Гай поднялся на мостик штабного парохода «Нижегородец» и огляделся. С левого борта открывался вид на небольшой приволжский городок Сенгилей, дома которого сбегали с откоса к причалам, а возле причалов сгрудились суда Сенгилеевско-Ставропольского сводного отряда, целая флотилия — пароходы «Владимир Мономах», «Отец», «Фортуна», «Василий Лапшин», «Чехов», «София», «Алатырь», буксиры «Республиканец» и «Республиканка». С судов спешно выгружались на пристань оружие и боеприпасы, продовольствие и обмундирование. Над причалами разносились окрики извозчиков, ржание лошадей, топот сотен ног по сходням. Груженые возы поднимались по пыльной дороге в город и исчезали за домами.

Гай перешел на правый борт и внимательно вгляделся в другой берег, в низкую, поросшую ивняком полоску земли. Вчера вечером госпитальный пароход «Фортуна» переправил с того берега последних бойцов Ставропольского отряда, и теперь там в любую минуту могли появиться белогвардейцы и чехословаки. И хотя Гай распорядился поставить орудия на северной и южной окраинах Сенгилея, беспокойство не оставляло его. Артиллерийская дуэль будет не в их пользу: белые спрячут орудия в кустарнике, а стоящие у причалов пароходы не спрячешь, они будут превосходной целью. Именно поэтому на сборе командиров Гай предложил закончить выгрузку как можно быстрее, чтобы к полудню все отряды могли уйти из Сенгилея. Судя по тому, как мало осталось пустых подвод за воротами порта, выгрузка шла успешно.

По трапу затопали сапоги, и на мостик поднялся рыжий ординарец Устинова, командира Самарского отряда левых эсеров и максималистов.

— Товарищ Гай, командир приказал узнать, что делать с пакгаузом номер один. Свободных подвод уже нету, а там до черта еще осталось.

— Скажи командиру, чтоб остатки роздал жителям. Не оставлять же белым!

Едва ушел ординарец, на мостике появился комендант штаба Сушко, которому Гай поручил присмотреть за разгрузкой «Лапшина», где был основной склад отряда.

— Подводы кончаются. А еще штук сорок ящиков с винтовками и штук двести с патронами. Что с ними делать?

— Скажи капитану, пусть отойдет подальше от причала, и побросайте все в воду.

— А снаряды куда?

— Тоже топи! Все, что осталось, бросайте в Волгу!

Комендант сбежал вниз по трапу, а Гай в сердцах выругался — какой дурак прислал вчера «Лапшина» в Сенгилей: нужно было направлять пароход на север, к Казани, а не сюда. Вчера утром из Симбирска пришел катер, прибывшие на нем сказали, что Симбирск окружен белыми и чехословаками и не сегодня завтра будет взят ими. Что делать? Гай велел собрать командиров всех десяти отрядов Сенгилеевско-Ставропольского соединения, которым он командовал, и доложил обстановку: есть угроза окружения превосходящими силами, нужно завтра оставить Волгу и по суше прорываться на запад к своим. Оставаться здесь на пароходах — значит стать легкой добычей неприятельских войск. Нужно побыстрее выгрузиться, взять, сколько можно, боеприпасов и продовольствия, для чего мобилизовать в окрестных селах все подводы, пароходы же привести в негодность.

Вечером часть бойцов на двух судах ушла вверх по Волге к селу Шиловка — Гай хотел тем самым отвести внимание белых от основной группы. А потом ушедшие в Шиловку должны будут соединиться с основными силами в селе Тушне, на северо-запад от Сенгилея, и дальше идти вместе.

Гай еще раз пристально оглядел левый берег и ничего подозрительного не увидел. Еще бы часа два без перестрелки, за это время они все закончат. Главное — «Лапшин», там основные запасы. Он спустился по трапу на палубу, вышел на причал и, пропуская снующих с мешками, тюками и ящиками бойцов, направился к «Лапшину». Вся его палуба была завалена вооружением и боеприпасами, было ясно, что им не увезти и половины. Четверть часа Гай пробыл на «Лапшине», отбирая с комендантом наиболее ценные грузы, потом направился на соседний пароход. Но тут его внимание привлекли крики, несшиеся от пакгауза, он пошел туда. Через широкий дверной проем пакгауза беспрерывно шныряли жители Сенгилея, таща тюки с обмундированием, связки армейских ботинок, рулоны сукна и хлопчатки, ящики с нитками. У входа несколько мужиков и баб визгливо переругивались, тащили каждый к себе рулон добротного синего сукна. Из пакгауза вышел обескураженный сутолокой Устинов, командир Самарского отряда, увидел Гая.

— Как с цепи сорвались, — сказал он, вытирая лоб рукавом. — Ни черта тут не наведешь порядка.

— Пусть тащат, главное, чтоб не оставлять белым... Через час собирай отряд, пойдешь в голове колонны. Не забудь выслать разведку и боковое охранение. Далеко от обоза вперед не уходи. Держи связь с отрядом, который пойдет следом.

— Мне бы еще пару пулеметов, — не очень уверенно попросил Устинов.

— Пулеметов, говоришь? — Гай, улыбаясь, пригладил небольшие усы, посмотрел в лицо Устинову. — Как тебе отказать можно... Скажи коменданту на «Лапшине», что я разрешил. Патронов набери побольше: неизвестно, когда сможем пополнить запасы. Выбрось лучше барахло с какой- нибудь подводы, нагрузи патронами.

— Будет сделано, товарищ командир, — весело сказал Устинов и направился к «Лапшину».

Гай проводил взглядом размашисто шагающего Устинова, испытывая приятное чувство уверенности в этом крепком человеке. Они были ровесники — обоим исполнилось по тридцать одному году, оба воевали с самого начала германской войны, оба были ранены.

Возле госпитального судна «Фортуна» Гай увидел высокую фигуру доктора Николаева. Поглаживая могучей ладонью окладистую бороду, он что-то втолковывал щуплому юному начальнику санчасти Дворкину. На груди Николаева был врачебный значок, на левой руке повязка Красного Креста, на поясе с инкрустацией висели финский нож в ножнах и кобура с браунингом. Высокий лоб, пушистые бакенбарды и маленькие проницательные глаза над приплюснутым носом придавали ему сходство с бульдогом.

— Как у вас дела? Все погрузили?

— Из операционной только инструментарий берем, — ответил Дворкин. — Перевязочные средства все забрали. Нам бы еще две подводы, вот коллега Николаев говорит, что нужно забрать всю аптеку, ничего не оставлять.

— Правильно говорит, — одобрительно сказал Гай, глядя на Николаева. — Не передумал? — спросил он у него, снимая серую каракулевую папаху, которую носил круглый год, и приглаживая густые вьющиеся волосы.

— Пока нет, товарищ Гай, — чуть смущенно улыбаясь в ладонь, сказал Николаев.

— Ну, ну, ты подумай...

Неделю назад Гай предложил Николаеву возглавить санчасть отряда. Дворкин только что окончил медицинский факультет, не имел опыта, явно проигрывал в сравнении с прошедшим фронт Николаевым. Но Николаев уперся: «Пока не могу, товарищ Гай. Нервы расшатал на работе в чека, надо подлечиться, отдохнуть. Я буду Дворкину помогать, он парень энергичный, потянет».

— Будете следовать в середине обоза, — строго сказал Гай Дворкину. — Через час выезжайте на окраину Сенгилея и двигайтесь вслед за отрядом Прохорова.

— Будет исполнено! — выпалил Дворкин, оглядываясь на Николаева.

Отряд Прохорова размещался на пароходе «Чехов». Поднимаясь по сходням на палубу, Гай внутренне подобрался: говорить с Прохоровым каждый раз было трудно. И так повелось с самого начала — с тех пор, как еще в Симбирске Гай с «комиссией уговаривающих» выехал навстречу отряду Прохорова. Отряд, с грехом пополам воевавший на бугульминском направлении, самовольно оставил позиции и двигался к Симбирску, сметая все заслоны. Состоял он из моряков Балтийского флота, почти всегда пьяных и бесконечно митингующих. В Симбирске опасались, что анархиствующий отряд устроит погром в городе, тем более что в распоряжении Прохорова была трехорудийная батарея. Комиссия встретила отряд на последней перед Симбирском станции и после трехчасового митинга уговорила его пойти на Сенгилеевский фронт. Моряков предупредили, что если они еще раз нарушат приказ, то с ними поступят по законам военного времени, те пообещали соблюдать дисциплину. Но каждый раз, отдавая приказ, приходилось долго спорить с Прохоровым, который находил бесчисленные отговорки. Однажды разъяренный Гай потребовал на митинге смещения Прохорова, но почти весь отряд дружно проголосовал за него, и Гаю пришлось смириться.