Киримов вышел из кабинета. Шагая не торопясь по коридору, кивнул головой часовому, спустился по лестнице и вышел из здания штаба. Идя по двору, он задумался о друзьях, о родных, о ней – войне проклятой! И уперся в борт ГАЗ-АА, который стоял на дворе. Увидев в кузове свой искореженный мотоцикл, еще добавил в свой организм «яда» этой жестокой, бесчеловечной войны, вспоминая то ощущение, когда пули и осколки мин свистят над головой, летят и кладут наземь навсегда твоих товарищей. Иван с легкостью перепрыгнул через борт полуторки, присел около мотоцикла, левую руку положил на погнутый баранкой руль, а правой обнял пробитый в нескольких местах обгорелый бак.

– Спасибо тебе, наш боевой товарищ, верно ты служил нам все эти годы, вывозил из трудных ситуаций. Спас и сейчас от этих безмозглых мин, – тихо проговорил Иван с глубокой грустью в глазах.

Немного погодя спрыгнул с грузовика, поспешно направился со двора в сторону госпиталя.

Генерал, поговорив по телефону, наблюдал по-доброму за Иваном из открытого окна своего кабинета. Немного подумав, снова взял трубку телефона, набрал номер и негромко сказал:

– Майор, зайди ко мне, чаю попьем.

Через несколько минут заместитель по тылу майор Сиротин был в кабинете генерала армии РККА.

– Ты в Ирбите был? – начал Рогожников. – По моему заданию сколько привез?

– Да! – ответил Сиротин. – Привез, сколько смогли дать, столько и привез: ни больше ни меньше тринадцать штук.

– Выдели, пожалуйста, мотоцикл капитану Киримову.

– Но у нас нет лишних, все по подразделениям расписаны, товарищ генерал!

Рогожников неспешно подошел к столу, налил из чайника чай в две металлические эмалированные кружки коричневого цвета и пригласил майора присесть на стул. Сам встал у окна, грустно глядя на М-72 в кузове грузовичка.

– Да ты же знаешь, как Киримов относится к мотоциклам, не проживет он без него. В тоске будет воевать, а для нашей страны это неправильно, воевать надо на совесть. – Генерал сжал свой огромный кулак, вытянув его перед собой. – В общем, и дела у них такие, что без мотоцикла никак.

Попив чай, майор сидел в раздумье.

– Давай что-нибудь придумай, но чтобы послезавтра он принял железного темно-зеленого бойца в свой строй, – добавил Рогожников.

– Хорошо, Петр Васильевич, буду думать, придумывать, – отрапортовал майор, вышел из кабинета и быстро зашагал по коридору.

Дорога в медицинское учреждение вела проулками к лесу, на восток города. Капитан шел по темным переулкам, думая о чем-то, вдыхая запахи распустившихся листьев березы и кустов сирени, растущих по обе стороны дороги, и не заметил, как по тропинке подошел к госпиталю.

– Приветствую вас, гвардии капитан Рабоче-крестьянской Красной армии, – послышался говор человека, сидящего на лавке у двери.

Именно такими связками слов часто пользовался майор Воронцов Архип Гордеевич – главврач этого госпиталя. И каждый в округе знал об этом.

– Добрый вечер, Архип Гордеевич, – улыбнулся Иван. – Опять цигарку смотали!

У Воронцова на все неожиданные вопросы находились не менее быстрые ответы. Видимо, для поднятия настроения, так необходимого бойцам, попавшим сюда в это тяжелое время. Но сам он выглядел неважно. Видно было, что устал этот человек и сил уже у него нет. Не думал он, что пережить войну придется ему в жизни, но она устроила ему именно такое испытание. Кому-то винтовку держать и в людей стрелять, а кому-то перевязывать и пули из этих людей вытаскивать. Но не унывал он никогда, лишь говорил в трудную минуту: «Вытянем мы Илюшку из болота!»

– То ли смотал, то ли скрутил, табак улетучился, дел намутил, – с натянутой улыбкой ответил Архип Гордеевич.

Вот и думают бойцы, что такое наговорил главврач. Пока думают, глядишь, и от боли отвлеклись и мыслей ненужных.

– Как Станислав Белов, очнулся уже? – поспешно спросил Иван.

Воронцов, больше ничего не говоря, помотал головой, втягивая в себя дым папиросы. Киримов в ответ угрюмо чуть качнул головой и открыл дверь в коридор больницы.

Идя к палате, в которой лежал Белов, Иван задумался: «Что же это происходит сейчас, люди гибнут и страдают, что делят в этом большом мире?» Задумчиво шагал, мысли проваливались все глубже и глубже. Такие мысли, бывало, появлялись в тылу – на передовой, конечно же, им не было места!

Неожиданно открывшаяся дверь палаты заставила Ивана мгновенно прийти в себя.

– Смотрите, куда идете, товарищ капитан! – улыбнувшись, сказала медсестра, выходящая из кабинета.

– Как он? – резко спросил Иван.

– Без изменений, – ответила она и быстрыми шагами направилась в кабинет Воронцова.

– Может, богатырского чаю ему приготовить из лекарственных трав? – добавил капитан ей вслед – так… для поднятия настроения и поддержания разговора.

Она, не повернувшись, хлопнула бежевой деревянной дверью кабинета.

Иван зашел в палату к Белову, в которой примерно три десятка кроватей были заняты бойцами. Теми людьми, которые героически сражались за свой народ, за свою Родину, не жалея себя, пока не попали сюда. Кто-то читал газеты, кто-то лежал неподвижно с перевязанными частями тела, один из них еле слышно напевал какую-то песню. Станислав Белов так же неподвижно лежал в кровати, укрытый солдатским одеялом серо-коричневого цвета, с грубыми ворсинками.

Иван, как обычно, поприветствовал его, протянув ему руку, смачно приложив свою ладонь к его ладони:

– Здорово, друган! – неимоверно желая, чтоб он открыл глаза и ответил ему тем же.

Но в этот раз ладонь его показалась холодной. Капитан наклонился к нему послушать дыхание, но его не было. Резко приложил левую руку к телу в районе сердца и не почувствовал биения.

– Врача, медсестра! – заорал в сторону двери Иван.

Первым в палату забежал Воронцов, за ним медсестра.

– Что случилось? – крикнула она.

– Да сердцебиения у него нет, и руки холодные!

Главврач поспешно приложил ухо к груди Белова, схватил руку, чтобы прощупать пульс.

– Ну! Ну! – заволновался Иван. – Что с ним?

– Да тише ты! – резко скомандовал Воронцов.

В этот момент у капитана перехватило дыхание, разные мысли начали скользить в голове. Он снова схватил Белова за правую руку, сжал ладонь и начал трясти ее непонятно зачем.

– Да не руку тряси, на грудь надави несколько раз! – крикнул Воронцов.

Медсестра провела искусственное дыхание, Иван периодично давил на грудь.

Он не заметил, сколько это все длилось, лишь услышал: «Капитан, остановись, остановись, слышишь! Уже не поможешь».

Иван медленно убрал руки с груди товарища, осмотрелся по сторонам. Все вокруг молча смотрели на него.

– Да нет же, нам вместе надо… воевать вместе нам надо, вместе надо! – выкрикнул резко капитан.

Снова схватил за руку Белова, сжал ладонь так, что послышался хруст кости. И какая-то дрожь пошла по его руке, Стас крепко обхватил ладонь Ивана и резко открыл глаза. Секунду-две они были нормальные. Но когда он осмотрелся, на третью секунду примерно, он резко отбросил руку, глаза его стали пугающе безумными, и он попятился к стенке кровати.

– Что такое, где я, кто я?! – заорал Стас, вскочил и бешено стал смотреть по сторонам, выкрикивая какую-то ерунду.

Показалось, что своим неадекватным поведением он испугал даже самого себя. Оцепенел на секунду, не двигался. Через какое-то мгновение снова поднял тон. Медсестра, недолго думая, выбежала из палаты.

– Хватит орать, здесь раненые кругом! – в негодовании воскликнул Воронцов и перешел на более мягкий тон, уговаривая Белова успокоиться.

Стас, медленно присев на свою кровать, укрылся одеялом. Десяти секунд хватило «сестренке», чтобы вернуться со шприцем в руках.

– Не надо… Успокоился вроде, – медленно и задумчиво сказал Воронцов. – Последствие контузии интересное, примерно восемь минут без дыхания. Волшебство какое-то… Я уж думал, потеряли бойца.

Палата раненых наполнилась оживленным говором, с одной и другой стороны неслось: