Телефонная будка.
И в ней человек отрешенно
Что-то шепчет и шепчет —
Я вижу лишь спину его.
Три минуты прошло! —
Говорю я ему раздраженно. —
Три минуты прошло!» —
И стучу я монетой в стекло.
Только что я ему?
Он, прижав к уху трубку.
Продолжает шептать,
Словно нет тут вокруг никого.
«Три минуты прошло!!»
Кто-то вскинул решительно руку…
«Три минуты прошло!!!»
Две монеты стучат вперебой о стекло.
Обернулся он к нам,
Пробурчал что-то очень брюзгливо —
Дескать, что за базар?
И, естественно, нас понесло:
«Три минуты прошло!!!»
Женский голос ввинтился визгливый:
«Три минуты прошло!!!»
Три монеты уже штурмовали стекло.
Он, конечно, ушел.
Говорить ему так и не дали.
Что он мог сделать с нами —
Увы, ничего…
Взял я теплую трубку,
А в ней голоса умирали.
Три минуты и жили,
Три жалких минуты всего…
Ну, да что мне до них.
Если случай вдруг выпал счастливый —
Дозвонился впервые —
В такие края занесло!
«Три минуты прошло!»
Вновь услышал я голос визгливый.
Две монеты ударили разом в стекло.
Я, конечно, ушел.
Да и что мне еще оставалось?
Говорить не дадут.
Может, высадят даже стекло…
«Три минуты прошло!»
Словно вечность делили,
Не малость —
Три минуты!
А может, и меньше того…
Встал я в очередь снова.
За тем человеком, конечно.
Распирала нас злость —
Это ж надо, чтоб так не везло!
«Три минуты прошло!» —
Голос тут же я подал поспешно.
«Три минуты прошло!» —
Постучал он монетой в стекло…
ОДНАЖДЫ В ТЕАТРЕ…
Признание актера — исполнителя главной роли, которое следует за его концептуальным разговором с персонажем (в тексте — герой) во время последнего антракта.
…Случилась беда
после третьего акта.
Спросил у меня
возбужденно герой:
— А вам в самом деле
нисколько не жалко?
Ведь что-то же есть
у меня за душой?
— Конечно, — сказал я, —
есть много решений,
но мы, воле автора вопреки,
решили идти по пути
обобщений.
чтоб выполоть разом
все сорняки…
— Но я ведь живой?!
— Ты — лишь образ,
сужденье,
и наш режиссер
гениально сказал,
что суть не в герое совсем,
а в явленье,
и это явление я показал.
— А как же со мной?
— А с тобою все ясно!
Ты нужен был нам,
чтоб ударить в набат —
без всяких оттенков,
лишь черная краска.
Суровая муза —
комедия, брат!
Должно быть все четко:
что плохо — то плохо…
— Но автор мне верил…
— Ив том виноват!
Не терпит сюсюканья
наша эпоха.
Он взял колокольчик,
а нужен — набат!
Ты слышишь,
как нас поздравляют с успехом,
как громко звучит
вожделенное «бис»?
Смеясь над тобой,
очищаем мы смехом
себя и других, ну,
а значит — и жизнь!
…Пока что в случившемся
много не ясно.
Быть может, единственный
случай такой:
со мной,
с режиссером моим
