Менестрель моргнул. В этом он сам уже был неуверен. Он не знал, куда ему теперь идти и что делать, но он знал, что жизнь теперь будет намного интересней, чем раньше.

— Я всего лишь певец, — ответил он.

— Сыграй-ка еще разок, а? — попросил Гарри.

Ринсвинд моргнул и отвернулся от окна.

— Нас только что обогнал мужик на лошади, — сказал он.

— У-ук, — ответил Библиотекарь, что значило «У нас тоже есть, на чем лететь».

— Я просто сказал.

Змей, шатаясь, как пьяный шут, поднимался выше и выше на потоках теплого воздуха. Это была единственная инструкция, полученная экипажем от Леонарда, который теперь сидел в глубине кабины так тихо, что Моркоу начал беспокоиться.

— Он просто сидит и шепчет «десять лет» и «весь мир»! — доложил он. — Кажется, у него шок. Ужасная кара!

— Но он выглядет вполне довольным, — сказал Ринсвинд. — И отложил свои наброски. И перелистывает те картинки, что мы сделали на луне.

— Бедняга. Его разум помутился. — Моркоу наклонился вперед. — Нам следует доставить его домой как можно быстрее. Как там было? После второй звезды налево и прямо до самого утра?

— Думаю, это было самое идиотское высказывание за всю историю навигации, — сказал Ринсвинд. — Думаю, просто последуем на свет. О, и еще нам лучше не смотреть вниз на богов.

— Это очень сложно, — кивнул Моркоу.

— Да уж, практически не возможно, — откликнулся Ринсвинд.

В том месте, что не отмечено ни на одной карте, бессмертный Мазда, принесший огонь, лежал на своей скале.

После десяти тысяч лет память начала подводить его, и он не мог четко объяснить, что же все-таки произошло. С неба спустились какие-то старики на лошадях. Они разбили его оковы, дали ему выпить и пожимали его трясущуюся руку.

А затем они скрылись в звездном небе, как же быстро, как и появились.

Мазда лег на скалу, которая за века уже приняла форму его тела. Он так и не понял, кто были эти люди, что они хотели, да и вообще, что же произошло. Он был уверен только в двух вещах.

Он был уверен, что скоро рассветет.

Он был уверен, что сжимает в руке очень острый меч, оставленый ему одним из стариков.

И он мог слышать как с рассветом все ближе и ближе раздается трепет орлиных крыльев.

Ему это точно понравится.

Это совершенно нормально — тот, кто спасает мир от неминуемой гибели, никогда не получает должной награды, потому что раз уж неминуемая гибель прошла стороной, люди сразу перестают понимать, насколько неминуемой она была. Поэтому все стразу становятся очень жадными, как только речь заходит о чем-нибудь более матреальном, нежели слова благодарности.

Змей грузно шлепнулся на бугрисую поверхность Анка и, как это всегда бывает с общественными предметами, которые никому не принадлежат, сразу стал собственностью огромного числа людей.

Леонард приступил в выполнению возложеной на него епитимьи. Это было встречено одобрением со стороны священнослужителей Анк-Морпорка, как богоугодное дело.

Через три недели после описываемых событий лорд Ветинари, Патриций Анк-Морпорка, получил срочное сообщение, которе заставило его посетить Храм Мелких Богов, несмотря на царившее там столпотворение.

— Что у вас случилось? — требовательно спросил он у священников.

— Это… это богольство! — сказал Хьюнон Чудакулли.

— Почему? Что он рисует?

— Дело не в том, что он рисует, мой лорд. То, что он изобразил… изумительно. Но он уже закончил!

Высоко в горах, сквозь бури, сверкал красный свет. Когда же зима пошла на убыль и задули весенние ветра, рубины заиграли в солнечном свете.

Никто не помнит имени певца. Но все помнят его песнь.