— Вот именно, что надоело мне уже играть. Вот именно, что я хочу настоящей уже жизни!
— И с чего же ты хотела бы её начать? Настоящую жизнь.
— Хотя бы с того, что ты пригласишь меня к себе в гости…
Я расценила его молчание как нежелание видеть во мне не игровую уже куклу, а настоящую свою возлюбленную.
— Куда? — спросил он.
И опять у меня язык не повернулся напомнить о хрустальной пирамиде. Я бы лично устроила там генеральную уборку, если она с его слов давно заброшена. Поэтому я сказала, — Хотя бы, в свой подземный мир.
— Подземный мир? — спросил он. — Ты забыла про оборотней, которые там околачиваются, как убеждён фантаст Чапос? Хочешь раздвинуть границы обустроенного мира? Чем же тебя не устраивает та реальность, в которой ты и существуешь?
Я задумалась. Опять подумала про Гелию. Она ведь в этот его «подземный мир» была вхожа. Она заслуживала, а я нет? — Много чем не устраивает. Не только грубым трудовым народом, который можно и пожалеть порой. Но и людьми, вроде бы, образованными, но такими обособленными и никого не любящими, чья душа всю жизнь живёт в непрошибаемом каком-то панцире, которым они брезгливо соприкасаются друг с другом, высекая скрежет и, опять же, скрытую или открытую неприязнь друг к другу. Не нравится наличием Чапоса и похожих на него хищных ловцов по всему континенту, вдобавок к прочим наглым хупам, алчным торговцам, распутным актёрам, чванливым бюрократам, неопрятным ремесленникам, жестоким военным, несносно-высокомерным обитателям высших сословий и прочим обособленным кастам и общинам. Мне нет места среди них, да я и не стремлюсь к сближению с ними.
— К какому же срезу общества ты относишь меня?
— К такому… Чапос в чём-то и прав, причисляя тебя к оборотням. Ты живёшь здесь не с подлинным своим, а фальшивым лицом…
— Как же ты, такая тонкая и чувствительная, настолько требовательная к душевным качествам людей, полюбила того, у кого даже нет настоящего лица?
— Для меня твоё лицо открыто уже давно. В этом-то и дело.
— И каково же будет твоё выдвигаемое требование к этому лицу? То есть ко мне.
— Я его озвучу, когда ты придёшь ко мне не глухой ночью, а ранним вечером, и мы хотя бы для начала погуляем по лесопарку…
— Но ведь именно таковой и была первая попытка нашего сближения. Ты же сама гневно отвергла подобный стиль отношений.
— Я отвергла сам стиль навязываемой бродяжьей любви. Я не хочу уподобляться Эле. Но ты, вроде как, исправился. Придёшь сегодня к моей «Мечте»? Ведь не исключено, что мы обретём, наконец, искомую гармонию. Но только не во сне это будет, а в реальности…
— А как же твоя щепетильность к мнению окружающих, в том числе и твоих служащих?
— Меня не волнует мнение моих служащих, которых столь же мало волнует моё мнение на их счёт. И с окружающими я уж как-нибудь разберусь. Мои первые впечатления об этом «Лучшем городе континента» давно уж развеялись. Я привыкла здесь и поняла, что тут, как и везде. Всякий живёт, как ему и позволяют его же врождённые или приобретённые навыки приспособления к условиям среды, не всегда благоприятной, но всегда предоставляющей возможность бесконечно лавировать и мимикрировать.
— Браво! — произнёс он с заметной грустью. — Сегодня я не смогу к тебе прибыть. Но как-нибудь и соберусь…
Я поняла его как нежелание принимать мои условия, — Что же тебя не устраивает в предложенном стиле общения? Если ты, как говоришь, зверски скучаешь, почему нет?
— Я не сказал: нет. Я сказал: не сегодня. А сегодня можешь погулять с Антоном.
— Благодарю за разрешение, — процедила я. — Кажется, я поторопилась с тем, что опять доверилась тебе, оборотень…
— А что? — ответил он с внезапным воодушевлением. — Чем не новая фаза нашей с тобой игры? Игры с оборотнем из подземного мира, — он изобразил довольную улыбку, а может, и впрямь испытал внезапное удовольствие от собственной придумки.
— Твои мрачные фантазии уж точно не желательны для их воплощения в жизнь.
— Тебе не угодишь. Сама же хочешь в гости к подземному оборотню.
— Поищи себе других придорожных бродяжек, в которых нет недостатка. Здесь лишь по виду все приличны и безупречны. Выпусти меня наружу!
Он тут же подчинился и открыл заблокированную дверцу, после чего сунул мне в руки мой баул, — Вот тебе твои сокровища. Прячь их надёжнее, а то у тебя слишком уж вороватая прислуга. Так что радуйся, что тебя окружают агенты Латы и следят за порядком в твоём хозяйстве. И учти, не хозяин, кто своего хозяйства не знает, — он не уезжал, и я продолжала стоять.
— Почему Лата так старается ради меня?
— Она старается ради Цульфа. Она хочет его себе в мужья. А уж Цульф ради своих же выгод старается. Но уж никак не ради тебя.
— Если бы я сбежала, ты повёл бы дочь Латы в Храм Надмирного Света?
— Лату бы повёл, — он захлопнул дверцу и укатил в сторону стены, чтобы отбыть по своим делам в загадочную и страшную Коллегию Управителей. Что конкретно было там страшным или опасным, неизвестно, но при упоминании этой Коллегии сразу же возникал в памяти угрюмый облик и квадратная челюсть мощного, но в то же время обладающего идеальной военной выправкой, Ал-Физа в стальном плаще. Таким я запомнила его на той изукрашенной площади. Ифиса рядом с этим, обожествляемым ею, идолом показалась вдруг совсем миниатюрной, покорённой без шанса от него освободиться. Наверное, и прочие Управители континента не были лучше или человечнее. Я невольно содрогнулась, вспомнив об откровениях Инара Цульфа, когда тот рассказал о том, что это властное чудовище преследовало и меня своим вниманием…
По крайней мере, всегда не лишнее подумать о том, что жизненные обстоятельства могли бы сложиться куда как фатальнее. И я вполне могла оказаться не здесь, а в тисках настолько подавляющей личности, что… В отличие от бедняжки Ифисы в её беззащитной юности и ненужности собственным родителям, у меня всегда имелись сильные защитники. Те, кто любили меня и… любят?
Сидя на том самом бревне, где и сидела недавно с Антоном, я без всякой уже печали оценила сложившуюся ситуацию. О том, что я оговорила себя, признав свою близость с Антоном, что являлось дичью и невозможностью, я тут же и забыла. Это же была разновидность перебранки, желание отразить его оскорбительный натиск. Вроде бы, Рудольф не собирался меня оставлять, но и конкретного ничего мне не сказал. Оставалось лишь жить точно так же, как и прежде. И даже лучше, ибо отпала на время суета и раннее вставание, связанное с бесконечными столичными выставками и распродажами. Я зевнула и отправилась досыпать.
