Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Год. Что такое год, если разобраться? Не так уж и много. Но какой вечностью оказался этот год без нее… Думаю, что не только я это чувствую, но и Олег. И, может, он даже острее. Мы стали редко видеться, даже не знаю, почему. Возможно, он не хотел напоминаний, не хотел смотреть на меня и помнить, что было между нами. Я не могу его винить.

А я, перебирая верхнюю полку в стенном шкафу, нашел две тетради, исписанных неровным почерком Мари. Честно скажу – стянул их у нее в квартире, когда был там незадолго до того, как она окончательно переселилась к Олегу. Но открыть руки так и не дошли, и вот теперь, разбирая хлам перед ремонтом, я нашел эти тетради и понял, что они хоть на какое-то время вернут мне мою Мари.

Первую тетрадь я открывал с каким-то трепетом, даже, скорее, со страхом – словно лез в душу человеку, который никогда не хотел меня туда впускать. В общем-то, оно так и было. Мари всегда была очень закрытой, малоэмоциональной (и всегда обвиняла в таком же поведении Олега, вот что меня удивляло), она мало говорила о чувствах – да почти совсем не говорила, чего уж… Она переживала все в себе, внутри, и я думаю, что во многом именно это предопределило появление ее болезни. Невысказанные эмоции, обиды, боль – все это трансформировалось позже в рак, который забрал ее у меня навсегда.

Я, наверное, не имею право на это «у меня», потому что Мари давно не принадлежала мне, но я ощущал ее всегда только своей. С семнадцати лет я знал и любил эту женщину, так как же я мог не считать ее своей?

Скажу честно – мне было тяжело и страшно прикасаться к страницам, исписанным ее неровным почерком, который я разбирал без труда – привык еще в юности списывать у нее конспекты. Проблема заключалась не в почерке, конечно…

«Олег как-то сказал мне, что я думаю обо всех, кроме себя. Это неправда. О себе я думаю в первую очередь, и все, что я делаю, это всегда в первую очередь для себя. Наверное, от этого все проблемы – я не умею отдавать. Не умела – до встречи с ним. Именно Олег показал мне, насколько кайфово бывает, когда сама отдаешь что-то другому и видишь, как он принимает это. Мне всегда хотелось, чтобы Олег получал от меня в экшене все, что я в состоянии дать. Я это как-то моментально поняла, с первого раза. Я хотела, чтобы ему было хорошо – даже когда упиралась и пыталась его переиграть. Но я просто видела, как ему нравится преодолевать это, как он входит в раж, как им овладевает азарт и желание доказать мне, что я не круче, потому что по определению не могу быть круче, чем он. Да и зачем…

В таких баталиях с Денисом я всегда одерживала верх, всегда выигрывала – даже если потом валялась в крови. Но Дэн вынужден был признавать свой проигрыш, и от этого мне становилось почему-то легче. Да, я его здорово изуродовала, конечно…

Но мы сперва были слишком молодые для некоторых вещей, потом искали свое в Теме, потом стали слишком взрослыми, чтобы что-то менять. А Олегу я досталась уже готовой – знающей свои возможности, свой порог, свои предпочтения. Но я думаю, что Олег, как раз, справился бы со мной и в самом начале. Он не искал подходов ко мне – он их видел сразу. Он делал то, чего хотел сам, внушая мне этим уверенность, что и я хочу именно этого. Удивительное дело – я ни разу не отказала ему в какой-то практике, хотя запросто говорила «нет» Денису. Я не доверяла практик с иглами врачу – и запросто шла на это с Олегом. Именно Олег показал мне, что такое тлеющая плеть в его руке, именно он научил меня еще многим вещам, которые хотел бы, но не мог практиковать со мной Денис.

И именно с Олегом я вдруг почувствовала тягу к подчинению – пусть не в том смысле, как это обычно вкладывается в Д/с. Я считала это абсолютно нормальным, вот в чем парадокс. Олег об этом не говорил, не настаивал, скорее – был против, его тоже увлекал только ничем не замутненный садизм. Может, потому все так и было…»

Ну, вот как-то так. Олегу Мари давала все, о чем он даже не просил, мне же доставалось только то, что она сама решила мне дать. Я не мог внушить ей уважение как Верхний, я понял это только спустя годы. Что бы я ни говорил и как бы ни декларировал свое «главенство» в нашей Теме – Мари это не воспринимала. Олегу оказалось достаточно одного разговора, чтобы она мгновенно и навсегда признала за ним право решать все, что касалось ее.

Она растворилась в нем, ее мир сузился только до пространства, вмещавшего Олега – и ничего больше. Только Олег, его интересы, его желания, его привычки. У меня было так же – моя жизнь крутилась вокруг Мари, но только, в отличие от Олега, ей это было не нужно и не важно.

Иногда в разговорах с Севером всплывает тема Мари. В этом нет ничего удивительного – Север достаточно близкий мой приятель, мы много времени провели вместе, особых тайн давно нет, кроме, может, одной. Даже ему я никогда не рассказывал про тот подвал, потому что понимал – даже для отбитого дээсника это будет «выше крыши». Я начал осознавать это только по прошествии времени, хотя прежде, по свежему, так сказать, не видел никакой проблемы в том, что сделал. Правда, я упускал одну маленькую деталь. Мари в то время уже не была моей нижней, а значит, я не имел никакого права на то, что сделал. Так что даже Северу я об этом не рассказывал.

Но о Мари мы говорили довольно часто, как-то так получалось, что любой разговор о Теме сворачивал к Мари.

– Надо же, как она тебя зацепила, – качал головой Север. – Прости, конечно, но ведь ее нет уже довольно давно, а ты все не можешь избавиться.

– Ты не поймешь, – я не злился, возможно, будь на его месте, тоже бы не понимал этой маниакальной привязанности. – Она была моей первой нижней, с ней я в принципе стал тем, кто я сейчас. Да, учился у Олега – но состоялся как Верхний с Мари, это она меня сделала таким.

– Да уж… голову она тебе крепко повредила, тут не поспоришь.

– Ты, Славка, не сравнивай. Мы с тобой по-разному на Тему смотрим. Для тебя нижняя – всего лишь удобная тушка. А я не могу без эмоций, я это понял в Америке, когда пытался там Тему какую-то мутить. Нет, если мне женщина безразлична – то и пороть ее мне не интересно, и даже Д/с никакой не заходит. Знаешь, это сразу как игра – вроде как вы договорились, что один командует, другой подчиняется, но едва время сессии истекло, все – встали и разошлись, ничего не связывает.

Север закурил, сделал глоток виски – мы выпивали у меня в квартире вечером в пятницу – и пробормотал:

– Ну, и чем это плохо? Глядя на тебя сейчас, уверен, что это наименее травматичный вариант для обоих. Встретились, откатали обговоренное – разбежались, никому не больно, не душно, не тяжело. А привязанность эта все только портит. Сразу начинается скулеж и претензии.

– Ну, не знаю… Мне никогда не мешала привязанность к Мари. Наоборот – мне нравилось чувствовать, что и вне сессии у нас что-то есть.

– А мне нравится, когда Ирка сваливает к себе, – усмехнулся Север. – Я запрещаю ей звонить, писать – и живу спокойно. Семья, жена, дочь – и никакой Ирки до тех пор, пока мне снова не захочется. Тем и хорошо.

– А ей как? Не спрашивал? Может, она потому и подстрекает тебя постоянно на все эти групповухи, чтобы вызвать ревность? Ей не хватает твоего внимания вне Темы – не думал?

– Ты говоришь как Олег, чувствуется школа, – Север откинулся в кресле и поставил бокал на стол. – Он ведь тоже всех за это осуждает.

– Да брось ты, Олег – и осуждает? Нет. Он просто иначе на вещи смотрит. И, между прочим, он таким стал с Мари. Раньше-то у него гарем был, три девки, плюс постоянная нижняя в лайф-стайле. Это потом у него что-то в голове щелкнуло, он от Д/с вообще практически отказался, переключился на садизм. Вот тут они с Мари и спелись, ей же тоже не вкатывало. А он и не требовал, – я закурил, чувствуя, как дым заполняет легкие. – Но ты знаешь, я иногда думаю, что Олег прав. Это, черт его дери, иной раз очень бесит, но он прав – нельзя видеть в нижней только тело, это притупляет кайф.