Ребенком и подростком он знал главную аллею Пратера, ее многочисленные кафе, театр, где играли будапештцы. И Шведский мост. И двор Торговой биржи близ Таборштрассе. И Рынок кармелиток.

В Вене в 1919 году ему, в его двадцать лет, приходилось куда тяжелее, чем мне в мои. После первых же поражений австрийских войск хлынули десятки тысяч беженцев из Галиции, Буковины, с Украины, они всё прибывали и прибывали, заполонив трущобы вокруг Северного вокзала. Целый город, ничей, отрезанный от империи, которой больше не было. Наверно, и Эрнест Брюдер ничем не отличался от всех этих безработных, что скитались по улицам среди закрытых магазинов.

Но может быть, он жил не в такой нищете, как беженцы с Востока? Может, он сын лавочника с Таборштрассе? Как знать?

На маленькой карточке среди тысяч других таких же, заполненных двадцатью годами позже, во время оккупации, когда проводили облавы – карточки эти по сей день пылятся в Министерстве ветеранов войны, – указано, что Эрнест Брюдер – «французский легионер 2-го класса». Очевидно, он завербовался в Иностранный легион, только я не смог выяснить когда. В 1919 году? Или в 1920-м?

Вербовались туда на пять лет. Для этого даже необязательно было ехать во Францию, достаточно явиться во французское консульство в любой стране. А Эрнест Брюдер – завербовался ли он в Австрии? Или к тому времени уже жил во Франции? Как бы то ни было, скорее всего, его вместе с другими такими же немцами и австрийцами отправили в казармы Бельфора и Нанси, где с ними особо не церемонились. Потом – Марсель и форт Сен-Жан, там прием тоже был не самый теплый. Затем – Средиземное море: маршалу Лиотэ тогда потребовались тридцать тысяч солдат в Марокко.

Я пытаюсь проследить путь Эрнеста Брюдера. В Сиди-Бель-Аббесе легионеры получают премиальные. Большинство – немцы, австрийцы, русские, румыны, болгары – находятся в таком бедственном положении, что не верят своему счастью: премиальные, им? Они просто ошеломлены. Быстро запихивают деньги поглубже в карманы, словно их могут отнять. Потом – учения, бег по барханам в полной выкладке, бесконечные марш-броски под злым алжирским солнцем.

Легионерам, прибывшим, как Эрнест Брюдер, из Центральной Европы, эти учения даются тяжело: все они недоедали в отрочестве, питаясь по карточкам все четыре года войны.

Дальше – казармы Мекнеса, Феса или Марракеша. Легионеров посылают в бой, усмирять еще не покоренные земли Марокко.

Апрель 1920-го. Бои в Бекрите и Рас-Тарше. Июнь 1921-го. Батальон легионеров под командованием майора Ламбера сражается за Джебель-Хайан. Март 1922-го. Сражение в Шуф-эш-Шерге. Капитан Рот. Май 1922-го. Сражение в Тизи-Адни. Батальон легионеров под командованием Никола. Апрель 1923-го. Сражение в Арбале. Бои за Тазу. Май 1923-го. Тяжелые бои в Баб-Бриде; легионеры майора Нэжелена под массированным огнем взяли форт Тальран. В ночь на 26-е батальон Нэжелена приступом захватил горный массив Ишендирт. Июнь 1923-го. Сражение в Тадуте. Батальон Нэжелена штурмом взял крепость. Под звуки горна легионеры водрузили на крепостной стене трехцветный флаг. Сражение в Уэд-Атии; батальон легионеров Барьера дважды предпринимает штыковую атаку. Под натиском батальона легионеров Бухеншутца пали укрепления в горах к югу от Бу-Хамуджа. Сражение в котловине Эль-Мер. Июль 1923-го. Сражение на плоскогорье Иммузер. Батальон легионеров Каттена. Батальон легионеров Бухеншутца. Батальон легионеров Сюсини и Женуде. Август 1923-го. Сражение в Уэд-Тамгиле.

Интересно, а там, среди песка и голых камней, снилась ли ему по ночам родная Вена и каштаны на Гаупталлее? В карточке Эрнеста Брюдера, «французского легионера 2-го класса», значится еще: «инвалид войны 100 %». В каком же из этих боев он был ранен?

В двадцать пять лет он очутился в Париже, на улице. От службы в Иностранном легионе его, очевидно, освободили по ранению. Думаю, он никому об этом не говорил. Да никому и не было до этого дела. Я уверен, что он даже пенсии по инвалидности не получал. Французского гражданства ему так и не дали. О его ранении упоминается только один раз – в той самой карточке, одной из многих, что помогали полицейским проводить облавы во время оккупации.

В 1924 году Эрнест Брюдер женился на семнадцатилетней Сесиль Бюрдер, родившейся 17 апреля 1907 года в Будапеште. Я не знаю, где они поженились, как звали их свидетелей. А как они познакомились? Сесиль Бюрдеи перебралась из Будапешта в Париж годом раньше, с родителями, четырьмя сестрами и братом. Они были евреи, выходцы из России, но в Будапеште семья обосновалась, видимо, давно, где-то в начале века.

В Будапеште после Первой мировой войны жилось так же тяжело, как и в Вене, поэтому в поисках лучшей доли им пришлось отправиться на Запад.

Они нашли пристанище в Париже, в еврейском приюте на улице Ламарка. В первый месяц по приезде, все там же на улице Ламарка, трое из дочерей, четырнадцати, двенадцати и десяти лет, умерли от тифозной горячки.

Интересно, где жили Сесиль и Эрнест Брюдер, когда поженились? Уже в Севране на улице Льежар? А может, снимали комнату в гостинице в Париже? После рождения Доры они обретались только в гостиницах.

Такие люди оставляют за собой мало следов. Они – почти никто. Их и не различить на парижских улицах или на фоне предместья, где, как по чистой случайности я выяснил, они когда-то жили. Зачастую адрес – это все, что можно узнать о них. Так странно: точно известно место, но ничего о том, как они жили; на этом месте белое пятно, глыба безвестности и безмолвия.

Я разыскал племянницу Эрнеста и Сесиль Брюдер. Говорил с ней по телефону. Она рассказала мне, что помнит о них – это воспоминания детства, размытые и отчетливые одновременно. Дядю она запомнила добрым и ласковым. Это от нее я получил хоть какие-то сведения об их семье. Она слышала, что до гостиницы на бульваре Орнано Эрнест и Сесиль с дочерью Дорой жили в другой гостинице. На какой-то улице, выходившей на улицу Пуасоньер. Глядя на план Парижа, я называю ей улицы одну за другой. Ну да, улица Полонсо. Однако ни о Севране, ни о Френвиле, ни о заводе Вестингауза она никогда не слыхала.

Хочется верить, что там, где люди жили прежде, остается какая-то их частица. Но с Эрнестом и Сесиль Брюдер, с Дорой все было иначе. Всякий раз, когда я оказывался в местах, где они жили, меня не покидало ощущение пустоты: будто чего-то не хватало.

В то время на улице Полонсо было две гостиницы. Одна, в доме 49, принадлежала некоему Рукетту. В справочнике она значится как «Отель-бар». Другая помещалась в доме 32, хозяин – некто Шарль Кампацци. У этих гостиниц не было даже названий. А сегодня нет и самих гостиниц.

Где-то году в 1968-м я любил ходить бульварами, до самого моста надземной линии метро. Начинал свою прогулку от площади Бланш. В декабре центральный газон пестрел ярмарочными балаганчиками. По мере того как я приближался к бульвару Шапель, огни постепенно меркли. Тогда я еще ничего не знал о Доре Брюдер и ее родителях. Помню, у меня было странное чувство, когда я шел вдоль стены больницы Ларибуазьер, а потом над железнодорожными путями, – как будто я попал в самый темный район Парижа. Но это была просто игра контраста: после чересчур ярких огней бульвара Клиши – бесконечная черная глухая стена и сумрак под сводами метро…

В моей памяти квартал Шапель запечатлелся как нечто подвижное, убегавшее, вероятно, из-за железнодорожных путей, соседства Северного вокзала и грохота проносящихся над головой поездов метро… Мне казалось, никто не мог осесть здесь надолго. Это был перекресток дорог, откуда они уходили на все четыре стороны.

И все же я выписал адреса детского сада и школ в этом квартале; может быть, в их архивах я найду имя Доры Брюдер, если, конечно, сад и школы еще существуют.

Детский сад: улица Сен-Люк, 3.

Начальные школы для девочек: улица Каве, 11; улица Пуасоньер, 43, тупик Оран.