В разговоре с младшим коллегой Джошуа Коэном Макэлрой заметил, что большинство современных писателей боится писать про абстрактное и научное, а если и пишут про науку, то лишь как про что-то противоестественное и античеловеческое.
Имп Плюс в романе как раз и является утверждением того, что постчеловеческое может быть позитивным, как им может быть киборг, машинно-человеческим гибрид, «протоорганический компьютер»[11] (Мария Кристина Юли), хотя протагонист «Плюса» скромно называет себя «полупроводником». Интересно, что Уильям Картрайт из романа «Смотровой картридж» (1974) также представляет себя «отпечатанным полупроводником». В эссе «Нейронные соседства…» (1975) Макэлрой даже объясняет любое творчество на примере этого образа: авторский акт — это «нечистый полупроводник, в котором многие системы объединены и забыты в их способе жизни».
Предыстория сюжета в «Плюсе», как ее можно восстановить, такова: инженер, у которого после радиоактивного облучения выявляют рак (в тексте упоминается отравление, яд, отрава, краб), решается принять участие в эксперименте— Операции «Travel Light».[12]
Его отделенный от тела мозг в капсуле («многогранная исследовательская межпланетная платформа с беспрецедентным окном») с названием «Имп Плюс» отправляют на орбиту для проведения экспериментов, связанных с влиянием солнечного света на растения.
Сам роман — это преимущественно монолог мозга на земной орбите (написанный от третьего лица), который вспоминает прошлое и странным образом развивается, (как бы) отращивая новое тело, регенерируя материю при помощи духа. Изредка происходит обмен сообщениями с Кап Комом,[13] но в целом это «роман становления» одного персонажа.
Первоначальное желание увидеть (+ многозначность английского глагола see), осознание отсутствия глаз и упорство видеть приводит к тому, что мозг увеличивается и растет сам / растит себя при помощи слов. Критик Алиша Миллер справедливо замечает, что читатель становится «свидетелем (воз)(на)рождения языка».
По замечанию автора, рост в романе реалистичен и «олицетворен» (embodied, то есть «отелеснен»), а физическим является не так объект, как сам язык, тот минимум, на котором все строится. Рост как метафора заявлен, кроме названия романа, прежде всего в словах green (141 употребление в оригинале) и more (335). Рост физический и духовный + приращение, связанное с движением от простоты к сложности, проявляется, прежде всего, в языке, от примитивных, неполных и стилистически несовершенных фраз в начале текста до более сложных синтаксических конструкций в конце. Лексика в романе также постепенно расширяется: Макэлрой домысливает фразовые глаголы (nip open, cave out) и придумывает новые слова (faldoream, shearow, wending, gyrolibrium, phototelic, wendo-zoan, faldo-shear[14] и др.), переосмысливая и расширяя значения уже существующих (cave-in, spindle, house/housing/ underhousing, morphogen и прочие). Сразу три слова в романе (rung, spoke и radius), по-видимому, отсылают к значению «спица», и в русской версии пришлось искать три варианта, где лишь в одном, как и в книге, явственнее проступает именно этот смысл (соответственно: «перекладина», «спица» и «радиус»). Отдельная сложность — это все производные от слова cave,[15] в котором многие исследователи видят отсылку к идее платоновской пещеры, хотя сам автор отрицает влияние образов Платона на роман.
Английская писательница и литературовед Кристин Брук-Роуз, которая первая обратила внимание на частотность употребления некоторых слов в романе, справедливо замечает, что «Плюс» — это высококлассная поэзия с внутренними рифмами (Imp Plus / impulse / pulse), аллитерациями, множеством художественных приемов, игрой с многозначными глаголами raise («возрастать / подниматься»), choke («душить / задыхаться») и incline («наклоняться / склоняться»). Брук-Роуз также считает, что Макэлрой предлагает свою версию переосмысления известной фразы Ноама Чомски «Colourless green ideas sleep furiously» (по отдельности эти слова действительно есть в романе, но цель Макэлроя гораздо шире, чем у лингвиста), придуманной в 1955 году, фразы, правильной грамматически, но семантически бессмысленной, хотя, как резонно утверждает Брук-Роуз, она абсурдна лишь в бытовой речи и прозе, тогда как в стихе уместна и полна разнообразных смыслов, и именно потому автор «Плюса» разворачивает ее в целую «повествовательную поэму».
Флор Шевалье также подчеркивает поэтичность макэлроевского текста, выделяя в нем два уровня: семиотику и эротику. Эротика как желание становится не только воспоминанием (женщина в воде), но и мотивом, стимулом во время эксперимента. Своеобразное словоупотребление в романе возникает именно на стыке науки и эротики в самом широком смысле этих слов. Желание меняться и расти точно соответствует тем архетипам в биологическом смысле, которые в тексте также обретают юнгианское значение: отцовская фигура Въедливого Голоса и материнская фигура Хорошего Голоса. И весь «технологический» (Макэлрой) антураж романа на самом деле — лишь повод поговорить про семейные ценности, любовь (Эрос) и роль человека в меняющемся мире. Интересно, что все произведения Макэлроя, как он сам говорит в одном интервью, — это «тайная автобиография»: от самого личного романа «Письмо, оставленное мне» (1988), в котором автор переживал утрату отца, до наименее личного, но тем не менее тоже автобиографичного «Плюса», поскольку писатель вспоминал, что в детстве бабушка называл его imp (чертенок). Но, как настоящему постмодернисту, Макэлрою мало такого объяснения, и потому он усложняет игру, говоря, что «IMP» может также означать important, читательскую привычку ставить такую пометку там, где в книге есть что-то важное. Но, в целом, все его тексты можно рассматривать как символическое прорастания «я» сквозь семейное/социальное с целью разобраться с границами человеческого в сложном мире, от которого непосредственно зависит эта местами почти «византийская» сложность письма, бескомпромиссность поставленных вопросов и отсутствие простых ответов, до которых еще нужно дорасти.
Рост (слово grow во всех формах 134 раза употребляется в оригинале) передается самим синтаксисом, строящимся по принципу вдоха-выдоха, но это не столько ритм живой речи, сколько дыхание самой жизни. Для Макэлроя этот ритм важен во всех произведениях, а в самом известном его романе «Женщины и мужчины» (1987) есть главы-вставки, в которых рассказчиками выступают некие breathers («дыхатели»), ангелоподобные существа, знающие прошлое и будущее. Их название писатель связывает с фразой take a breather («перевести дух, сделать передышку»), где для него важно прерывание, пауза, отдых, дыхание мира, связанное с дыханием индивида (наиболее интересно Макэлрой использует эту метафору «перерастания звуков в слова» в рассказе «Ночная душа»). Дыхание ассоциируется с говорением, звуками, а значит — и со всем живым, с осознанием себя в новых условиях существования.
Для обозначения возрождающего сознания в романе используется практически все английские слова с функциональным значением сетки-решетки (net, grid, web, lattice, mesh, reticle, array, pattern, tissue). Множество единиц измерения в «Плюсе» (грэй, ангстрем, люмен, генри и пр.) также обозначают это упорядочивание окружающего хаоса. Двойственность биологическо-физиологических процессов и повторяющийся узор объясняет также то, почему в тексте так много повторений + удвоений, слов-двойников, которые на Земле означают одно, а в космосе — другое. Часто это обычные слова, которые оказываются терминами. Например, «пакет» в смысле волнового пакета, состоящего из фотонов.
Или биологические понятия, которые буквально переводятся с латыни на английский: клеевые (glue) клетки оказываются глиальными (glial), а конечности (limbs) — лимбическими (limbic), овощ-растение (vegetable) — вегетативным-растительным (vegetative). Или, например, «ядерная рыбалка» (nuclear fishing), которую Имп упоминает в связи с тем, что не может/не хочет вспомнить созвучное «ядерное деления» (nuclear fission), что в переводе даем как «ятерьное деление».
