Земли Звезды – это самая первая моя книга. Я написал её в четырнадцать лет и, хотя редактировать и дополнять пришлось многое, но частичка того четырнадцатилетнего мальчика, который верит в невероятное и хочет отразить в своих книгах огромный мир который его окружает, сохранилась в нынешнем тексте и глядит на читателя сквозь строки своими невинными и радостными глазами. Может быть, первая книга действительно не несёт в себе никакого глубокого смысла и в целом может показаться странной, или даже глупой, но это, пожалуй, самое личное моё произведение и уж точно самое продуманное.

Большое спасибо всем, кто поддерживал меня в дни создания этой истории – всем моим родственникам и друзьям. Отдельную благодарность я хочу выразить человеку, памяти которого я и посвящаю Земли Звезды. Огромное спасибо Николаю Владимировичу Мамуне, выдающемуся астроному, лектору Большого Московского Планетария и самому тактичному человеку из всех, что я когда-либо знал.

Огромное спасибо за пишущую машинку, на которой родилось это произведение. Огромное спасибо за все те знания, что Вы мне подарили. Огромное спасибо за всё. Жаль, что Вы так и не увидели эту книгу.

памяти Н.В. Мамуны

Я сидел на краю какой-то земляной насыпи над обрывом у морского берега и наблюдал за закатом. Надо было переварить случившееся. Что же произошло с нами всеми? Что заставило Его поступить так… бесчеловечно? И что заставило нас ответить едва ли не большей бесчеловечностью? Сзади подошёл Женя. Он сел рядом со мной.

– Что будем делать?– спросил он.

– Видимо, жить,– ответил я.

Он помолчал, а потом прошептал:

– Мне страшно. Почему всё… так?– по его щеке скатилась слеза. Я обнял его:

– Всё хорошо, не плачь. Всё уже хорошо. Он не тронет никого из нас. Он никого не тронет…

– Федя, как мы могли? Что мы наделали?

– Не надо. Мы не могли поступить иначе,– мягко сказал я.

Женя разрыдался. Я смотрел на закат с обрыва. Подо мной было море.

– Завтра будет новый день,– шепнул я, стараясь не показать Жене, что я и сам в отчаянии.

– Я… Я хочу к маме. Как думаешь, как она там? Скучает?

– Глупый, она даже не поймёт, что мы пропали.

Он постепенно успокаивался. Я ласково шепнул:

– Пошли. Нам надо найти место для ночлега.

– Федя, а нам тут долго надо будет оставаться?

– Долго, Женя. Очень долго.

Он снова всхлипнул. Я встал и изрёк внезапно, даже для самого себя:

– Мир – это череда изображений, сменяющихся с частотой биения сердца.

В нашей ситуации было уместно философствовать. Для этого было много поводов и удобных моментов. Впереди была наша первая ночь вне родного времени.

Я видел чудовищ, я видел страданья, я видел садиста с отвратительными пыточными орудиями, который медленно резал мою плоть и улыбался.

Сон закончился. Алексей лежал в комнате с белым потолком, белыми стенами с потрескавшейся краской и когда-то стерильно чистым, а ныне смятым и нестиранным бельём на жёсткой кровати. Хотя, кроватью это сложно назвать. Скорее кушетка. Определённо, кушетка.

Полустерильное помещение с кушеткой. Лёша вздохнул и снова закрыл глаза. В его голове возникли очевидные вопросы: почему он не помнит, как оказался в больнице, и, насколько срочно нужно было туда ложиться, раз пришлось выбрать такую больницу? Сосредоточившись, парень попытался понять, что он вообще помнит. Воспоминания сохранились лишь частично.

Лёша пошёл по стандартной схеме. Год сейчас какой? Две тысячи семнадцатый. Хорошо. Дальше. Имя-фамилия. Алексей Загревский. Тоже пойдёт. Дальше. Двадцать один год. Учится где? А действительно, где? А, правильно, на заочном отделении в РУДН. Филология со специальностью «журналистика». Живёт один. Значит, где-то работает. Да, точно. Фрилансовые заказы на бирже копирайтинга плюс должность постоянного корреспондента в бульварной газетёнке с мистическим уклоном. Жить можно.

Тут Загревский внезапно вспомнил про газету. Винтерман… точно, главный редактор. Вениамин Иванович Винтерман. Хороший такой дядька. Лёша никогда не видел его за пределами кабинета, где Вениамин Иванович занимал собой практически всё пространство за столом. Впервые увидев его, парень вспомнил игрушки неваляшки из детства. За соседним столом сидел первый и единственный заместитель редактора – Саша. Просто Саша. Помимо замредактора, Саша был также макетчиком, пиар-менеджером, эйчаром, креативным директором и художником обложек. А если в номере не хватало материала, что случалось довольно часто, Саша писал статьи.

Когда Саша узнал о том, что хотя бы какая-то часть его работы перейдёт другому человеку, он на радостях всучил Загревскому сборник рассказов Андрея Ускакаева. И Лёша, обрадованный тем, что его приняли практически без собеседования, в тот же вечер начал читать. Ну вот, это была ошибка. На первой встрече с Алексеем Винтерман задумчиво гладил щетинистую шею, переходящую в подбородок, и почёсывал свои жидкие кудри, бормоча:

– Талант… талант у тебя. Уникальный стиль. Прекрасно! Пре-кра-сно! Начнёшь у нас, а там уже… ой…

Дальше началась работа. Потихоньку Загревский стал основным автором издания. Под разными именами, само собой, он порой писал статей на целый выпуск. Но в какой-то момент, тот самый уникальный стиль Лёши, который так впечатлил Винтермана, начал меняться. Вениамин Иванович поначалу серьёзно недоумевал, что послужило тому причиной, пока не увидел у Загревского тот самый томик Ускакаева. Рассказов десять Винтерман ещё терпел. Но когда Алексей купил ещё один сборник, Вениамин Иванович срочно вызвал парня к себе.

– Пойми, Лёша,– вещал Винтерман,– я выбрал тебя из-за того, что увидел зарождение твоего собственного стиля, который, если бы ты его отшлифовал, стал главной фишкой нашего издания! А ты копируешь Ускакаева! Избавься от него! Или я избавлюсь от Саши,– сидящий неподалёку Саша вздрогнул.– Нашей газете нужны новые тайны, а не старая дребедень!

Вениамин Иванович не уставал повторять о великолепной репутации своего издания и о том, что их признавали лучшей конспирологической газетой. Разницы, конечно, не было никакой, теории заговора об иллюминатах и масонах, вместе со свидетельствами пенсионеров о встречах с йети и русалками везде были одинаково бредовыми. Поэтому Загревский решил разнообразить поток шизофренических статей некоторыми нововведениями. К примеру, подбил Винтермана сменить логотип с обложки, добавить гороскопы, которые каждую неделю с удовольствием строчил Саша, а также ввёл несколько новых рубрик.

Лучшей своей выдумкой Загревский считал рубрику «Городок», которая давала ему практически полную свободу действий. Командировка в случайный уездный город, где Алексей доставал местных жителей дурацкими вопросами, делал фотографии, которые потом успешно редактировал, заканчивалась тем, что, проведя ночь в захолустье, Лёша уезжал в Москву, и проводил остаток командировки отдыхая у себя дома.

Буквально вчера Винтерман, которому пришлось терпеть уже пятую книгу Ускакаева, снарядил Загревского в очередную командировку, намекнув, что если опись этого путешествия будет такой же трудночитаемой, то парня, скорее всего, уволят, несмотря на его уникальный стиль.

Лёша – натура романтическая и неунывающая, был рад путёвке в «Земли Звезды», ближайшее Подмосковье к западу от столицы. Июль был в разгаре, но, несмотря на это, на первом этаже дома, который Загревский снял, было весьма холодно. Забавно, ведь Лёша не мог вспомнить, как заселился, но помнил, как лёг спать. Поставив обогреватель на максимум, парень залез под неожиданно теплое одеяло и сделал неудачную попытку заснуть.

А вот что было дальше? Этого Алексей не помнил. Зато прямо сейчас он начал вглядываться в тёмный угол палаты, где на кресле лежала кипа одежды, при внимательном рассмотрении оказавшаяся спящей женщиной. Дама устроилась таким образом, что признать в ней живое существо было непросто. Она спала.