Девять пьес, собранные здесь, вроде бы разные. Но их объединяет то представление о современности, которое я исповедую. А именно: ткань произведения может быть исторической, сегодняшней или легендарной. Важно лишь, чтобы наиболее выразительно предстало перед нами то, что истинно волнует или должно тревожить нас сегодня.

Это стремление, хочется верить, оставило свой след в тех пьесах, что писал и пишу. Вне зависимости от того, где и когда разворачивается в них действие. В пересказанной заново легенде или в событиях двадцатипятивековой давности, в стенах современной больницы или научного института, а также в сфере сугубо личной или международной — реальной или вымышленной.

Собственно, все, на что, как мне кажется, стоит тратить свои силы — это борьба живого с мертвым. Нет, не тем мертвым, разумеется, что покоится в земле, а тем, что, прикидываясь живым, омертвляет все, к чему прикасается.

Оно умеет менять обличие. Так постараемся же быть разнообразны в этой борьбе и мы.

Ф а у с т.

М е ф и с т о ф е л ь.

М а р г а р и т а.

И о г а н н — слуга Фауста.

Д а м а.

С в я щ е н н и к.

Г е р м а н — брат Маргариты.

Ж е н и х  М а р г а р и т ы.

Н я н я  М а р г а р и т ы.

Х о з я и н  к а б а ч к а.

Л е к а р ь.

П е р в ы й  м о р я к.

В т о р о й  м о р я к.

Т о р г о в ц ы  на ярмарке, ц и р к а ч и, п о с е т и т е л и  к а б а ч к а, г о р о ж а н е.

1539 год. Кабинет Фауста. Большая темная комната. Стены снизу обшиты черным деревом, а вверху белый камень образует свод. По стенам — шкафы с книгами. Слева — большой письменный стол, заваленный книгами. Справа — камин. Чуть теплится огонь и бросает отблеск на золотые корешки книг и на седые кудри Фауста. Ф а у с т  сидит у камина, запахнувшись в халат, в высоком резном кресле. Голова Фауста опущена, и неизвестно, спит он или нет. Свет от камина сливается с зеленоватым светом луны, который проникает в узкое сводчатое окно и падает на скелет, стоящий в углу.

Внезапно за спиной Фауста вырастает гигантская тень. Фауст поднимает голову, и становится видна его седая бородка клинышком, мягкие усы, обрамляющие рот, и ясный, с высокими висками, лоб. Темные брови с кисточками к вискам чуть приподняты. И от этого выражение лица слегка удивленное и внимательное. Ему шестьдесят лет, но он выглядит моложе. Пристально вглядываясь в огонь, Фауст улыбается и начинает говорить.

Ф а у с т. Опять ты пришел, бедный дух? Боюсь, что я уже стал твоей болезнью. Разве за эти семь лет, что ты ежедневно посещаешь меня, ты еще не убедился в бесплодности своих стараний?.. Да ну же, отзовись… Ты надеешься подслушать мои тайные мысли? Все еще не потерял надежды на то, что я не прав, но уже начал подозревать, что не совсем-то прав ты сам… Да явись же. Ведь я знаю, что ты тут.

Один из языков пламени вырывается из камина и, взлетев на воздух превращается в красную фигуру с развевающимся плащом. Потом плащ опускается, его красной подкладки уже не видно, и перед Фаустом стоит, как черный столб, М е ф и с т о ф е л ь. Его сухое смуглое лицо с черной бородкой серьезно. Фауст и Мефистофель кланяются друг другу.

А я как раз кончил работать и собирался немного отдохнуть. Что поделаешь — годы. Лет тридцать назад я бы считал, что еще только расправил плечи и приступаю к работе. А сейчас уже — отдых.

М е ф и с т о ф е л ь. Ты же знаешь, что я могу, если хочешь, вернуть тебе молодость.

Ф а у с т. И отнять у меня все, что я пережил и чем сейчас полон?

М е ф и с т о ф е л ь. Я могу оставить тебе воспоминания.

Ф а у с т. Но тогда они помешают мне ошибаться от чистого сердца, и любить безнадежно, и страдать так, как только может страдать юноша, который не знает, что все имеет меру. Я не ощущал бы себя молодым.

М е ф и с т о ф е л ь. Ну что ж. Но ты зато вообще не чувствовал бы своего возраста. Ты бы жил, как я, не находя, но и не теряя. Вот я вечно такой, каким ты меня сейчас видишь. Я не знаю ваших страстей и горестей — я существую ровно и безмятежно. Разве я не счастлив и разве это не идеал вашей жизни?

Ф а у с т. Это вообще не жизнь. Камень на дороге и тот полнее живет. Ты же подобен слепому, который утверждает, что счастлив, ибо не утомляет своего зрения, как прочие люди. Жить — значит чувствовать.

М е ф и с т о ф е л ь. Но я чувствую. Я вижу, осязаю, воспринимаю, беру…

Ф а у с т. Этого мало. Чувствовать — для человека — это значит отдавать себя. Отдавать себя во всем — в том, как любишь, ненавидишь, создаешь, борешься и даже страдаешь. Во всем надо оставлять свою частицу. И вот в такой жизни рождается счастье.

М е ф и с т о ф е л ь. Страдать — это тоже счастье?

Ф а у с т. Страдания бывают разные. (Улыбаясь.) Любить женщину — это едва ли не одно из самых сильных страданий. И вместе с тем это счастье.

М е ф и с т о ф е л ь. Чепуха! Я знавал ваших женщин и ничего этого не ощущал.

Ф а у с т. Потому что это были  н а ш и  женщины. Но если бы хоть одна из них была твоей…

М е ф и с т о ф е л ь. Они и были моими. Они любили меня.

Ф а у с т. Но ты, любил ли ты хоть одну? Очевидно, нет. Иначе не пытался бы соблазнить меня молодостью, богатством, славой и любовью красавиц. Ты знал бы, что только та женщина нам мила, которой мы добились. И так во всем. Но, разумеется, ты никого не любил.

М е ф и с т о ф е л ь. Ты, жалкий человечишка! Да, я познал тысячи тысяч женщин всех времен, и народов, и возрастов, и цвета кожи! Белые, черные, коричневые, желтые — любые! И ты еще смеешь…

Ф а у с т (смеясь). Разумеется, мне с тобой не сравниться. Но вспоминаешь ли ты хоть одну из них с благодарностью?

М е ф и с т о ф е л ь. Я вообще не помню ни одной.

Ф а у с т. Значит, ты не любил ни одной. В моей жизни было несколько женщин. Но зато я помню каждую. А одну из них я любил так, что, когда вспоминаю ее, мне кажется, будто я снова молод.

М е ф и с т о ф е л ь (подумав немного). Все эти ваши маленькие человеческие счастья весьма скоротечны. Вы даже не успеваете насладиться ими, как либо они исчезают, либо исчезаете вы сами. В конце — каждого из вас ждет несчастье.

Ф а у с т. Смерть — не несчастье. Она необходима людям.

М е ф и с т о ф е л ь (иронически). Именно поэтому, очевидно, люди боятся смерти? Казалось бы, они должны тогда мечтать о ней?

Ф а у с т. Они бы и мечтали, если бы она не была неизбежной. Но люди не ценят неизбежное, а зачастую даже ненавидят или боятся его. Вот, например, ты бессмертен, не так ли?

М е ф и с т о ф е л ь. И что же?

Ф а у с т. И, однако, не ощущаешь всего ужаса своего бессмертия?

М е ф и с т о ф е л ь. Ужаса?