Обычно повседневные отношения рассматривают как область свободного волеизъявления. Кажется, что внечеловеческие социальные институты (государство, экономика, идеология, право) уступают здесь место «жизненному миру», где социальная ситуация конструируется активным субъектом и, следовательно, может быть определена как реальная, и граница между настоящим и вымышленным становится условной. В основе концепций социального конструктивизма лежит «теорема Томаса»: «Если ситуация определяется как реальная, то она реальна по своим последствиям». Гофман последовательно разрушает миф о повседневности как мире свободно действующей личности и развертывает противоположное, реалистское, понимание ситуации: «Попробуйте определить ситуацию неверно, и она определит вас». Такова формула, которую можно назвать «теоремой Гофмана». Проблема, следовательно, заключается в анализе структурной организации повседневного взаимодействия.

Вклад Гофмана в социологическую теорию заключается в описании надындивидуальных «социальных порядков» или ритуалов повседневного взаимодействия, которые традиционно соотносились с личностным выбором и, соответственно, рассматривались как феномены психологического порядка. В определенной степени Гофман продолжил чикагскую традицию и открыл повседневность как форму социальной организации, «фабрику» социальностей, где человеческая субъективность, казалось бы, не укладывающаяся в рамки логических объяснений, принимает устойчивые рутинные формы. Гофман сделал повседневность предметом абстрактной теории и предложил систему категорий, описывающих логику повседневного общения. Он изучал структуру социальной жизни, развивал общую теорию межличностной интеракции и социальных обменов независимо от вида этой интеракции. На улице, в баре, казино, лифте, зале заседаний развертываются формальные структуры общения, и нет такой ситуации, в которой бы не действовал жесткий социальный порядок. Тонкая ткань повседневности, в которую вплетены формы «встреч», приобретает удивительную, почти мистическую прочность. Отклонения от поведенческих образцов лишь заменяют одно определение ситуации другим.

Подавляет ли этот порядок свободную индивидуальность? Гофман скептически относился к самой постановке такого вопроса. Он считал, что только благодаря фабрике социального взаимодействия можно управлять своими представлениями, сохранять автономию и быть самим собой. Драматургия межличностного общения создает предсказуемый и достаточно безопасный общественный мир. Человек почти никогда не задумывается, как он сидит, говорит, ходит и улыбается. Тем не менее, когда требуют обстоятельства, затрачивается много сил и внимания на то, чтобы сидеть, говорить, ходить и улыбаться как надо. Джонатан Тернер имеет основания считать, что общепринятое обозначение концепции Гофмана как «драматургической» ошибочно, потому что в его работах личность рассматривается не как мотивированная собственными установками и представлениями, а как результат действия внеличностных ситуационных и культурных факторов[1]. Свобода и необходимость становятся здесь неразличимыми.

Предметом исследований Гофмана является способность практического сознания «собирать» мир в организованное целое без участия дискурсивного контроля. Он доказал, что надындивидуальное происхождение имеют не только «большие» социальные структуры. Жизненный опыт, восприятие реальности, индивидуальные действия, в том числе речевые, социально структурированы — в самом действии воспроизводятся «порядки интеракции», образующие своеобразный континуум, или лестницу «фреймов», которая соединяет индивидуальное действие с социальной структурой и институтами «большого» общества. В определенной степени Гофман деконструировал межличностное взаимодействие — задача, аналогичная атаке структурализма 1960-х годов на «кантовского человека» как автономного субъекта, трансцендентную, ноуменальную сущность. Если предположить, что повседневная интеракция — текст, то деконструкция этого текста — «разбор наличных целостностей (социальных, культурных) и затем сборка структур как совокупности взаимодействующих элементов»[2] — становится условием понимания грамматики социальности. Результатом такого рода деконструкции становится описание форм «собранного мира»[3].

Ирвинг Гофман родился в небольшом канадском городке Мэнвилль в 1922 году. Его отец, украинский еврей, приехал в Канаду вместе с тысячами европейских эмигрантов. После средней школы Гофман учился в университете, где изучал химию, немного поработал в Национальном кинокомитете в Оттаве и даже мечтал о карьере кинорежиссера, но вскоре вернулся к академическим занятиям. В 1945 году он окончил факультет социологии и антропологии университета в Торонто и поступил на факультет социологии Чикагского университета. В Чикаго его учителями были Ллойд Уорнер, автор знаменитого исследования «Янки-сити», и Эверетт Хьюз. Со времен основателя Чикагской социологической школы Роберта Парка основой преподавания социологии в университете были полевые исследования или, точнее, расследования, обнаруживающие в повседневной рутине и даже отклоняющемся поведении формы социальной организации. Работая над магистерской диссертацией, Гофман изучал восприятие массовой аудиторией одной из знаменитых в конце 1940-х годов «мыльных опер», пробовал применить числовые методы, но проект оказался неудачным, во всяком случае, полученные данные никогда не публиковались.

Первые серьезные результаты были получены в проекте, выполненном по заказу Американского института нефтяной промышленности: Гофман изучал владельцев чикагских автоколонок. В центре его внимания была проблема рассогласования ролевых репертуаров. Собрав детальную информацию о двухстах владельцах автоколонок, Гофман показал, что они выполняют три несовпадающих (неконсистентных) класса ролей: они должны быть бизнесменами, обслуживающим персоналом и «технарями». Как бизнесмен владелец автоколонки пользуется относительной независимостью и престижем; как обслуга он должен подкачивать шины, вытирать пыль с капота и иными способами демонстрировать подчинение; как технический специалист он обладает прерогативой экспертного суждения, и его престиж несопоставим с престижем обслуги. Хотя эти три роли до времени сосуществуют в неявном виде, владельцы автоколонок отчетливо сознают неопределенность своего положения. Они плохо вписываются в местные деловые круги, демонстрируя при этом независимость и ориентацию на экспертное доминирование, как правило, отрицательно отзываются о тех, кто не признает профессиональную автономию хозяина или относится к автостанции скорее как к общественному месту, чем как к частной собственности[4]. «Хорошие клиенты», по их представлению, внимательны, склонны к личному контакту, признают статус хозяина и демонстрируют лояльность.

Докторская диссертация Гофмана называлась «Коммуникативное поведение островитян». В 1949–1951 годах он провел восемнадцать месяцев на островке Диксон неподалеку от шотландского побережья, изучая местных жителей. Он выдавал себя за американца, интересующегося методами сельскохозяйственных работ, и, подрабатывая подсобником в прачечной, изучал, как островитяне общаются друг с другом в различных ситуациях, например при чужих и в своем кругу. Местное сообщество представляло собой социальный микрокосм, хорошо поддававшийся функционалистским объяснениям. Концептуальная часть работы Гофмана основывалась на ролевой теории: социальный порядок возникает лишь тогда, когда действие включено в контекст целеполагания, поведение конструируется ожиданиями, которые должны быть так или иначе легитимированы. Поэтому «правильное» поведение поддерживается положительной реакцией сообщества, а «неправильное» поведение (девиация) вызывает чувство обиды и негодования. Гофман, вероятно, был неудовлетворен абстрактностью этих концептуализаций, отсутствием в них проблемной напряженности. Он подозревал, что понятия нормы и девиации не улавливают подтекста межличностного общения, которое, будучи вполне нормативным, напоминает скорее «холодную войну», чем благостный мир. Более продуктивным стало различение двух планов интеракции: экспрессивного и инструментального. Вероятно, данное различение заимствовано у Т. Парсонса. Экспрессивным называется поведение, в котором характер личности находит непосредственное внешнее выражение. Инструментальное поведение служит лишь средством достижения целей. Экспрессивное поведение — недискурсивное и нерасчетливое — образует компонент неопределенности в игре умолчаний и попыток достичь своих целей при обмене информацией. В диссертации развертывается игровая теория социальной жизни, своего рода картина «естественного состояния», где все стремятся перехитрить всех в борьбе за выгоду. В основе человеческого поведения лежат цинические мотивы, которые находят выражение в метафорах театра и игры. «Жизнь — это мошенничество» — такова основная идея раннего Гофмана, своего рода перифраз парковской сентенции, что социологию нельзя делать чистыми руками. Было бы неверно трактовать эти тезисы как свидетельство аморализма — один из постулатов социальной теории заключается в том, что и высокоморальные намерения не всегда приводят к хорошим результатам. Здесь же прослеживается иная, более перспективная идея: притворная игра и реальная война не объясняют обширный регион общественной жизни, который подчинен ритуальным взаимодействиям. Так Гофман подходит к «дюркгеймианскому повороту» в своих теоретических рассуждениях. Ссылаясь на классический труд Эмиля Дюркгейма «Элементарные формы религиозной жизни», Гофман пишет, что право островитян иметь открытый доступ друг к другу обнаруживает социальное отношение, гарантированное лояльностью и принадлежностью к одному сообществу, одну из форм ограничения игрового взаимодействия «коллективной совестью».