— Да, — вытолкнул Берт из мутной дряни, в которой тонул всё глубже, — гельский. Ап-течка… тоже гельская… сумк… дос-тань…

Голос Айрин стал тихим и далёким, а на Паолу упала ночь.

Глава 2. Все мы добровольцы

Я их не выбирал, они решили сами,

Когда спросили, с кем в разведку им идти,

Я ухожу в разведку с мудаками,

Они на букву М сплошные чудаки. Ундервуд

Гелио

— Святые ёжики, — выругался Лью, глядя на детальную схему Древа Времени, занимавшую всю северную стену зала. — Смотри, Б-116 отвалилась.

Берт и без подсказки видел, что ветвь чуть выше 4200-го года медленно выгибается и меняет цвет с зелёного на красный.

— Давить, — решительно сказал Берт. — Как клопов. Распоясались, твари рогатые.

Его решимость наполовину состояла из равнодушия. Так, дежурная фраза. 4200-е — тьма дремучая, непрошибаемая, пусть бы йорны и целиком забирали. Нулевую тварям не взять, а побочные ветки — ерунда. Лью тоже прекрасно это понимал, но должность обязывала: нахмурился, шурхнул маховыми перьями по стене. Старший по отделу, не жук-олень, однако. Пусть того отдела кот наплакал.

— Давить надо, — с нажимом повторил старший. — И чем быстрее, тем лучше.

— Ого, — попытался перевести разговор Берт, — глянь, Е-22 снова наша, ребята Михеля отрабатывают премиальные.

Но сбить Лью, если тот уже собрался развести елей, практически невозможно.

— Пусть их отрабатывают, — рассеянно отмахнулся. — Ты слышал, что на последнем совете говорил Габи по поводу их новых возможностей?

Конечно, Берт слышал. Умение стекленеть взором и дремать на советах он выработал давно, но у Габриэля настолько мерзкий, ввинчивающийся в мозг голос, что не помогали никакие навыки.

— Ты говоришь про очередные усовершенствования разведки? — Берт счёл нужным продемонстрировать осведомлённость.

— Да. Что думаешь?

А вот признаваться в том, что вообще на совете не думал, Берт не стал. Сделал умное лицо и протянул:

— Ну-у-у… Думаю, как всегда у Габи. Очередной прожект. После муходронов я не удивлюсь ничему.

Лью не выдержал — фыркнул. Испытания нового разведсредства проводились масштабно, можно сказать демонстративно. Напичканный всяким нанохламом огромный рой выпустили в эффектно подсвеченное небо, но выдрессированные на командные действия насекомые прыснули в разные стороны с такой скоростью, что ни один датчик за ними не успел. Вместо объёмной картинки на экране десять на десять метров рассыпался мутный калейдоскоп. Габи до сих пор за глаза звали Повелителем мух.

— Ладно, проехали, — проворчал Лью, которому по чину не положено хаять начальство перед подчинёнными. — Но последняя разработка выглядит перспективной, Берти. И им нужны добровольцы. Не хочешь ли послужить человечеству?

Это было коварно, но Берт немедленно огрызнулся:

— А я что здесь делаю? Я именно служу и именно человечеству. Вместе с тобой, между прочим.

Он с достоинством выпрямился, но мину скорчил чуть-чуть несерьёзную. Для смягчения намёка: если Лью считает его бесполезным бездельником, то и сам он такой же. Если уж совсем честно, то Берт не раз задумывался, что произойдёт, если их небольшой вспомогательный отдел статистиков-аналитиков сократят вчистую. И постоянно приходил к выводу, что ничего не произойдёт. Вот совсем ничего. Совесть грустно вздыхала, но быстро успокаивалась. Зачем грустить? Вреда-то от них тоже нет, и кому какое дело, за что Лью, Берт, Мари и Меф получают свою благодать.

Однако пёсий сын Лью намёк пропустил мимо нимба. Когда ему надо скорчить из себя важную шишку, он моментально глохнет. И начинает, кстати, выглядеть, как отходы золотушного йорна.

— Это важно, Берт. Сходи к разведке. Скорее всего, ты им и не подойдёшь, но нам вчера велели прогнать через тесты всех сотрудников. Так что завтра с утра — будь добр.

— А ты же сам мне не вкатаешь ли порицание за опоздание? — сделал последнюю попытку отвертеться Берт.

Но Лью его знал не первую десятилетку, поэтому только насмешливо дёрнул уголком рта.

— Распоряжение официальное, приятель. И не потеряй фишку о прохождении, которую тебе дадут парни Габи. Потеряешь — точно вкатаю взыскание. Причём строгое.

Берт скривился как от кислого и кивнул. Ладно, подумаешь, не первые тесты, на которые его гоняли, и наверняка не последние. Лишь бы не такие, как в прошлый раз. А то выдали опросник на двадцать пять листов, и один вопрос глупее другого. Берт храбро продержался до тринадцатого листа, а потом задремал, стукнулся лбом об стол и стуком разбудил супервайзера… В общем, неловко получилось.

***

Девочка плакала беззвучно и оттого страшно. Золотоволосая кроха посреди дремучего леса, полного неведомых опасностей. Если бы не отсутствие крыльев, Берт с уверенностью сказал бы, что девочка — глисса. Ну не бывает у дочерей человеческих столь совершенных черт, столь нежной, почти светящейся кожи, таких густых и шелковистых волос. Но вместо крыльев вздрагивали под футболкой острые лопатки.

Но… что-то в ней было такое… неправильное, что ли? Берт старался себя убедить, что само наличие девочки не старше семи лет в почти непроходимой чаще — уже неправильно. Сам он прорубался сквозь колючий подлесок и плети каких-то вьюнов с помощью лазерного резака — и всё равно обцарапан с головы до ног. Одежда девочки — лёгкие шорты и футболка — выглядела целой, на открытой коже — ни царапины. Казалось, её забрали из детской и просто поставили посреди леса, не удосужившись даже поиском полянки.

Впрочем, что они все — будь то могучие гелы, подлые йорны или просто люди — ничего не знают о Паоле. Мало того, все настолько привыкли, что Паола непознаваема, что перестали спрашивать. Единственное неоспоримое — с неё не возвращаются.

Гелы погибают почти сразу. А Берт везучий, наверное. Или оборудование усовершенствовали? Жаль, прохождение Трещины начисто выпало из памяти.

А девочка? Может, она — дитя выживших иферов? А что, вполне логично. Раз она здесь родилась, то, наверное, должна знать, как пройти по лесу, не поранившись и не испачкав одежду.

— Привет, малышка, — сказал Берт, стараясь держать ласково-непринуждённый тон. Он знал, что облик гела вызывает у людей неосознанную симпатию, даже у тех, жизнью которых управляли эти ублюдки, йорны. — Не бойся, я не обижаю маленьких.

Девочка перестала рыдать, но и отвечать не спешила. Рассматривала гела огромными прозрачно-голубыми глазами. Медленно склонила голову к левому плечу.

Бывают ли у людей настолько большие глаза или это неестественно? Странно, но Берт испытал прилив страха. Будто плеснуло изнутри жгучим холодом.

Чёрный лес Паолы тоже глухо молчал, и вот это точно было неестественно. Берт вздрогнул от сбивчивого стука, прорезавшего тишину, и понял, что так колотится его сердце. Девочка вдруг улыбнулась, призывно взмахнула ручкой и заскользила между стволами — как вода. Шагах в семи обернулась и снова пригласила Берта следовать за собой. Между розовыми губами явственно мелькнул язык. Не человеческий: узкий и тёмно-зелёный, кажется, раздвоенный на конце.

— Куда ты меня зовёшь? — глупо спросил Берт. Голос больше не притворялся спокойным. Страх захлестнул с головой, замораживая до оцепенения.

Девочка улыбнулась ещё шире, демонстрируя белые, острейшие зубы-иглы.

— Спаси меня, — вдруг сказала звонко и чётко.

Берт не был силён в анатомии, но больших знаний и не требовалось, чтобы понять: с такими зубами и таким языком на бабли не поговоришь. Шипеть разве что можно.

— Спаси.

Генные преобразования? Здесь?! Или всё же естественная мутация?

Проклятье, почему они так мало знают о Паоле?!

— Кто… От кого спасти? Или от чего?

Наждачный язык царапнул нёбо. Во рту стало кисло.

Маленькая девочка плакала, потому что ей было страшно одной в лесу. Зубы… да какая разница? Мало ли у кого что. Главное, к ней спустился гел, став ангелом. Ангелы — спасители, это твёрдо знают все человеческие дети из гельской ветви. Они знают. А дети из ветви йорнов просто верят в прекрасных крылатых существ, которые спасут их хотя бы после смерти. Все дети любят ангелов. Взрослые — по-всякому, и не Берту их винить. А дети…