Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Леонид Михелев

Юрий Сонин

Пролог

«Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь».

Из песни

По правилам общественной морали,

Что свыше на скрижалях нам даны,

Мужья и жёны в счастье и печали

Обязаны друг другу быть верны.

Однако, от общественной морали

Житейские дороги далеки,

И правила, что нам предначертали,

Для человека, ох как нелегки!

Но к делу! Вот история простая

О том, как проживал в СССР

Один хороший, скромный инженер,

Трудясь, любя, надеясь и мечтая;

О том, как пережил он катаклизм,

Могучую державу разваливший,

И плавно перешёл в капитализм,

Но в нём увяз непонятый и лишний.

Однако, не подумайте, друзья,

Что этот парень копия моя,

Хоть мы не раз встречались в этой жизни

На пажитях разрушенной Отчизны –

В Одессе, Сочи, Риге и Москве

И жили рядом в маленькой Литве.

Но есть, конечно, общие моменты.

Что делать? Все мы совинтеллигенты!

Живём и можем непонятно как:

Ни пенсии нормальной, ни работы.

И хлеб насущный – главная забота.

Но где же Сонин? Что он за чудак?

И как понять намёк насчёт морали

И правил, нанесённых на скрижали?

Читатель, стоп! Не будем торопиться!

Во всяком деле нужен строгий план.

Садись удобно. Перестань сердиться.

И с Богом! Начинаем наш роман.

Глава первая

Свободный человек! Недаром ты влюблён

в могучий океан: души твоей безбрежной

он зеркало. Как ты в движенье вечном он.

Не меньше горечи в душе твоей мятежной.

Шарль Бодлер

1

Аэропорт. Людской толпы бурленье.

Прощанья, встречи, вылеты, прилёты.

И, презирая страхи и сомненья,

Уходят гордо в небо самолёты.

Народ жуёт, целуется, рыдает,

Болтает, курит, ловит объявленья.

Здесь вся и всё полёта ожидает.

Здесь всё и вся – надежда и волненье.

Сигнал. Объявлен вылет. На посадку

«Одесса-Вильнюс» ринулась лавина:

Спешат, глаза горят, намокли спины,

Дежурный тщетно требует порядка.

Его не слышат. Очередь змеится,

И каждый хочет первым очутиться.

2

Но вот народ построился, сомкнулся

И, как живая дань «Аэрофлоту»,

Зашаркав башмаками, потянулся

В отверстые магнитные ворота.

И лишь тогда, взглянув поверх газеты

На очередь, на степень продвиженья,

Мужчина средних лет явился свету

И подключился к общему движенью.

На нём костюм спортивного покроя,

Распахнут ворот, галстук сдвинут – лето,

Легко ступают ноги в сандалетах,

А «дипломатик» весь багаж героя.

И тут совсем не нужен Холмс и Пронин:

Любой поймёт, что это Юрий Сонин.

3

Он СНС в солидном институте.

Дела ведёт с уменьем и сноровкой.

В работе добирается до сути.

И вот сейчас летит в командировку.

По правде говоря, поездка эта

К науке не имеет отношенья,

А наш герой давно кружит по свету,

Упорно ищет место преткновенья.

Всё дело в том, что город, милый в прошлом,

Настолько стал для Сонина постылым,

Настолько грязным, серым и унылым,

Что жить ему в Одессе невозможно.

Вот он и смотрит города большие

Прибалтики, Кавказа и России.

4

Покуда Сонин дремлет в самолёте,

На тысячах семи-восьми, не ниже,

Его на час оставим мы в полёте,

И вас я познакомлю с ним поближе.

Родился Юра Сонин на Канатной

В холодной, голодающей Одессе.

(Факт появленья парня, вероятно,

Не отмечался в большевистской прессе).

В конце тридцатых – детский садик, скрипка,

Забота папы, бабушки и мамы.

И первый класс, и «Маша мыла рамы»,

И первая девчоночья улыбка,

И солнечное море на Фонтанах,

И розовая пена на каштанах.

5

Как хороша была тогда Одесса!

Придумать город краше – невозможно!

Беспечна, как шалунья-поэтесса,

Что к морю подошла неосторожно.

И вмиг обдало туфельки и платье

Прихлынувшей волною бирюзовой.

Она смеётся, не велит мешать ей,

И смело к морю подступает снова,

Стрелой летит по берегу, вдоль моря,

И песни озорные распевает,

Танцует, шутит, будто и не знает

Ни войн, ни бед, ни голода, ни горя.

Такой уж у неё характер странный,

Богами древними и синим морем данный!

6

А летним утром сонная прохлада

Ещё таится во дворах-ущельях,

Но тишину, что слаще лимонада,

На части рвёт торговое веселье:

«Ножи точить!», «Паяем-починяем!»,

«Стеклить, стеклим, остекливаем рамы!»,

«Старьё, бутылки, кости принимаем!» –

Былые голоса Одессы-мамы.

«Черешня, вишня!», «Рыба, рыба, рыбка!»,

«Берите, дамы, даром абрикосы!» –

Поёт хохлушка – золотые косы.

И день вступает во дворы с улыбкой.

Но вот затишье, а затем – извольте –

Цыган на скрипке режет чардаш Монти!

7

Уж вечер лёгкой шалью ниспадает

На улицы, проспекты и бульвары.

Последний луч за горизонтом тает,

И ночь тотчас свои наводит чары.

В небесных звёзднобархатных глубинах

Укрылась ночь в торжественную тогу.

И волны на своих могучих спинах

Ведут на берег лунную дорогу.

В порту уснули странники морские,

Надёжно пришвартованы к причалам.

Им снится море, словно детям малым,

И страсти не волнуют их людские.

В депо ушли последние трамваи.

Затих усталый город, засыпает…

8

Безоблачным недолго было детство.

Война смела привычные устои.

Эвакуация, а проще – бегство –

И в прошлом время мира золотое.

Вагоны, пересадки и теплушки.

Две женщины и с ними мальчик Юра.

Бомбёжка в поле, у лесной опушки.

Соседи перепуганы и хмуры.

Развеяны, проедены вещички,

Не пахнет ненавистной прежде манной,

Узлы с тряпьём сменили чемоданы

И бабушка дрожит над каждой спичкой.

Кончалось лето, и война помалу

Одесских беглецов несла к Уралу.

9

В дороге Юре было интересно:

Движенье, люди, много ребятишек.

И целый мир – большой и неизвестный,

Теперь он постигает не из книжек.

Вот мама на коротких полустанках,

Отстать рискуя, воду добывает.

А в битвах искорёженные танки

Куда-то на платформах отправляют.

И все за хлеб, за рыбу, за картошку

Дают часы, одежду, украшенья.

И после каждого столпотворенья

Становится просторней понемножку.

И вновь плывут поля под небом ясным.

И так земля огромна и прекрасна!

10

К зиме Челябинск встретил одесситов.

Цеха на территории тюремной.

Жильё – барак. Не счесть антисемитов.

И мир такой холодный и враждебный.

Пришли станки с одесского завода

И женщины посменно, в три бригады,

Уходят за тюремные ворота

Точить для фронта мины и снаряды.

И мама Юрина со всеми вместе.

Её дружок единственный и верный

Обшарпанный станочек револьверный

Всегда встречает на рабочем месте.

Урчит довольно: «Вот моя подружка!»

И синей лентой стружка, стружка, стружка…

11

В морозной мгле Челябинск развернулся:

Столбы дымов, заводы и заводы,

Миасс замёрзшей лентой протянулся,

Как дар уральской матери-Природы.

Вдоль берегов жилища человечьи –

Домишки серые – не криво и не прямо.

Уныло смотрит хмурое Заречье.

Челяба по-татарски значит – яма.

Приют невольный каторжан советских,

Всё больше осуждённых уголовных,

Живущих тихо, на правах условных,

Жестоких и безграмотных по-детски.

Заречье с городом бывало билось тупо,

1
{"b":"847895","o":1}