стало стыдно: столько у меня здоровых органов, а я знай себе думаю об одной ноге. Взял и подумал о почках, о сердце и поджелудочной железе. Потрогал уши, пригляделся к языку. И, верите ли, боль в ноге притупилась.

«АН-2» приземлился, я без посторонней помощи спрыгнул на землю и твердо зашагал к автобусу.

Дальнейшее, как ни странно, было продолжением этого малопримечательного происшествия.

В Степном районе меня заинтересовала судьба орошаемых гектаров. Словно кровь по сосудам, бежит по ним вода нескольких каналов, разбиваясь на тысячи внутрихозяйственных ручейков, добросовестно утоляющих жажду полей. Но добросовестность ручейков находится в прямой зависимости от деятельности здешней ПМК. Эта передвижная механизированная колонна по договорам с колхозами и совхозами взялась ремонтировать и реконструировать оросительную сеть. Но на деле, с одной стороны, мы имеем заказчика, который исправно выкладывает деньги, а с другой — подрядчика, который с радостью их получает. Хотя, по общему мнению руководителей хозяйств, и не вполне заслуженно.

Я встретился с начальником ПМК.

— Не выполняете взятых на себя обязательств, — говорю я ему. — Воду весной пустили позже. Неоперативно выезжаете на вызовы. Два года тянете со сдачей оросительной системы в совхозе «Дольский».

— Так-то оно так, да не совсем, — отвечает он. — Кроме порочащих фактов, у нас имеется сколько угодно славных свершений. Труженики нашей ПМК, не щадя собственных сил, оберегают каналы от заиливания, самоотверженно ремонтируют сооружения, полны решимости и в дальнейшем не сбавлять темпов. Поэтому на фоне общего энтузиазма перечисленные вами упущения как бы не смотрятся, тускнеют. Я думаю, в общем и цепом организм нашей ПМК следует признать здоровым.

После таких слов мне оставалось лишь уйти от стыда подальше: чуть было не охаял почтенную организацию. Пошел я в контору совхоза «Дольский» и возмутился:

— Вот вы ругаете ПМК, а она, если высчитать в процентах, приносит заказчику много радости. И в общем и целом оставляет неплохое впечатление.

— А мы землю не в общем и целом орошаем, а погектарно, — отвечают мне. — И не процентами, а водой. Которую, между прочим, третий год ждем.

Тоже, думаю, справедливое замечание. Кто же прав в оценке деятельности ПМК — заказчик или сам подрядчик? Не прибегнуть ли к помощи третьей организации, разумеется, компетентной? Например, к помощи треста, которому подчиняется ПМК.

Возвратившись в Москву, захожу в трест.

— Зреет в рядах тружеников полей недовольство Степной ПМК, — довожу до сведения управляющего. — Тень ложится на весь трест.

— Можете успокоить земледельцев Степного района, — отвечает управляющий. — Конечно, данная ПМК не фонтан. Директор никак создание собственной базы не завершит. Это правильно. Но эта ПМК — маленькая частичка большого организма. А сколько в системе треста грандиозного! Во всех уголках России сражаются наши ПМК с засухой, осваивая миллионы рублей.

И он с пафосом зачитал мне показатели по тресту за прошлый год и за первый квартал года текущего. Передо мной развертывалась величественная панорама оросительных работ.

— Так что в общем и целом трест с поставленными задачами справляется, — заключил управляющий. — Так и передайте труженикам полей. Чтобы они не волновались.

Я, конечно, сразу звоню в Степной район.

— Успокойтесь, товарищи, все в порядке, — говорю. — Трест в общем и целом с задачами справляется. По Российской Федерации у него весо?лый вклад в орошение.

— Очень рады за Российскую Федерацию в целом, — отвечают на другом конце провода. — Но у нас в некоторых местах земля пятнами пошла. Вторичное засоление почвы начинается.

«Тоже скверно», — подумал я. И пошел в министерство, к начальнику управления. Рассказал ему про вторичное засоление. А также о претензиях полеводов к Степной ПМК.

— Конечно, почва не огурцы, чтобы ее солить, — рассудил начальник главка. — Но претензиями к ПМК вы меня, по правде говоря, удивили. В подведомственном мне главке тридцать ПМК. И общая картина у нас складывается радужная. Поступают слова благодарности из Астрахани и с Дальнего Востока. Прибавьте сюда многообещающие перспективы, и вы увидите, что в общем и целом…