– Извинете ме[4], – сказал он и подал кому-то знак.

Одновременно с этим к пограничной кабине направился католический священник в епископском облачении: черной сутане, подпоясанной широкий малиновым поясом. На его плечах колыхалась короткая пелерина, а на голове торчал хохолок малиновой шапочки. За ним проследовал служка с багажом – субтильное бесполое существо с потупленным взглядом.

– И это мои каникулы… – с горечью обронила Лидия. – В компании старух и попов.

Бабушка взяла девочку под руку, а мать взглянула на часы и нервно проговорила:

– Это невыносимо!

Преодолев паспортный контроль, Элина отправилась к регистрационным стойкам.

На причале, у трапа лайнера, пассажиров ожидало шампанское и закуски. С таким сопровождением проверка посадочных документов прошла не без удовольствия.

Стюардесса в белом кителе вручила Элине корабельную карточку:

– На входе приложите ее к терминалу. Далее в коридорах есть мониторы, которые помогут сориентироваться. Ваша каюта – пятьсот двенадцатая, находится на средней палубе. Стол в ресторане – двадцатый. Ужин начнется в шесть.

Элина, как было велено стюардессой, отметила карту в терминале. Пик-пик – и ее сосчитали. Устройство регистрировало всех поднявшихся на борт и покинувших его пассажиров. Подобный контроль исключал возможные потери на стоянках, но если таковые случались, круизный менеджер точно знал, кого нужно искать.

Каюта Элины располагалась на носу корабля, неподалеку от лифтов. В ней были две небольшие комнаты, обширный балкон, много солнца, зелени и мебель красного дерева. Но что приятнее всего – ванная оказалась намного просторнее, чем ожидалось. Круизный лайнер был фешенебельным, как пятизвездочный отель или высококлассный курорт.

Момент отплытия Элина пропустила, после заселения решила вздремнуть. Проснувшись, сходила в душ и уложила волосы в простую прическу. Для ужина выбрала платье, которое могло сойти за вечернее. Надела легкие плетеные туфли, других у нее не было. Взглянув на себя в зеркало, испуганно вздрогнула и схватилась за шею, но тут же вспомнила, что цепочку с деревянным кулоном оставила в ванной. Она немедленно вернулась туда и надела кулон на шею.

Ресторан располагался на главной палубе, спуститься туда было можно двумя способами, но Элина предпочла стеклянному лифту обычную лестницу. По чистой случайности Богдан выбрал тот же путь. У лестницы они столкнулись нос к носу.

– Преследуете меня? – он критически оглядел Элину.

– Не говорите глупостей.

– Ну хорошо. Давайте не будем ссориться. Во время путешествия нам, вероятно, еще придется встречаться.

– Это неизбежно, – подтвердила Элина. – Лайнер небольшой, особо не разгуляешься.

– Вот видите, сам бог велел нам с вами дружить.

– А вот это вряд ли. В лучшем случае – остаться знакомыми.

Разговаривая, они спустились на главную палубу и вошли в еще полупустой ресторан, где все пространство было выдержано в благородных молочно-серых тонах, большие круглые столы накрыты белыми скатертями и сервированы дорогими приборами.

– По-моему, неплохо, – сказал Богдан.

– Смотря с чем сравнивать, – обронила Элина.

Остановившись у двадцатого стола, они удивленно переглянулись.

– Вам сюда?

– И вам тоже?

– Ну-ну… – пробормотал Богдан и выдвинул стул, предлагая сесть.

– Не верю я в подобные совпадения, – проговорила Элина и опустилась на стул.

– Совпадения – излюбленный инструмент судьбы, чтоб вы знали… – он тоже хотел сесть, однако не успел: к их столу подошла бабушка Лидии.

Теперь она была иначе причесана, а на ее плечах покоился другой, не менее дорогой, палантин.

– Добрый вечер, меня зовут Нинель Николаевна.

Богдан выдвинул для нее стул, дождался, пока она сядет, после чего уселся напротив.

Элина поинтересовалась:

– А где ваша внучка?

– Придет позже, – ответила Нинель Николаевна.

В процессе дальнейшего разговора выяснилось, что она – петербурженка, а в Бургасе живет семья ее дочери. Два раза в год Нинель Николаевна приезжает в Болгарию, чтобы провести время с внучкой.

Вскоре к ним, как и ожидалось, присоединилась Лидия. По ее недовольному лицу было видно: если бы не голод, она бы предпочла остаться в каюте. Однако мало-помалу девочка оживилась, и дело было не в приятной беседе, а в красавце-болгарине, который вызвал у нее восхищение. Беседуя с бабушкой, она то и дело на него поглядывала.

Сам же Богдан все внимание устремил на красивую блондинку, сидевшую за соседним столом в компании не менее симпатичной темноволосой подруги. Из обрывков их разговора стало ясно: девушки – шведки, и ту, что приглянулась Богдану, звали Одой.

К половине седьмого за двадцатым столом еще пустовали два места. Одно из них вскоре занял невысокий круглолицый турок по имени Ердын Экинджи. Свое опоздание он объяснил неувязкой с каютой и рассказал, что оплатил сьют с одной спальней, а его заселили в гранд сьют с двумя. Во избежание непредвиденных расходов он потребовал переселить его согласно билету. И это оказалось весьма кстати, поскольку гранд сьют предназначался итальянскому епископу и его помощнику.

Ердын Экинджи был многословен и говорил по-английски. Вскоре все сидевшие за столом последовали его примеру.

Последним, в сопровождении служки и метрдотеля, к двадцатому столу подошел епископ, о котором упомянул Ердын Экинджи и которого Элина видела в терминале. Его внешность была типичной для католического священника: худощавый, среднего роста, с бесстрастным сухим лицом и молодыми глазами.

Приветствуя участников трапезы, епископ назвал свое имя:

– Меня зовут Теофилус Чезарини.

Он сел во главе стола, а скромный помощник Себастиан разместился по соседству, там, где сидели симпатичные шведки.

Официанты принесли закуски и хлеб, Теофилус Чезарини сложил перед собой руки и преклонил голову:

– Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости твоей вкушать будем… Аминь.

– Аминь, – повторил Богдан с усмешкой глубоко неверующего человека.

Все приступили к ужину.

Недолгое молчание вскоре прервал епископ:

– Если кто-то считает, что трапеза и молитва несовместимы, то и приятных ощущений от еды этому человеку ждать не стоит. Когда я был ребенком, мой дед после ужина садился у камина и с улыбкой говаривал: «За столом посидел, как в раю побывал».

– Хорошо сказано… – с почтением проговорила Элина.

– Еда – это дар божий. И чтобы пища приносила нам пользу, необходимо подобающим образом к ней относиться.

– Молиться? – спросил болгарин.

– Не молитва делает еду особенной, а благословение Господа, – закончил мысль Чезарини.

Изобразив на лице подобие интереса, Богдан поменял тему:

– Во сколько прибываем в Стамбул?

– Завтра в десять утра мы будем в Ялове, – ответила Нинель Николаевна. – Стоянка в Стамбуле – на обратном пути.

– Ах, как жаль! Хотел осмотреть храм Софии. – Богдан выжидательно и несколько провокационно взглянул на священника. – Кажется, теперь там снова мечеть?

– К сожалению, это так, – Теофилус Чезарини опустил глаза. – Когда я думаю о Святой Софии, я глубоко печалюсь.

– Действительно неприятно. – Элина посмотрела на епископа, затем перевела взгляд на его помощника Себастиана, который сидел за соседним столом и, казалось, слушал спиной.

– Судьба храма – внутренне дело Турецкой Республики, – с видимым напряжением проговорил Ердын Экинджи.

Оторвавшись от еды, Нинель Николаевна возразила:

– Ошибаетесь, уважаемый. Собор Святой Софии – памятник общемирового значения.

– По закону здание мечети нельзя использовать по-другому! – воскликнул турок.

– Тысячу лет Софийский собор был главным храмом всего христианства, – сдержанно прокомментировал Чезарини.

– Собор Святой Софии – личная собственность Мехмеда Второго, который взял его на шпагу и объявил мечетью. – Ердын Экинджи раскраснелся, и с этой минуты разговор превратился в дискуссию. – Никто не смел отнимать мечеть у мусульман и делать ее музеем. Даже Кемаль Ататюрк!