<p>

 </p>

   В спальне клубился сумрак. Ноябрь. Йованка потянулась, перевернулась на другой бок. Ей теперь не надо подниматься рано утром. Театр перестал работать три недели назад. Деньги выплатили за три месяца - хотя деньги уже почти ничего не стоили. Конец света.

   Без шуток. Просто конец света. "Колдуньи! Матка вернулась!" - вопили комментаторы. Другие упирали на экологию. "Тяжесть грехов перевесила..." - вещали третьи. Хотя, что за грехи такие? Мужья, конечно, изменяли иногда жёнам, а жёны - мужьям. Но ничего нового в этом не было. Детей сдавали в приюты... Но тоже не чаще, чем всегда. Военные бряцали бомбами - всё как обычно.

   А пятна появились. Сначала в заброшенных парках. У помоек. У маленьких магазинчиков, где тусовался день деньской вполне определённый контингент. Потом во дворах, на детских площадках. Уж там-то, казалось бы, какие грехи...

   В их Авангардистском экспериментальном театре появились тоже. Потому театр и закрыли. Пятна это ж такое дело, десять прохожих вляпаются со всего размаху - ничего. Оттолкнёт да и только. Одиннадцатый идёт мимо, вроде и не касается пятна, а раз - и пропал. Зрители перестали ходить. Да и инспектор запретил, грозил штрафом. Оказывается уже создали Инспекцию аномальных сгущений. Сделать они с пятнами, понятно, ничего не могут. Но ходят, инспектируют, измеряют, запрещают...

   Авангардистский театр всегда шёл в авангарде - вот и пятна в нём появились раньше чем в других театрах. За слишком авангардистское отношение к классике, не иначе. В остальном-то не хуже, чем у других. Наушничали, конечно, и подсиживали, но без этого как? Даже в Детском театре, где она раньше работала, задние ноги лошади усердно подсиживали ноги передние, а первая и вторая белочки безобразно подрались в гримёрке.

   Ну и в Авангардистском то же самое. Она иногда жалела, что ушла из Детского. Однако зарплата больше, ездить ближе, да и престиж... Роли? Ну тут, как сказать... Вместо белочек и зайчиков она в "Жизни посуды" играла сперва одну из чашек, потом доросла до супницы. Спектакль, кстати, неплохой. Если бы ещё не эпатаж дурацкий, стриптиз мужской и женский к месту и не к месту... Впрочем, её это не касалось, Супница выходила в тяжёлом закрытом платье, символизируя... Ну, что-то это платье символизировало, режиссёр, помнится, объяснял...

   В общем, жизнь налаживалась, она даже подала год назад заявку в Большой. Ответа, правда, до сих пор нет. А теперь уж и не будет. Да и зачем он ей этот Большой? Вернулось бы всё, рассосались бы пятна... Чем плохо играть Супницу?

   А теперь что? Театры закрываются, вот и Детский, она слышала, тоже закрылся. Ещё и электричество стали отключать. Что хотят, то и делают. Что, если конец света, так и без света теперь сидеть? Ладно, спать больше не хочется, на часах почти девять. Надо вставать.

   Яйца ещё остались, сыр есть. Дня на три хватит. Поход в магазин теперь тот ещё квест. Чёрные пятна перегородили всё. Того гляди затянут. Ток через них не идёт. И трамваи не ходят. А самое паршивое, что у неё в квартире тоже есть пятно. Книжный шкаф накрыло. Взять бы да почитать что-нибудь с тоски, так ведь нет... И компьютер не работает - свет отключили.

   Ладно, газ пока есть - и то хорошо. Можно пожарить яичницу, вскипятить чайник. Телевизор отсвечивает в углу. Был какой-то фильм, заграничный, там мужик попал на необитаемый остров, сколотил из досок раму и смотрел по утрам восход солнца. Типа, как в телевизоре. Ужасно было смешно. А теперь - хоть плачь. Сколько лет всё было хорошо. И вот опять.

   Яичница получилась бесподобная. Кофе, хоть и растворимый, поднял настроение. Пока мы живы - смерти нет. А может, её и вовсе нет. И... Да, это не солнце, куда ему пробиться сквозь ноябрьские тучи. Это вспыхнула дежурная лампочка в коридоре. Дали свет!

   Йованка бросила недоеденную яичницу. Свет дали! Надо же что-то делать. Электрический чайник кипятить бессмысленно - только что вскипел старый чайник на газовой плите. А вот компьютер... Это да. Хоть почту посмотреть.

   "Йованка, мы уехали в Вышеч, как устроимся, сообщим".

   "Йованка, ответь, жить без тебя не могу, твои прелестные ножки...".

   Мужики. Хоть конец света, хоть не конец, у них об одном мысли...

   "Ваша заявка рассмотрена. Приглашаем на пробы. С шестнадцатого ноября в любой удобный для Вас день. Ждём". Это - от Большого Театра. На шутку не похоже. Телефоны не отвечают. А какой сегодня день? Двадцать второе ноября. И что делать? А может...

   Конечно, ехать куда-то глупо. Ничего же не ходит. Большой, наверняка, уже тоже закрылся. А если даже и не закрылся... Но сидеть дома и тупо ждать конца... Ещё глупее. Пятно у книжного шкафа растёт. По чуть-чуть, но каждый день.

   Ладно, помирать, так с музыкой. Йованка доела яичницу, сделала несколько бутербродов. Сложила в сумку. Выключила везде свет, перекрыла газ. Об этом постоянно напоминают. Даже, если вы думаете, что выходите из дома на полчаса... Никто теперь не знает, во что они выльются, эти полчаса.

   В подъезде горел свет, на улице искрился снежок. Самая новогодняя погода. Только будет ли он, этот новый год? А если и будет... Хватит! Надо просто дойти до булочной и повернуть направо. Потом...

   Потом она подошла к автобусной остановке. На остановке стояли люди. Это обнадёживало. Хотя толком никто ничего не знал. Автобусы, вроде, ходят. Но редко. Час уже не было, значит... А значить это могло что угодно. И то, что автобус вот-вот подойдёт, и то, что автобуса уже никогда не будет.

   Вот в таком оптимистическом духе все и переговаривались. Рассказывали, кому куда надо ехать. Кто на работу, кто к родственникам. Кто - по магазинам. Вы знаете, в центре ещё работают магазины, надо бы одежду тёплую купить. Зима же, а из старой дочка выросла... Короче, жизнь продолжалась. А автобус приехал через полчаса.

   Автобус был большой, а народу не так уж много - все сидели. Ехали долго. Водитель то и дело объявлял, что дорога перекрыта и сворачивал во дворы, колесил по каким-то проулочкам, пробирался партизанскими тропами. Кое-где пятен совсем не было, в других местах - в глазах рябило. Но - доехали. Йованка вышла из автобуса и лавируя между висящими над площадью чёрными кляксами двинулась к гранитно-серому зданию с белоснежными колоннами. Около засыпанного снегом газона пестрели афиши. Все одинаковые. Девушка в чёрном облегающем платье держит в согнутой руке сверкающий короткий кинжал. Целит себе в грудь. Внизу то ли алтарь, то ли просто большой камень. На заднем плане грозди чёрных пятен на фоне безобразных развалин. Весь этот кошмар перечёркивает кроваво-красный заголовок: "Ведьмина жертва". Буквы кровоточат многочисленными капельками.