Литмир - Электронная Библиотека

Светлана Хусаинова

Ваши зомби к услугам

– Сонь, я тут, рядом, за дверью сижу.

– Пап, это ты? Голос странный у тебя.

– Я, кто ещё, простыл немного, вот и осип.

– Как это я тебя так хорошо слышу, ведь дверь у меня звуконепроницаемая.

– Если сидишь под ней под определённым углом и говоришь с наклоном головы в определённую сторону, то слышно.

– А почему ты не заходишь ко мне в комнату? Я так соскучилась, эти твои командировки, когда это всё кончится!

– Да ладно тебе, за них знаешь какие деньжища платят. Да к тому же реже вижу эту мегеру.

– Это ты про маму?

– Ага.

– Блин, как здорово мы с тобой играли в детстве, я так скучаю. Ну зайди уже в комнату, это странно – через дверь разговаривать.

– Да ну нафиг заходить, придётся же дольше болтать, расспрашивать тебя о твоей жизни, а мне лень, я, знаешь, как устаю.

– Устаёшь, понятно. Ты много не расспрашивай, просто рядом посиди, пока я вот тут уроки делаю.

– (тишина).

– Пап? Ты там?

– тишина.

– Что-то я тебя совсем не слышу, плохо наклоняешь голову под определённым углом!..

– Тишина.

– Тишина… эта мне дверь дурацкая, сейчас пап, сейчас я её выломаю. Вот так! На тебе! На!

Никого. Темно.

– Ты сидел вот здесь, вот на этом месте, да, пап?

Тишина. Никого. Темно.

– Ты сидел тут, я поняла, вот тут как раз на этом месте ещё тепло, ты только что здесь сидел и только что со мной разговаривал. Я тут посижу, вместо тебя, погреюсь о твой след.

Тишина. Никого. Темно. Я греюсь о тёплый след от папы на стене.

***

Блин, кто прошлогодний газон отодрал и над головой подвесил? Тоже мне, весна. Весна – это солнышко там, птички, травка зеленеет. А это что? Не хватает только дождя.

Ну привет. Вот и он, дождь. Салют.

… Пари – э ля капиталь дё ля Франс… Се са капиталь политикь, экономикь э администратиф…

Ай, блин, лужа.

…Пари – э тюн де плю гранд виль дю монд…

Ай! Лужа. Что ж ты такая чумазая-то? Была бы чистая, было бы понятно заранее, на какую глубину погружаться в случае чего.

…Иль комт пре дё кэнз милион дабитан…

Поросятам сейчас самое оно.

…А Пари илья боку дё мюзе…

А вот и поросяка, Мишка, мой одноклассник. Ну-ну. Давай, вся лужа – твоя. Разбегись как следует, придурок. Ой, гляньте на него, и правда берёт разбег. И. Ну. Плюх! Есть.

– Фак! – ругается.

– Хрю-хрю! – здороваюсь с Мишкой и громко хи-хи на него. Свинтус обтекает, ни гу-гу. – Тебя не учили что ли здороваться?

В ответ недовольная поросячья рожа с фингалом под гляделкой. И по лужам успевает, и драться не забывает, грубиян…

– Привет, Сонь, – хлобысть по спине.

Анька! Она же Пончик, она же лучшая подруга. Мы живём в одном доме, только подъезды разные. У неё совершенно дурацкая привычка кулачить меня по спине, вот так, с утра, по пути в школу. Как будто я без её рукоприкладства не пойму, что это – она. Ещё как пойму: за километр разит бак-беляшом. Бак-беляш – это Анькин верный друг, товарищ и спутник по жизни.

– Хорош, а! Так-то больно вообще-то. Какой рукой приложилась? Той, что бак-беляшом заканчивается?

– Мня-га.

– Зараза такая! Значит у меня на спине жирная блямба мигает на весь космос?

Останавливаемся (время 8.07! через 23 минуты урок французского начнётся, а до школы ещё чапать и чапать). Анька осматривает мою спину – изучает место удара. Радостно сообщает:

– Чисто. Я ж аккуратно бью, гигиенично.

– Аккуратно она бьёт. – Ладно, прощаю на сегодня, айда быстрее, опаздываем.

Анька тоже без зонта. Хотя куда ей еще зонт, руки страсть как заняты: одна снабжает бак-беляшом бездонный рот, другая сменку тащит.

– Обжора ты, дома завтракать не пробовала?

– Да я завтракаю… дома, тоже, – и остаток бак-беляша, словно Ди Каприо в "Титанике", тонет в Пончиковой бездне. И даже крошек не остаётся на руках. Она их слизывает. Вот прямо языком. Вот прямо посреди улицы. Божечки мои, какое фу! Ну какое же фу, а.

– Можем уже идти? – на меня аж икота напала.

– Идём-идём, – каркает, а сама, как крот, в портфеле роется. Только не чебурек, только не чебурек. Да, это чебурек. Она выуживает че-бу-рек.

Ох, ладно, жуй свой чебурек. Только на бегу. Я хватаю Аньку под локоть, и мы переходим на аллюр, не люблю опаздывать на уроки, это совсем не про меня.

… Ля тур Эйфель, лё сэмболь дё Пари, э констрюит пар лярщитект…

Пока повторяла топик про Париж, не заметила, что мы остановились. Из-за лужи, наверное. Наверное, думаем, как обойти? Да что ж так долго думаем-то.

Возвращаюсь из Парижу и соображаю, что остановились не из-за скверных погодных условий.

Хотя лужа есть.

Анька пришвартовалась к дворнику, сменку якорем бросила в кашу из грязи:

– Здравствуйте, дядь Петь. Как дела?

Ну привет! «Здравствуйте! Как дела!» Опять дядьпеть. Алло! Мы то-ро-пим-ся!

– Анечка! Здравствуй. Спасибо, хорошо, – охотливо вовлёкся дядьпеть. – В общем и целом, дела великолепны, без всякого преувеличения. На день грядущий чашечку истинно колумбийского кофейку, сахару минимум, сливок, динь-динь-динь – и утро зазвенело. А дальше работа, работа, дел моря и океаны. Хотя постой-ка, немножечко привираю, лукавлю, ага. Намедни ж происшествие приключилось. Спину потянул, ну: мусорные баки чистил как обычно, а один тяжёлый такой попался, с тонну прям. Думаю, а что же он такого весит? Порылся, а там…

– Золото-бриллианты? – то ли пошутила, то ли всерьёз Пончик.

– Такое тоже бывало, тогда всё сдал государству под роспись. Нет. Сейчас гораздо ценнее. Точную копию "Давида" выудил, представляете, девочки. Бронза, ужасно старый век.

– Микеланжело что ль? – Анька.

– Его-его, ди Лодовико ди Леонардо ди Буонарротти Симони, родимого.

– Чума! – Анька рот раззявила.

Откуда ему вообще знать про искусства, и эта его возвышенная манера общения… Прям не дворник – профессор. Вечно Анька возле этого дядьпеть останавливается. История их знакомства не такая, кстати, возвышенная, а вполне вонючая. Однажды Пончик вляпалась в какашку на асфальте, сама на каблуках была. Застряла: ни вперед, ни назад – слишком огромная та какашка, чуть шевельнёшься, затянет по шею. А рядом этот дворник как раз шкрябал лопатой, асфальт от какашек спасал. Их целое минное поле накакали, будто стадо коров или свиней случайно в городе кто забыл. Увидел дворник Аьку в "ароматном" капкане – прослезился. Сбегал, приволок ей чёботы, с третьей попытки вытянул. С тех пор Анька носит сплошную платформу и здоровается каждый божий раз с этим дядьпеть.

Интересно, сколько ему? 55, 58? Отличная карьера у человека в жизни, нечего сказать. Алкаш, наверное.

– Сдал государству, – продолжил своё нескончаемое погружение в предмет дядьпеть.

– Жаль, могли бы на рынке толкнуть, нехило бы подзаработали! – Анька.

– Ну что ты! – возмущается. – Как можно? Это ведь не моё, чужое, да ещё такое ценное. Я так не умею.

Толкаю Аньку в бок: на время смотрела?!

– Иду-иду, – отмахивается, а сама опять: – А я бы толкнула, а чего, деньги-то не лишние, лично у меня карманных денег не особо водится, а тут такой куш.

– Нам пора! – взрываю к чёрту этот светский диалог и тяну Слонопотанну за рукав, но только за тот, что чебуреком не оканчивается. – Шевели капронками, опоздаем же.

– До свидания, дядь Петь, увидимся. – Пончик тяжёлым локомотивом начинает ход. Пыхтит, но движется, слава богу. И даже разогналась, смотрите-ка. Бежит, мелькает жирностями.

– Всего доброго, девочки, – крикнул нам во след дядьпеть и, кажется, нырнул в мусорку, мы уже далеко отошли, не видно.

Мой Понч носит всё чёрное. Верит, что тёмный сужает её необъятность. Может, и сужает. Но не такую же, вселенскую! Ноги шире сапог раза в три. Как они вообще в сапоги у неё помещаются? Видимо, по коленям молотком тюк-тюк, как сваи на стройке заколачивает их с утра. Бедные ноги не умеют спорить: упираются, кряхтят, но утрамбовываются. Правда, с некоторыми потерями: те их части, которые ну никак не вколачиваются, выходят на поверхности голенищ наростами-валунами. Даже через чёрный капрон виден их болезненный багровый цвет.

1
{"b":"834092","o":1}