– Ни то и ни другое, – тотчас ответил Мартин.

– О Ник! Одной мне это не по силам. Можно подумать, что ты боишься Сен-Сира!

– И боюсь!

– Глупости. Ну что он может тебе сделать?

– Он меня терроризирует. Непрерывно. Эрика, он говорит, что я прекрасно поддаюсь обработке. У тебя от этого кровь в жилах не стынет? Посмотри на всех писателей, которых он обработал!

– Я знаю. Неделю назад я видела одного из них на Мэйн-стрит – он рылся в помойке. И ты тоже хочешь так кончить? Отстаивай же свои права!

– А! – сказал робот, радостно кивнув. – Так я и думал. Критическая фраза.

– Заткнись! – приказал Мартин. – Нет, Эрика, это я не тебе! Мне очень жаль.

– И мне тоже, – ядовито ответила Эрика. – На секунду я поверила, что у тебя появился характер.

– Будь я, например, Хемингуэем… – страдальческим голосом начал Мартин.

– Вы сказали, Хемингуэй? – спросил робот. – Значит, это эра Кинси – Хемингуэя? В таком случае я не ошибся. Вы – Никлас Мартин, мой следующий объект. Мартин… Мартин? Дайте подумать… Ах да! Тип Дизраэли. – Он со скрежетом потер лоб. – Бедные мои нейронные пороги! Теперь я вспомнил.

– Ник, ты меня слышишь? – осведомился в трубке голос Эрики. – Я сейчас же еду в студию. Соберись с силами. Мы затравим Сен-Сира в его берлоге и убедим Уотта, что из тебя никогда не выйдет приличного сценариста. Теперь…

– Но Сен-Сир ни за что не согласится, – перебил Мартин. – Он не признает слова «неудача». Он постоянно твердит это. Он сделает из меня сценариста или убьет меня.

– Помнишь, что случилось с Эдом Кассиди? – мрачно напомнила Эрика. – Сен-Сир не сделал из него сценариста.

– Верно, бедный Эд! – вздрогнув, сказал Мартин.

– Ну хорошо, я еду. Что-нибудь еще?

– Да! – вскричал Мартин, набрав воздуха в легкие. – Да! Я безумно люблю тебя!

Но слова эти остались у него в гортани. Несколько раз беззвучно открыв и закрыв рот, трусливый драматург стиснул зубы и предпринял новую попытку. Жалкий писк заколебал телефонную мембрану. Мартин уныло поник. Нет, никогда у него не хватит духу сделать предложение – даже маленькому безобидному телефонному аппарату.

– Ты что-то сказал? – спросила Эрика. – Ну, пока.

– Погоди! – крикнул Мартин, случайно взглянув на робота. Немота овладевала им только в определенных случаях, и теперь он поспешно продолжал: – Я забыл тебе сказать, Уотт и паршивец Сен-Сир только что наняли поддельного робота для «Анджелины Ноэл»!

Но трубка молчала.

– Я не поддельный, – сказал робот обиженно.

Мартин съежился в кресле и устремил на своего гостя безнадежный взгляд.

– Кинг-Конг тоже был неподдельный, – заметил он. – И не морочьте мне голову историями, которые продиктовал вам Сен-Сир. Я знаю, он старается меня деморализовать. И возможно, добьется своего. Только посмотрите, что он уже сделал из моей пьесы! Ну к чему там Фред Уоринг? На своем месте и Фред Уоринг хорош, я не спорю. Даже очень хорош. Но не в «Анджелине Ноэл». Не в роли португальского шкипера рыбачьего судна! Вместо команды – его оркестр, а Дэн Дейли поет «Неаполь» Диди Флеминг, одетой в русалочий хвост…

Ошеломив себя этим перечнем, Мартин положил локти на стол, спрятал лицо в ладонях и, к своему ужасу, заметил, что начинает хихикать. Зазвонил телефон. Мартин, не меняя позы, нащупал трубку.

– Кто говорит? – спросил он дрожащим голосом. – Кто? Сен-Сир…

По проводу пронесся хриплый рык. Мартин выпрямился как ужаленный и стиснул трубку обеими руками.

– Послушайте! – крикнул он. – Дайте мне хоть раз договорить. Робот в «Анджелине Ноэл» – это уж просто…

– Я не слышу, что вы бормочете, – ревел густой бас. – Дрянь мыслишка. Что бы вы там ни предлагали. Немедленно в первый зал для просмотра вчерашних кусков. Сейчас же!

– Погодите…

Сен-Сир рыкнул, и телефон умолк. На миг руки Мартина сжали трубку, как горло врага. Что толку! Его собственное горло сжимала удавка, и Сен-Сир вот уже четвертый месяц затягивал ее все туже. Четвертый месяц… а не четвертый год? Вспоминая прошлое, Мартин едва мог поверить, что еще совсем недавно он был свободным человеком, известным драматургом, автором пьесы «Анджелина Ноэл», гвоздя сезона. А потом явился Сен-Сир…

Режиссер в глубине души был снобом и любил накладывать лапу на гвозди сезона и на известных писателей. Кинокомпания «Вершина», рычал он на Мартина, ни на йоту не отклонится от пьесы и оставит за Мартином право окончательного одобрения сценария при условии, что он подпишет контракт на три месяца в качестве соавтора сценария. Условия были настолько хороши, что казались сказкой, и справедливо.

Мартина погубил отчасти мелкий шрифт, а отчасти грипп, из-за которого Эрика Эшби как раз в это время попала в больницу. Под слоями юридического пустословия прятался пункт, обрекавший Мартина на пятилетнюю рабскую зависимость от кинокомпании «Вершина», буде таковая компания сочтет нужным продлить его контракт. И на следующей неделе, если справедливость не восторжествует, контракт будет продлен – это Мартин знал твердо.

– Я бы выпил чего-нибудь, – устало сказал Мартин и посмотрел на робота. – Будьте добры, подайте мне вон ту бутылку виски.

– Но я тут для того, чтобы провести эксперимент по оптимальной экологии, – возразил робот.

Мартин закрыл глаза и сказал умоляюще:

– Налейте мне виски, пожалуйста. А потом дайте рюмку прямо мне в руки, ладно? Это ведь не трудно. В конце концов, мы с вами все-таки люди.

– Да нет, – ответил робот, всовывая полный бокал в шарящие пальцы драматурга. Мартин отпил. Потом открыл глаза и удивленно уставился на большой бокал для коктейлей – робот до краев налил его чистым виски. Мартин недоуменно взглянул на своего металлического собеседника.

– Вы, наверное, пьете как губка, – сказал он задумчиво. – Надо полагать, это укрепляет невосприимчивость к алкоголю. Валяйте, угощайтесь. Допивайте бутылку.

Робот прижал пальцы ко лбу над глазами и провел две вертикальные черты, словно вопросительно поднял брови.

– Валяйте, – настаивал Мартин. – Или вам совесть не позволяет пить мое виски?

– Как же я могу пить? – спросил робот. – Ведь я робот. – В его голосе появилась тоскливая нотка. – А что при этом происходит? – поинтересовался он. – Смазка или заправка горючим?

Мартин поглядел на свой бокал.

– Заправка горючим, – сказал он сухо. – Высокооктановым. Вы так вошли в роль? Ну бросьте…

– А, принцип раздражения! – перебил робот. – Понимаю. Идея та же, что при ферментации мамонтового молока.

Мартин поперхнулся.

– А вы когда-нибудь пили ферментированное мамонтовое молоко? – осведомился он.

– Как же я могу пить? – повторил робот. – Но я видел, как его пили другие. – Он провел вертикальную черту между своими невидимыми бровями, что придало ему грустный вид. – Разумеется, мой мир совершенно функционален и функционально совершенен, и тем не менее темпорирование – весьма увлекательное… – Он оборвал фразу. – Но я зря трачу пространство-время. Так вот, мистер Мартин, не согласитесь ли вы…

– Ну выпейте же, – сказал Мартин. – У меня припадок радушия. Давайте дернем по рюмочке. Ведь я вижу так мало радостей. А сейчас меня будут терроризировать. Если вам нельзя снять маску, я пошлю за соломинкой. Вы ведь можете на один глоток выйти из роли?

– Я был бы рад попробовать, – задумчиво сказал робот. – С тех пор как я увидел действие ферментированного мамонтового молока, мне захотелось и самому попробовать. Людям это, конечно, просто, но и технически это тоже нетрудно, я теперь понял. Раздражение увеличивает частоту каппа-волн мозга, как при резком скачке напряжения, но поскольку электрического напряжения не существовало в дороботовую эпоху…

– А оно существовало, – заметил Мартин, делая новый глоток. – То есть я хочу сказать – существует. А это что, по-вашему, мамонт? – Он указал на настольную лампу.

Робот разинул рот.

– Это? – переспросил он в полном изумлении. – Но в таком случае… в таком случае все телефоны, динамо и лампы, которые я заметил в этой эре, приводятся в действие электричеством!