Только в 1491 году Рига, в лице своих бюргерства и епископства, окончательно подчинилась ордену, и этим заканчивается тройственная жизнь Лифляндии того времени; с той поры царит один только орден; все поземельное владение шло от него и дробилось между вассалами его, из которых и возникли новейшие местные сословия и, главным образом, могущественное сословие дворянства-рыцарства. Орденские и епископские земли, значительно, впрочем, сокращенные, отошли в казну и состоят теперь в ведении министерства земледелия и государственных имуществ. Историк-юрист прибалтийского края Бунге особенно настойчиво выделяет факт происхождения нынешнего дворянства именно от позднейших вассалов ордена в XIV веке, а не от рыцарей прежнего времени. Желание Бунге и справедливо, и понятно, потому что никому не охота родниться со страшными деятелями орденского житья-бытья, начиная от времени знаменитой папской буллы 1258 года, отпускавшей все грехи и преступления рыцарям Западной Европы, одевавшим орденское платье с красным крестом и мечом на белом плаще, — буллы, обратившей, по словам Рутенберга, древнюю Fraternitas militae Christi балтийского края, в отборную колонию преступников.
В древних храмах рижских, как в храмах ревельских, живописана история этого характерного, удивительного края. Мирно покоятся в соборе его первый и последний епископы: Мейнгард (у. 1196) и Вильгельм (у. 1563). Католические монахи были изгнаны из Риги реформацией еще в 1523 году, в память чего поставлена небольшая статуэтка монаха на одном из домов, в улице, ведущей от Гердеровой площадки к Двине. Католический архиепископ Вильгельм, благоразумно уступая знамениям времени, удаляясь от паствы, продал принявшему протестантство городу собор за 18.000 марок, и с тех пор этот проданный собор превратился в протестантский. Над воротами замка, разрушенного бюргерами в 1484 году и вновь отстроенного магистром ордена Плетенбергом в 1515 г., красуется в полном орденском орнате сам строитель, когда-то доходивший со своими рыцарями до Пскова. В доме Черноголовых, сохранившемся как учреждение только в Ревеле и Риге, имеется часть истории края, в портретах бывших властителей; в Риге также существует «городское войско», численностью по штату сто человек (налицо гораздо меньше), составленное из добровольцев, штандарты которому даны императрицей Анной Иоанновной; подобные «гвардии» имеются еще в Либаве и Митаве; в Ревеле тоже до сих пор существует, подобная рижской, гвардия со своим ритмейстером; она состоит из местных бюргеров, членов клуба Черноголовых. Современная форма всех здешних гвардий установлена при императоре Николае I. В 1852 г. упразднена конная команда в Риге, тогда как прежде рижская гвардия состояла из двух отрядов, пешего и конного. Имелась прежде подобная же гвардия в Гольдингене, которая упразднилась сама собой; но учредительный акт 1794 года и штандарт, подаренный ей курляндской герцогиней Доротеей, хранятся, пережив самое учреждение, которое, при существовании общей воинской повинности, не имело бы смысла. Все особенности Риги находили себе фактическое воплощение в существовании здесь, в течение 165 лет, до смерти князя Багратиона в 1876 году, особого генерал-губернаторства.
Вслед за Ригой посещен один из любопытнейших уголков края, так называемые Польские Инфланты. Это уезды Фридрихштадтский и Иллукстский. Когда курляндский ландтаг 1795 года вотировал безусловное присоединение к России, депутат от Иллукста не нашел ничего лучшего, как уехать с ландтага и по пути оскорбить русского посланника, закричав ему на улице «ein Haful» — на охотничьем жаргоне: «волк идет!» Здесь значительная часть старых протестантских семейств давно уже приняли католичество; сюда же, во время последнего польского восстания, убегали многие из крупных его деятелей, скрываясь таким образом из областей, подвластных умелым распоряжениям Муравьева, и все-таки оставаясь подле них;здесь, наконец, долгое время сидели иезуиты, и страна полна так называемых «церковищ», следов кладбищ обнимавшего когда-то весь край православия. В соседнем с этими местами Двннске путешественники посетили крепость и направились в древний Псков, о современном положении которого и исторических данных придется в своем месте сказать несколько слов; чрез Гдов по Псковскому озеру они проехали в Юрьев, то есть снова в прибалтийский край.
Если Рига служит торгово-промышленным и административным центром края, то Юрьев является его умственно-научным центром. Любопытная история университета будет вкратце изложена впоследствии. Здесь необходимо только сказать, что Александр I, возобновляя 12-го декабря 1802 года старое детище Густава-Адольфа шведского, предназначал его «на пользу всего Российского государства», «на распространение человеческих познаний в Русском государстве и купно образование юношества на службу отечества». Судьбы древнего Юрьева, от времен основателя его Ярослава, сквозь всю неоглядную историческую даль власти орденской, епископской и чужеземных королей, чрезвычайно пестры. В 1472 году, проездом в Москву, Юрьев был посещен невестой царя Иоанна III, Софией Палеолог, сопутствуемой послами и приставами, с царскими почестями; с ней вместе направлялись в Русь мечты римского двора о присоединении восточной церкви к западной. В Юрьеве, в январе того же года, схвачены были, на одном из православных крестных ходов, латинянами пресвитер Исидор и с ним 72 человека и, после суда и пытки, пущены под лед реки Амовжи, нынешнего Эмбаха; позже сопричислены они к лику святых и были одной из причин основания порубежной обители нашей — монастыря Печерского. Было в Юрьеве и такое время, когда, в течение шести лет, по улицам обезлюдевшего города «жили гады и хищные звери». Петр I, недовольный сочувствием горожан к шведам, взяв город, отправил весь магистрат и бюргеров в Вологду; любопытные сведения об этом переданы пастором Гротианом, тоже отбывшим ссылку; в 1714 г. Петр I дозволил им возвратиться. Теперь это красивый городок, полный жизни и довольства, будущие судьбы которого в его собственных руках.
Чрез Вейсенштейн, Везенберг, Нарву, полную исторических воспоминаний, не заглушаемых шумом её замечательного водопада и стуком двух гигантских мануфактур, пользующихся его силой, и чрез Ямбург путешественники к четвертому июля возвратились в Царское Село, сделав, как сказано, всего около 3.000 верст.
Хорошей, светлой чертой немцев является их уменье устроиться, их заботливость о своей собственности. Резко, очень резко обозначаются границы балтийских губерний от смежных с ними русско-польских земель. Живя постоянно в своих поместьях, помещики умело воспользовались трудом своих безземельных крестьян и обратили болота в луга и нивы; при взаимной поддержке, балтийские немцы всегда умеют как в природе, так и в жизни достигать того, что им желательно.
Если в 1885 году, при путешествии на север, на Мурман, трудно было добраться до скудных исторических материалов, приходилось их разыскивать и подбирать, здесь же, в прибалтийском крае; обилие всяких книжных источников бесконечно. Тут являются древние хроники Генриха Латыша, Альнпеке, Луки Давида, Рюссова и другие позднейшие; с добросовестностью чисто немецкой, с полным знанием дела разработаны местными людьми самые подробные сведения по истории, этнографии, статистике, — разработаны так, как и подобает родине таких первоклассных ученых, как Бер, которому в Юрьеве, вполне по праву, вместо снятой статуи Рейна, воздвигнут памятник. Цельны и характерны полные истории края, писанные Рихтером, Крёгером, Рутенбергом, Фогтом, каждая со своей точки зрения, конечно, с большим или меньшим сочувствием к тому или другому сословию, к той или другой народности, но отлично пополняющие одна другую; чрезвычайно любопытны и богаты, как справочный материал, писания Ширрена и Эккарта, отличающиеся, чего не следует забывать, крайне враждебным по отношению к России направлением, и потому не всегда заслуживающие веры; исследования местных ученых обществ, статистические издания ландратской коллегии, обширные труды по специальностям, например, юридические — Бунге, монографии по самым разнообразным предметам ведения, — все это дает обильный материал для истории края. Если бы хотя малая часть подобной разработки для изучения наших широких палестин могла иметь место у нас, то писать о них не представляло бы тех трудностей, с которыми приходится встречаться на каждом шагу. Имеются, впрочем , работы и русских ученых о балтийском крае. Помимо Карамзина, С. Соловьева, Костомарова, Иловайского, насколько касались они его в своих исторических исследованиях, поучительны труды: Погодина, Аксакова, Каткова, Самарина, Чешихина, М. Соловьева и, наконец, попадавшие своевременно в печать материалы и заметки за время последней сенаторской ревизии. Требует еще особого упоминания работа автора, скрывшего свое имя, а именно — обстоятельная статья о прибалтийском крае, помещенная во II томе «Живописной России».
