Яков – идущий по пятам1

Шалом! Меня зовут Яков, Яков Розенблюм.

Я родился в прошлом столетии, во времена расцвета эпохи застоя, в день летнего солнцестояния в сестрорецкой городской больнице под номером сорок, которая расположилась в тридцати трех километрах от прекрасного города Святого Петра.

Будучи маленьким мальчиком, я с мамой часто ездил к Шалашу Ленина, в Разлив, где от души бултыхался в одноименном озере и собирал грибы всех мастей.

Научившись читать, очень полюбил Корнея Чуковского с его «Мухой-Цокотухой». Чуть повзрослев, заслушивался грампластинками Высоцкого на тридцать три оборота. Окончив же школу и поступив в институт, ударился во все тяжкие.

Собственно, в тяжких и пребываю до сих пор.

В детстве от меня сбежала черепаха, которую я однажды попытался выгулять в сквере Театра Юных Зрителей. Это было фиаско, без преувеличения. Больше черепах я никогда не заводил, зато сейчас у меня большая семья, шикарный плюшевый кот Ричард и два попугая. К сожалению, пока я писал первый сборник рассказов, одна из этих выдающихся птиц отошла в мир иной и была с честью похоронена на Синявинских высотах…

Мы живем в центре нашего замечательного города Санкт-Петербурга в квартире, которой нет.

То есть она, конечно, есть, но ее никто не может найти.

А теперь обо всем по порядку…

Я иду по пятам предков2

Мои далекие предки пустились в путь из Вавилона через Северную Африку, а часть – через Италию, и в восьмом веке нашей эры оказались в Испании. И не просто оказались, а решили задержаться. Этот период истории оставил наследие: язык ладино, смесь иврита с испанским, который сейчас среди сефардов3 почти не сохранился.

Примерно в то же время евреи обосновались и в Португалии.

С Пиренейского полуострова они были изгнаны в конце XV века, во времена кровавого разгула католицизма и инквизиции. Часть двинулась в Турцию, а часть – в Западную и Центральную Европу, где ашкеназы4 уже проживали с IX века. Именно здесь появился идиш, смесь иврита с немецким. Первые упоминания об этом языке датируются примерно X веком.

Речь Посполитая была очень гостеприимным государством для моего народа. Но в 1795 году произошло ее окончательное деление, и большая часть земель перешла к Российской империи.

Так мои далекие предки и оказались в Житомире, на берегах реки Тетерев. Дальше на восток их не пустила черта оседлости, хотя, очень может быть, причина в другом: им пришелся по душе климат – комфортная зима и не очень жаркое лето. Сейчас об этом остается только догадываться, но именно в этих прекрасных местах и начинается наша история.

ХХ век начинается для Российской империи сложно.

Судите сами: сначала война, в том же году – революция, потом опять война. И опять

Революция, когда эти не могут, а те не хотят…

……………………………………………………………………………………

Моя бабушка, с которой мне посчастливилось много общаться, родилась в Житомире в 1910 году, она была третьим ребенком в большой семье Ваксов.

Бабушка рассказывала, что в 1917-ом, в смутные времена, когда в Житомир пришли петлюровцы, всех детей спас один из соседей, спрятав их в подвале своего дома. Его национальность бабушка не называла, но, вероятнее всего, он был украинцем.

Вот такие были времена. И такие в них были люди…

Сестрорецк в 80-е годы прошлого века был элитарным местом вроде нынешней Рублевки в Москве. Совсем рядом – Финский залив с Ермоловским пляжем, озеро Разлив и уже упомянутый мною музей «Шалаш В.И. Ленина». Бабушке принадлежал в тех краях отличный деревянный дом, который ее кормил. Часть комнат она успешно сдавала, и не только летом в пик сезона, но и зимой. Бонусом был балкон на втором этаже, оттуда открывался вид на яблоневый сад. Лепота!

Но именно в тот период, когда мое беззаботное детство приблизилось к опасной черте подросткового возраста, Сестрорецк начали превращать в каменные джунгли. Новым шедеврам архитектурной мысли аборигены давали остроумные названия: «Муравейник», «Кубик Рубика», «Курьи ножки», «Спящая красавица», «Три поганки». Да-да, это названия домов, чей облик неминуемо вызывал в памяти именно такие образы. Никому и в голову не приходило, называя адрес, сказать: «Приморское шоссе, дом номер такой-то…», нет, говорили: «Поезжай до “Муравейника”».

А деревянные дома стали расселять. Дошел этот процесс и до нашей семьи. Деньги, полученные за дом и сад, были огромными. Мама и тетя Полина положили их на сберегательную книжку, других вариантов тогда не было. Во время перестройки эти деньги превратились в ничего не стоящие бумажки, хотя моя мама в последний момент умудрилась купить шубу из козла, которую потом носила с десяток лет. Кресло-качалка переехало на улицу Достоевского в Ленинград, его плетенное сидение заменили тканевым, и во времена моей бурной юности кресло было окончательно сломано то ли Рапоппортом, то ли Коэном и вынесено на помойку. Но забыть это кресло я не могу до сих пор, как и яблоневый сад с одиноко растущей посреди него грушей.

17 февраля 1928 года в Житомире родился Леонид Левант. Его мать, фантастически красивая женщина, к сожалению, умерла очень рано, в 1940 году, это случилось уже в Ленинграде.

Отец Леонида, известный в миру под именем Михаил (на самом же деле его звали Менаше), был человеком серьезным и предприимчивым. В 20-е годы он работал по бартеру с нэпманами, отгружая им соль вагонами в обмен на золото. Но все хорошее когда-то заканчивается, и когда Леня был совсем еще маленьким, его отца забрали те, кто с ним работал, а матери сказали, что если она хочет увидеть мужа живым и невредимым, то должна принести золото и деньги. Дали сутки. Увидеть Михаила хотела не только его супруга, но и вся большая семья, поэтому требуемое собрали быстро. И произошло маленькое чудо – мужа отпустили. Иллюзий относительно того, что случится дальше, тогда никто не испытывал, поэтому вещи собирали очень быстро. Именно так Менаше Шмуль с семьей оказались в Ленинграде.