Что узнаем мы из большинства историй России?

Узнаем ее географическое положение и природные условия. То, как отдельные племена и княжества сложились в государство, как оно развивалось, кто и как им правил. Какие вело войны. Кто принес ему наибольшую пользу, а кто вред. Узнаем и о духовной жизни страны, о ее культуре, о роли во всем этом Православной Церкви.

Но ведь с определенного времени в России фактически было две культуры — господская и народная. Однако почти все истории рассказывают нам в основном о первой, о культуре господской, и чаще всего столь подробно, что мы знаем о ней, наверное, почти все. Хотя известно ли вам, что дворян в России было всего лишь около двух процентов населения, а со всей чиновничьей армией и военной верхушкой господ не более пяти процентов?..

Ну а как жил бытово и духовно народ — остальные девяносто пять процентов русских? Из чего складывался мир народной русской души?

Об этом в общих историях вы не узнаете почти ничего.

Но ведь духовный мир формирует культура, и мир русской души сформирован именно народной культурой. И у нас существует множество трудов по ее отдельным областям. По русскому фольклору. О религиозных исканиях народа. О его святых угодниках и подвижниках. О его жизненном укладе. Об обычаях, традициях и поверьях. Об одежде. Праздниках, песнях и танцах. Народном зодчестве. Иконописи. Художественных промыслах. Да, по существу, и вся великая русская художественная литература тоже ведь о народе, о народном и национальном.

Разве этого мало?

Мало.

Ибо по сей день нет труда, объединяющего все это воедино и показывающего, что только вся народная культура в целом формировала и формирует мир русской души, только она делает русских русскими. То есть речь идет о едином своде всего этого, о цельной истории народной культуры, которая и позволит нам, наконец, воочию увидеть, чем же действительно велика великая Россия.

Я, разумеется, отлично понимаю: чтобы охватить и осветить весь духовный мир русского народа, не хватит и тридцати толстенных томов. Но нужда в сем столь остра, столь вопиюща, — ибо не знает большинство нынешних россиян свой народ, постыдно, позорно не знает! — что я счел возможным и попытался обозначить хотя бы основные составные неповторимого, необъятного мира русской души..

Сейчас, когда большинство живет в городах, особенно в крупных, которые все сильнее походят друг на друга, кажется, что природа, среда обитания почти не влияют на формирование человека, на формирование его физического обличья, его психики и характера. Но это не так: оно просто слабее, чем прежде, и менее заметно. Прежде основная масса народа жила ведь в деревнях, появлялась там на свет и уходила в мир иной века и века подряд. Земледельческой, крестьянской была страна вплоть до двадцатого века, и связан был русский человек со своей землей практически всем своим существом, каждой клеточкой и дыханием своим и подчинялся ей, и душу имел и мысли только такие, какие растила она.

А она, изначальная, коренная, еще доуральская Русь, хотя и входила территориально в Европу, занимая по площади почти половину ее, природно от остальных ее стран сильно отличалась; общая площадь Европы 11,6 миллиона квадратных километров, а европейская часть дореволюционной России и Советского Союза 5,6 миллиона. Правда, заняла Русь эти великие пространства не сразу, но с конца пятнадцатого века уже была самым большим государством континента.

Однако, если среднеянварские температуры в Мадриде, например, плюс 4, в Лондоне — плюс 3, Париже — плюс 2, Берлине — минус 1, то в Москве и южнее ее — от минус 8 до минус 12, а в Нижнем Новгороде, Перми, Самаре и Архангельске еще холоднее. Сельскохозяйственный период в Западной Европе продолжается в среднем восемь месяцев, а в южных странах — Италии, Греции, Испании, Болгарии — еще дольше, а у нас пять, шесть и лишь местами до семи месяцев. От двадцати до пятидесяти процентов северо-русской равнины занимают болота, непригодные ни для каких угодий. На гигантских пространствах многие века были сплошные, порой непроходимые леса — хвойные, лиственные, дубовые; там, где нынче лесостепь и даже чистые степи, то есть ниже Орла, Пензы, Тамбова, тоже некогда были леса, и большинство среднерусских и северных пахотных земель, включая знаменитое Владимирское Ополье, начинались в глубине веков с кулижных полей — кулижек, то есть с самого примитивного подсечного земледелия, когда мужик или несколько мужиков выбирали место в лесу у реки, речки или озерка, валили столетние сосны, светлые березняки, черный липняк или неохватные дубы, корчевали, выжигали пни и, мешая золу, пепел с землей и навозом деревянными сохами, косулями и мотыгами, год за годом превращали в плодоносящую пашню. И все расширяли и расширяли их новыми пожогами, вырубкой, корчевкой. Сколько всего за полтора, два тысячелетия было так отвоевано миллионов квадратных десятин и верст у лесов русским крестьянином — кто теперь возьмется хотя бы прикинуть и подсчитать их, если и в Средней России вместо лесов теперь остались местами лишь жалкие, просвечивающие насквозь колки. И уж совсем трудно себе представить, сколько мужицких жил лопнуло на таких тяжких работах-надрывах, сколько из них пало навеки тут же в только что проложенные борозды!

Многое превозмог русский крестьянин, многое сумел. Но огурцов на Северной Двине, на Пинеге и Мезени вырастить все-таки не смог, обходился без них. И пшеничка в большинстве мест не вызревала, и ячмень и ржица, случалось, даже в Новгородской и Вологодской губерниях уходили иногда недозревшими под снег. Это называлось — зеленые годы, то бишь голодные. И дыни с арбузами в коренной России никогда не вызревали.

Плодородных земель до слияния с Украиной и обретения южных областей было мало, а там и засухи мучили, ибо вокруг Парижа, скажем, осадков выпадает до тысячи миллиметров в месяц, а в нашем Ставрополье лишь четыреста.

А сколько надо было запасти крестьянину сена, чтобы его коровы, лошади, овцы и козы кормились нормально и в хлевах в долгие суровые зимние месяцы с ноября по май, до новой зеленой травки. На сенокосы выходили повсюду буквально все — мужики, парни, бабы и девки. В считанные дни ведь надо было управиться до непременных в эти сроки дождей: все скосить, высушить, сметать в стога, поставить зароды, перевезти домой. А к сену той же скотине и другой живности требовались еще зерно, отруби, солома, свекла.

А сколько труда уходило на посевные, на огороды, на жатву, сушку и обмолот жита, выращивание и обработку других культур, среди которых была и такая сложная, трудоемкая и сверхнеобходимая, как лен. И по домашнему хозяйству всегда полно забот. Ни дня свободного не знали русские крестьянин и крестьянка в страдную летнюю пору. Зимой было, конечно, полегче, но лишь чуть полегче, потому что на Руси крестьянин чаще всего и избу ставил себе своими руками, и все, что к ней прилежит, ладил, вообще все, все по хозяйству делал в основном сам. А крестьянка и пряла, и ткала, и всю семью обшивала, одевала в холщовые новины и непокупные сукна и ситцы. Да и промышляли многие разными ремеслами — какой-никакой, а все приработок к собственным харчам-то.

И были еще великие морозы и великие снега долгими зимами, съедавшие целые горы дров. Были великие половодья и непролазные распутицы, отрезавшие селения друг от друга и от всего мира.

Вот и подумайте: мог ли человек слабый, ленивый, невыносливый и нетерпеливый жить такой жизнью, все больше и больше осваивая, обустраивая, расширяя и улучшая и улучшая свои трудные земли? Конечно, это было под силу только воистину сильным, очень выносливым, терпеливым, решительным, стойким и смелым.

И все же это лишь часть тех черт, которые сформировала в русских их земля, их природа.