— Брысь, зараза! — наконец, не выдержал я, — Чуть не прибили, а теперь еще и замарывают!

Согнав с себя будущую чемпионку в тяжелом весе по Стакомску, я, еще раз обматерив рукожопых студенток, уныло побрел к себе, выгонять из ванны Пашу и устраивать стирку. Разумеется, никто меня по дороге не догнал, не извинился, не сказал «спасибо». Вот тебе и Советский Союз, царство справедливости, культуры и вежливости. Ну и что, что я выгляжу как неделю не спавший гопник-наркоман? Неосапиант я! И звучу гордо!

А вот связанный Паша вёл себя буйно. Рыча, требовал свободы, причем немедленно. На вопрос «зачем» ответил честно, коротко и ясно — время кончается. Едва успевает забежать на этаж выше к какой-то Светке, дабы по-быстрому её огулять. На ехидный вопрос испачканного и раздраженного меня о том, что это вполне может быть последний трах в его жизни, Салиновский просто свирепо пялился на меня и рычал, дергаясь в путах.

В принципе, с ним всё ясно. Он как этот доктор из английского фантастического романа. Пока трезвый и нормальный — робкий, послушный и пугливый, а как сожрёт лаврушки, всё. Берсерк, альфач, гроза района, сушеный геракл, экспресс-осеменитель студенток, комсомолок и отличниц. Но в неадеквате, с критическим мышлением на дне. Зато тормозов никак. Даже вижу историю пашиного падения, начавшуюся без взлета… его трансформация просто забивает робкий характер парня, не дает ему оформиться. И нафига мне этот геморрой?

Искушение развязать было очень велико. Остановило только понимание, что перед расстрелом его точно допросят, а значит, потом впаяют мне срок или как-нибудь еще угнетут. Просто умою руки, когда он снова примет свою отраву.

Остаток дня прошёл более-менее нормально. Даже, часов после девяти вечера, в дверь робко постучали. Приперлись девки-проказницы, прятать глаза и извинения приносить. Вместе с предложением постирать обгаженное. Последнее я отклонил, сказав, что справился своими силами, но, подчиняясь внутреннему наитию, вопросил повинное девичество о том, не знают ли они способа залатать прохудившиеся вещи. И, к своему немалому удивлению, узнал, что подобная возможность еще как наличествует!

Этот Союз, в отличие от моего, сильно дефицитом не был придавлен, но вот консумеризму здесь давали отпор, что, конечно, женщинам не нравилось. Любят они разную ересь разноцветную, марафет там наводить и прочую ерунду, даже пока молоды и симпатичны, да и потом тоже балуются. А ерунда эта, из-за рубежа, она рвется частенько, так что девчонки-неосапианты первым делом думают (как любые нормальные студентки), как свои способности на благо сохранения ерунды приспособить. Вот, казалось бы, стоит троица девок — молодые, здоровые, кровища с молочищем, ну вот куда им разные там пеньюары и прочие пипидастры? А ведь хотят.

Ну и что в итоге? Та изначально слегка испуганная мной девица, что грызла в гостиной гранит науки и прятала пятки под задницу, и оказалась местной мастерицей на все руки. Контактный кинезис материи, слабенький, правда, но какие её годы? Не адаптантка же, разовьется.

Глядя, как сопят три девицы над работающей с моей курткой четвертой, я её очень сильно пожалел. Но молча. Такая способность — золотой билет в спокойное сытое будущее, а еще повод для зависти и лицемерия всех окружающим. А окружать будут плотно, льстить, эксплуатировать, совать своих подруг, выбивая за знакомство себе привилегии. Наблюдая, как закрываются разрывы ткани и кожи под ладонями девушки, я молча начал копаться в своих баулах. И даже нашёл, что искал.

— Вот, — сунул я в руке растерянно моргающей мастерице пакет с килограммом картофеля, парой пачек аскорбинок и нераспечатанным пакетом чая, — Это тебе.

— Да мне это ничего не стоило! — попыталась пробубнить девушка.

— Любой труд должен быть если не оплачен, то вознагражден, — возразил я, наполовину отвернувшись, — Ты меня сильно выручила, я отплатил по совести. Спасибо тебе.

Взгляды девчонок, наблюдавших эту короткую сценку, стали не очень-то и хорошими. Ежу понятно, навыками этой девушки вся общага пользуется. Бесплатно? Да хрен с ним, что бесплатно. Погано, что уже с чувством святой уверенности, что именно так и должно быть.

— Бери-бери, — пугательно улыбнулся я, намекая присутствующим, что аудиенция закончена, — Будущая копуша!

А вот теперь лица у троицы исказились всерьез. Зависть, она такая. Да плевать. Не родись красивой, а родись копушей! Пахать в КПХ придётся всю жизнь, но там тебя никому не позволят считать уникальной «лопатой». Считаться с тобой будут все, от октябрёнка до министров народного хозяйства.

К этому времени как раз одуплился Паша. Мой вопрос по поводу Коморской улицы, которой меня стращала майор Окалина, ему не понравился сильно. Настолько, что он, даже ослабевший после своей трансформации и осоловевший от сытного ужина, всё равно разразился лекцией.

— Районов, Вить, в Стакомске пять, — говорил он, сёрбая горячим чаем, — В Первом живут лучшие из лучших, отличники, с самыми полезными комбинациями. Элита? Нет, не элита. …ну да, элита, но ты так не говори. Нигде. В общем, самая перспективная молодежь Союза там. Район номер два и три для адаптантов. Для нормальных, Изотов, это очень важный нюанс! Те, кому государство одобрило адаптацию, выделило артефакт. Старые во Втором, молодые в Третьем. Понятно? Четвертый, он для всех нормальных, но… слишком сильно изменившихся внешне. Большие, маленькие, с шерстью, с крыльями даже есть, вроде. В общем, те, кому нужны специальные условия или что-то такое, но, при этом, с психикой полный порядок. Ясно?

— То есть, Пятый район это…, — начал я, тут же будучи перебитым.

— Да, Пятая нога, Отстойник. Самый большой по процентному содержанию неосапов, смекаешь? Тут живут и учатся самые… малоперспективные. И еще «дикие» адаптанты. Пара-тройка ВУЗ-ов, несколько общаг и… Коморская.

— Дай догадаюсь, — кисло проговорил я, — Это для самых-самых?

— Для самых-самых, — уныло кивнул Паша, — Самее некуда. Закрытая улица с магазинами, спецпропуска, запретная для входа зона, жесткая отчетность на выходах. Считай тюрьма мягкого содержания.

— И почему ты еще не там? — безжалостно спросил я.

Паша ответил не сразу. Позыркал на меня сначала, посжимал-поразжимал кулаки, а затем с неохотой выдавил:

— Потому что. Самоконтроль у меня дерьмо. Постоянно хочу стать… тем. Уверенным, непрошибаемым. Девчонки сами стелятся, сразу почти. Парней можно парализовать. Тут-то они нормальные, а на Коморской все чокнутые, понимаешь? Там девчонка после того, как я её… ну, ты понял, может и с ума сойти. Или еще чего. Или её парень меня тупо грохнет. Поэтому меня оставили тут, до…

— …расстрела, — поморщился я, вновь давя на Салиновского прямым взглядом, — Ты, дурак, понимаешь, что сожрал свой допинг только из-за страха слегка получить по морде? Что бы они тебе сделали? Нихрена особого! А не появись я, ты бы уже сдох. Отвезли бы тебя к майору, а там к стенке. Как крупный, сука, рогатый скот, которым является твое альтер-эго, усёк?

Смазливый блондинчик молчал, пряча взгляд. Ой не хочет он к стенке, но слишком уж завязан на альтер эго. У того тормозов нет, он своим напором пашину психику тонким слоем размазывает. Как смертельная наркота. Знаешь, что сдохнешь, но тянешь лаврушку в рот. Эх Паша, Паша…