– Фадеева, ты почему ещё не собрана? – с раздражением кричит на меня санитарка, – Давай, живо освобождай койку. У нас тут не гостиница.

– Простите, – еле шепчу, выдавливая из себя слова, – Я мужу дозвониться не могу. Он меня забрать должен.

– И что с того? Мне-то теперь что делать прикажешь? Давай, пошли вещи твои получать. Телефон вон при тебе. Если мужик тебя забрать не может, то такси вызывай, или вон, остановка рядом. – тётка морщится, вздыхает устало, – Да ты пойми, Фадеева, тут будущие мамочки лежат, ну зачем им на тебя такую любоваться-то? Да и вообще. Мне ещё койку подготовить нужно, вдруг привезут кого, а тут вон, после тебя, всё изляпанно.

Соседки по палате смотрят с сочувствием, но я ловлю в их взглядах облегчение. Я и моя потеря – им как кость в горле. Знали бы они, как мне-то с ними тяжело. У них хорошо всё, скоро малышей своих нянчить будут, а мой… Своего я уже никогда не увижу.

Киваю, беру покет со своими нехитрыми пожитками и иду за медсестрой. Спускаемся на первый этаж, та заводит меня в какую-то полупустую комнату – кушетка вдоль стены, ширма, холодно как в морозильной камере…

– Посиди тут, горе ты моё, – голос тетки немного смягчается, – Сейчас принесу твою одежду.

Через несколько минут она возвращается с большим пакетом в руках. В пакете верхняя одежда и вещи, в которых я приехала.

– Давай, переодевайся быстренько. Можешь вон в туалет сходить на дорожку. – она кивает на серую дверь в углу комнаты, – Только не затягивай сильно! Правда спешу. У меня ты не одна такая… И вот тут распишись. Это о том, что ты имущество своё получила.

Расписываюсь в протянутой планшетке и послушно плетусь в туалетную комнату. Я как робот, если бы тётка не посоветовала, то сама бы и не сообразила.

Делаю свои дела, с трудом натягиваю джинсы. Внизу живота больно. Тяжело поднимать ноги, заползать ими в штанины, тяжело наклоняться и завязывать шнурки зимних ботинок. Наконец справляюсь, натягиваю пуховик, засовываю в рюкзак документы, халатик и тапочки.

– Готова? Ну и молодец! – тётка смотрит пристально, морщится, – Своему не дозвонилась?

Отрицательно качаю головой. Чувствую как на глазах слёзы выступают. Что же мне делать сейчас?

– Ох, горе ты горькое! Давай сюда телефон, такси тебе вызову. Деньги-то оплатить есть?

Киваю. Деньги есть. Мужа вот только нет, почему-то. Да и вообще никого. Никто из родных не приехал. Никому я не нужна.

– Ну и хорошо. Адрес напомни. Куда поедешь-то?

Диктую ей свой адрес. Она набирает номер, объясняет диспетчеру откуда и куда ехать и отдает мне мобильный.

– Значит так, смотри: машина минут через десять будет. Подъехать прям к выходу должна. Они тебе смс скинут, так что с телефоном внимательнее будь, не проворонь. – она выводит меня в коридор, объясняет как найти выход, – И знаешь, не моё дело, но мужик у тебя тот ещё... Эх, горюшко! Ладно, и так на тебя тут уйму времени убила… Иди давай!

После трёх дней в палате уличный морозный воздух обжигает и опьяняет, глаза начинают слезиться от невыносимой яркости окружающей белизны. Замираю на секунду, а потом делаю первый неуверенный шаг по белоснежной хрусткости. Непривычно. Всего несколько дней прошло, а я как будто бы заново ходить учусь.

Сидя на заднем сидении машины, пытаюсь понять, почему он так. Почему не приехал, как обещал? Надеюсь, что с ним всё хорошо. Может быть машина поломалась или в пробку попал? Но почему тогда не отвечает на звонки? Может быть, не смотря на его уверения, всё-таки винит меня в случившемся? Да и как иначе? Я себя тоже виню – не сохранила, не уберегла…

«Митя, как ты? Не могу до тебя дозвониться и Катюша трубку не берёт. Меня выписали. Еду домой. Буду минут через двадцать.»

Набиваю смс, отправляю. Вижу, что прочитал, но ответа так и не дожидаюсь. Господи, только бы с ним всё в порядке было! Звоню сестрёнке, но её телефон тоже молчит.

У дома уже не могу сдержать волнения. Быстро расплачиваюсь с водителем, распахиваю калитку и семенящей утицей устремляюсь к дому. Кажется, что в этот момент ощущаю в себе некое подобие прежней жизни. Беспокойство за Диму ненадолго вытесняет боль утраты.

Вхожу в дом. Шторы задвинуты, в комнатах царит лёгкий полумрак.

– Дима, Катя, вы дома?

Никакого ответа. Прислушиваюсь и кажется слышу какой-то шум на втором этаже. Не разуваясь и не снимая верхней одежды поднимаюсь наверх. Ноги трясутся от слабости, преодоление ступенек даётся нелегко, едва не падаю, но вовремя хватаюсь за перила. Что это было? Стон?

– Дима! Катя! – зову ещё раз.

Безрезультатно. Но уже явственно слышу стоны из-за дверей нашей спальни. Распахиваю двери, вхожу и застываю на пороге комнаты.

Здесь окна не занавешены. После полутьмы такая яркость буквально оглушает, но зато позволяет увидеть все мельчайшие подробности происходящего.

В нашей постели двое. Увлеченные своим занятием, они не обращают на меня никакого внимания. Обнаженный мужчина лежит на спине, а на нём, взвизгивая от удовольствия, скачет голая, вспотевшая и взлохмаченная Катя. Скрип кровати перемежают стоны страсти и наслаждения. Катя закрывает мне обзор, не вижу лица мужчины, но тело… это тело я узнаю из тысячи. Боже, что происходит вообще?!

Не прекращая двигаться, сестра наклоняется, целует своего партнёра. Мурчит сладко:

– Кооотик, это тааак здорово! Подожди меня! Хочу одновременно.

Выпрямляется, выгибает спину. Её дыхание и движения учащаются. Через секунду мужчина напрягается, стонет хрипло. И этот стон сплетается в дуэт с торжествующим, утробным криком сестры. Она опадает на его грудь, секунду лежит обмякшая, уставшая, потом сползает, поворачивается на бок. Затуманенный страстью взгляд пересекается с моим. Её глаза распахиваются испуганно.

– Маша?! Ты что здесь делаешь? Ты же в больнице быть должна… – вскрикивает она, судорожно прикрываясь одеялом.

– Выписали… – слышу словно со стороны свой безжизненный голос, – Я до вас дозвониться не смогла…

Не знаю зачем отвечаю ей, почему не ору, не бьюсь в истерике. Выжжено. Всё выжжено внутри. Пустота звенящая, оглушающая.

– Мыыышка, – бормочет Митя.

Не могу заставить себя посмотреть ему в лицо, не могу больше слышать их и находиться тут тоже не могу.

Чувствую тянущую боль внизу живота, горячую влагу между ног. Видимо опять кровотечение открылось. Мозг фиксирует эту информацию, но мне всё равно. Плевать на боль и на то, что со мной будет дальше.

Поворачиваюсь, чтобы уйти. Глухой гул в ушах нарастает и бьет по барабанным перепонкам. Меня шатает, пытаюсь ухватиться за дверной косяк, но пальцы смыкаются на пустоте. Чёрные мушки увеличиваются в размерах, заполняют собой пространство. Чувствую, что падаю, но ещё до того, как моё тело касается пола, сознание милосердно отключается и весь окружающий мир погружается в беспросветную темноту.