— Ни к какому, — не стал увиливать сотник, переглянувшись с сестрой. — Мы сами по себе.

— В таком случае вопрос о цели вашего пребывания в этом лесу можно счесть излишним.

— Вы совершенно правы, лейтенант… Катя, скажи, чтобы кашу дали. Три порции.

И снова короткий обмен многозначительными взглядами между братом и сестрой, после чего дама оставила их наедине. Несколько мгновений в палатке царила неловкая тишина — та самая, когда все участники просто не знают, с чего начать, чтобы беседа хоть как-то задалась.

— Спрашивайте, лейтенант, — сказал престранный казачий сотник. — Я готов ответить на ваши вопросы.

— На все? — осторожно поинтересовался Дитрих.

— На какие смогу.

— Вы пришли сюда с юга?

— Из земель Войска Донского.

— Давно?

— Мы здесь с весны. Освоились, изучили местность, наладили снабжение.

— Местные жители?

— Они нелояльны к шведам. Это нас и выручает.

— А оружие, порох? Трофеи?

— Частично.

Последний ответ, сопровождавшийся слегка насмешливым взглядом, заставил Дитриха прикусить язык. Спрашивать, откуда взялось необычное оружие не менее необычных казаков, почему-то перехотелось.

— Имеете ли вы намерение присоединиться к осаде Нарвы, господин сотник? — прокашлявшись, поинтересовался Дитрих.

— Возможно, — последовал ответ. — Обещать не стану, хотя интерес такой есть. Но вы не задали самый главный вопрос.

— О судьбе моей и моих солдат, — догадался лейтенант. — Что же нас ждёт?

— Только одно: вы идёте с нами.

Спрашивать, что будет в случае отказа, Дитрих тоже не стал. Но прощупать почву всё же стоило.

— У меня есть некоторые обязательства перед своим полком… — начал было он, но был самым невежливым образом прерван.

— А у меня перед своим, — жёстко сказал сотник. — Ваши люди наверняка начнут болтать, это поставит под угрозу жизни моих людей. Поэтому вы идёте с нами. Так будет спокойнее всем.

В проеме входа, скудно подсвеченном последними отблесками вечерней зари, возник силуэт: вернулась сестрица. В одной руке она несла вкусно пахнущий котелок, в другой — три миски и три ложки. И, пока она накладывала кашу, Дитрих отметил про себя, что дама не улыбается. Вообще. И, как ему показалось, не проявляет ровным счётом никакого интереса к чужаку. Каша, кстати, замечательная, так готовили русские крестьянки в деревнях, где приходилось квартировать. Ложки были самыми простыми, деревянными. А вот фасолеобразной формы глубокая и узкая миска, в которую казачка щедро наложила ужин, заставила забыть обо всех прочих странностях.

Из чего сделана эта вещь?

На вид материал миски выглядел как очень светлый металл или сплав, но по весу был значительно легче глины, почти как не слишком плотное дерево. Не бывает таких металлов, хоть стреляйте. На всякий случай Дитрих сделал безразличный вид, но именно в этот момент он испугался по-настоящему.

Пусть эти люди и не враги, но неизвестность страшит больше, чем открытая враждебность. Однако и огромная тайна, что окружала этих людей, она ведь не только пугала. Её хотелось разгадать, Дитрих счёл своим долгом найти ответы на все вопросы.

Интермедия.

— …Я воюю за свою землю. А вы?

— За интересы своей страны.

— У вас стало традицией воевать за интересы своей страны на чужой земле. Что ж, у нас за последние лет восемьсот выработалась иная традиция — вышибать вас отсюда.

— Вы никак не поймёте, — пленный внезапно рассмеялся. — Нет у вас своей земли, никогда не было и быть не должно. Потому что нет у вас права владеть чем-либо. Вообще.

— Какие знакомые речи. В прошлый раз они звучали на немецком языке. Чем закончилось, помните, надеюсь?

— Гитлера погубили его торопливость и неблагодарность. Вас тогда спасло только это.

— Правда? Может быть, что-то ещё? Только не надо рассказывать мне сказки про Генерала Мороза и «трупами завалили». И я, и вы в курсе реальных исторических фактов, поэтому можно обойтись без пропагандистской трескотни.

— Факты — это ещё не всё. Многое зависит от того, как их подадут. Именно поэтому вы всегда выигрывали войны на поле боя и проигрывали их в умах масс. Для всего мира людоеды — не мы, а вы.

— А кто у нас сегодня «весь мир»? То-то и оно, что вы снова скатились в пропаганду. Что самое смешное, вы сами в неё верите, и даже пытаетесь убедить меня. Гитлер, к примеру, тоже считал, что Наполеона погубила излишняя самоуверенность, а уж он-то учёл все его ошибки.

— То, что вы сейчас со мной разговариваете вместо того, чтобы загонять иголки под ногти, уже говорит о том, что прав я.

— С какой стати?

— Чутьё природного раба, который не поднимет руку на господина. Вы никогда не причините мне вред. Не посмеете.

— А вам не приходило в голову, что я просто не скотина, способная загонять кому-то иголки под ногти? Нет? Ну так выбейте из головы то дерьмо, которое в ней содержится вместо мозга, и попытайтесь немного подумать. Иногда бывает полезно.

4

— О чём задумалась?

— Об этом немце. Умный чувак. Думаю, быстро догадается, откуда мы свалились.

— Зачем ты ему алюминиевый котелок подсунула?

— Проверка на внимательность. Всё, что надо, он заметил, но виду не подал. Молодец. А по поводу шока — ты нас самих вспомни в первые дни …здесь.

Брат и сестра сидели на ящиках из-под трофейных натовских ПТУРов у входа в палатку, наблюдали последние отблески заката и обсуждали сегодняшнее происшествие. За прошедшие месяцы они действительно пообвыклись в этом времени. Шок после окончательного осознания реальности провала в прошлое давно прошёл. Человек — такая тварь, которая, если не убили сразу, приспособится к любым условиям.

Подавляющему большинству из местных хватало выработанной в самом начале легенды про «казаков-пластунов с Дона». Шведам вообще ничего не рассказывали: после того, как близко познакомились с этими вояками, брать их в плен и, тем более, откровенничать категорически перехотелось. Подданные Карла Карловича, за редчайшим исключением, вели себя просто омерзительно. Русские солдаты и офицеры до сих пор не встречались. Крестьяне… ну, не будем о грустном. Однако сегодня попался интересный экземпляр — умный, наблюдательный, явно образованный по меркам своего времени.

— Наш гость подтвердил предварительные данные: Пётр поверил шведам и увёл часть войска от города, — тихо сказала сестра. — Думаю, это шанс.

— Вмешаться и изменить историю? Не наделать бы хуже, — покачал головой брат.

— На то нам и головы даны, чтобы семь раз подумать, прежде чем за дело браться, — возразила она. — Хотя мы и так уже вмешались.

— Кстати, о дальней перспективе. Твои предложения?

— У нас здесь два пути. Или, как наши предки, ходить «за зипунами», или записываться на службу.

— К Петру?

— Он не хуже других.

— Он же нас досуха выжмет, как только узнает…

— Я именно об этом.

Брат с сомнением посмотрел на сестру.

— Женя, дипломатия — это моя епархия, — негромко сказала она. — Доверь мне переговоры, и я сделаю всё как надо.

— С их отношением к женскому полу у тебя мало шансов.

— Я это тоже учла. Ну как, доверишь?

— Дашка добрая, я хитрый, а ты умная, — коротко хохотнул брат. — Занятно легли карты в нашей семейке.

— Я — циничная, рациональная, жестокая и беспощадная тварь, которой чуждо человеколюбие, — не меняя тона произнесла сестра. — Кому-то же нужно иногда становиться таким, чтобы другие могли позволить себе роскошь быть просто добрыми и хитрыми.

В лагере и на подходах к нему сменились часовые. Да, поздновато уже, совсем стемнело. Пора позаботиться о светомаскировке.

— Гасить костры! — брат поднялся на ноги и отдал приказ.

— Гасить костры! — эхом на разные голоса отозвались в вагенбурге. — Отбой!

5

…Они «попали» в тот момент, когда захватили у противника серьёзный склад оружия. Ещё удивлялись безалаберности врагов, которые даже подходы толком не заминировали — пара поставленных в спешке растяжек не в счёт.