С пригорка, где дорога раздваивалась, образуя еще один спуск, но к реке, Глинеевка была удручающим зрелищем. Еще прочные, хотя, может уже и не жилые дома, теснились к главной улице, а ближе к лесу из высокой травы торчали только покосившиеся крыши и остатки стен с пустыми глазницами окон. Даже тропинки, если они и были, уже давно потерялись в бурьяне. На перекрестке стоял единственный магазин с наглухо закрытой дверью – видимо работал не всегда, а ниже виднелись еще пара домов и бревенчатый мост через речку. На обратном берегу за низкими деревьями виднелся крест над давно не крашенным куполом старой церкви.

Алексей не спеша стал спускаться вниз по глинистой и неровной дороге, боясь оступиться и улететь кубарем под откос. На пути не встретилось ни души, словно село вымерло и кроме него – одинокого путника в черной рясе, не осталось никого. От такой мысли он вздрогнул и обернулся. И тогда он увидел дом, который можно было и не заметить, проходя мимо. Он стоял в стороне от дороги за низким и нескладным строением магазина. На обитых досками стенах еще сохранились следы краски, но от сырости и времени они уже давно потемнели, из-за чего дом казался черным и нежилым. Его крышу местами покрыл мох, а веранда перед входом угрожающе перекосилась, грозя рухнуть на незваных гостей. Вокруг росла высокая пыльная трава, до половины закрывая окна, и, если бы не узкая тропинка к входной двери, можно было посчитать, что дом давно заброшен. Его маленькие окна прикрывали тряпки. Алексей не сразу понял, чем его привлек этот дом. Сначала было просто ощущение, что дом наблюдает за ним, таращится своими окнами на случайного путника, а потом он заметил, что тряпки на окнах колышутся, словно кто-то торопливо задернул их изнутри.

Он сделал было шаг ближе, завороженный странной красотой запустения этого дома у обочины, когда заметил, что край занавески, если это была занавеска, приподнялся и опустился снова. Затем в соседнем окне между пыльными тряпками образовалась щель, достаточная для человеческого глаза. Кто бы ни был в доме, он явно проявлял любопытство к прохожему. Алексей неловко потоптался на месте, не решаясь уйти.

– Батюшка! Постойте, – окликнул его кто-то за спиной.

Человек в распахнутой куртке и в сапогах торопливо спускался к нему с пригорка. Он был плохо выбрит, а пепельные волосы на ходу приглаживал рукой. Его непропорционально тощая красная шея с выдающимся кадыком торчала из растянутого ворота свитера и, казалось, с трудом держала косматую голову.

– В церковь? – спросил он, остановившись в метре и закурив.

Алексей кивнул.

– Ну, я так и решил, что в церковь. Смотрю, поп идет, думаю – в церковь, наверное.

Он продолжал торопливо курить, словно спешил. А представиться он не спешил вовсе.

– Вы хотели спросить что-то?

Человек фыркнул, насколько позволяла сигарета в зубах и покачал головой.

– Говорю же, смотрю идет батюшка, в церковь видимо. Вот я и подошел.

– Понятно.

Алексей уже хотел вежливо попрощаться, когда незнакомец вдруг бросил под ноги недокуренную сигарету и выхватил из пачки еще одну.

– А то может и не надо ходить-то, батюшка?

Алексей не понимающе мотнул головой.

– Что?

Незнакомец снова ухмыльнулся.

– Может, говорю, в церковь-то не надо вам? Что вам там делать-то, а? В церкви-то.

Алексей развернулся и пошел дальше по тропинке к мосту, стараясь не прибавлять шаг. Настроение утренней безмятежности было изрядно подпорчено.

– Может, – не унимался голос позади, – оно и без церкви хорошо, батюшка? А?

И в селе, как и в городе, полно своих ненормальных. Только в столице их побольше и выглядят они иначе.

Вспомнив о Москве, он спохватился – не забыть бы позвонить Олегу – называть его Амвросием он еще не привык, рассказать, как добрался и какая тут на самом деле глушь. Что бы не говорил отец Тихон о смирении, служении людям и испытаниях, со столичным приходом тут не было ничего общего, словно разные миры. И меньше всего Алексей был уверен, что продержится тут хотя бы месяц. Сами то отец Тихон остались в столице, в чистом и сверкающем великолепием храме Преображения! Впрочем, и Олега не сослали в сибирские скиты или куда подальше нести Слово Божье, а оставили при московской епархии.

Алексей вдруг поймал себя на мысли, что злится. Он разжал кулаки и долго смотрел на следы от ногтей на ладонях. Нельзя так. Может, отец Тихон и был не прав, но не стоит начинать свою первую службу со злости к людям. В конце концов, не до глубокой же старости ему быть настоятелем в церкви умирающего села Глинеевка.

А вот и церковь. Сразу за мостом, с каждым шагом, ее купол поднимался из-за соснового бора, а с высокого берега реки она была как на ладони – посреди поляны на невысоком холме между стеной леса и бором. Поляна заросла травой и к крыльцу храма не вела ни одна тропа.

Храм был небольшой, как порой бывает в старых селах, когда среди полумертвого поселения ты вдруг видишь колоссальный собор, возведенный некогда уже забытым графом или купцом, где под сводами давно живут лишь беспечные голуби. Но не был он и маленькой церквушкой, что любят строить провинившиеся в жизни владельцы «Феррари» или в роде тех, что порой ютятся в старых кварталах городов за большими соборами. Со стороны реки был виден высокий одинокий купол и крест, а за ним колокольня, часть которой давно обрушилась. Издалека стены казались ровными и белоснежными, но Алексей знал, что вблизи увидит облупившуюся штукатурку, вездесущий мох, следы от сотен ливней, хлеставших пустые ожидающие стены все эти годы.

Алексей взглянул на непокорный крест, за столько лет даже не покосившийся, трижды перекрестился и стал потихоньку пробираться к заброшенному храму.

Трава тут была почти по пояс, еще мокрая после недавнего дождя. Недалеко от крыльца из зарослей выступали остатки низкой ограды с проржавевшими петлями. Половинка ворот еще болталась на изгороди. Крыльцо было совсем рядом, но Алексей не спешил. Он медленно шел вокруг храма, осматривая его состояние.

В прочных стенах не было трещин, хотя большая часть штукатурки давно облупилась. По северной стене мох добрался почти до самого купола, туда, где из стен проглядывали ростки молодых деревцев. Алексей приложил ухо к холодной шершавой стене. Тишина. Толстые стены храма много лет оберегали внутренний уют и убранство, ожидающие нового настоятеля, новых прихожан. Алексей улыбнулся своим мыслям. Скорее всего, внутри такое же запустение. Он прошел дальше и наткнулся на обломки кирпичей. Видимо, сюда обрушилась часть колокольни, чудом не задев крышу. В стене виднелась маленькая, наглухо заколоченная дверь.

За храмом было видно, как лес и сосновый бор смыкались в отдалении, но от самой церкви до лесной чащи простиралась поляна, поросшая бурьяном. Из травы тут и там проступали остатки оград и покосившихся крестов. Старое кладбище. Вероятно, тут хоронили еще в то время, когда храм действовал, но с тех пор не осталось уже ни воспоминания о тех, кто тут покоился, ни о тех, кто их хоронил.

Шагнуть за ограду кладбища Алексей не решился. Он вернулся по уже протоптанной дорожке к крыльцу храма и встал у его дверей.

Над входом едва различимо виднелся образ архангела Михаила – белоснежный на бледно-синем фоне. Алексей вновь перекрестился и подошел к закрытой, но не заколоченной двери.

Вот и все. Он ожидал и боялся этого момента. Словно все до этого: семинария, разговор с отцом Тихоном, дорога из столицы, происшествие в лесу – было не настоящим, просто розыгрышем. Сейчас раздастся звонок, и веселый голос отца Амвросия скажет, что его возвращают в Москву, а потом останки умирающей Глинеевки скрываются за поворотом дороги. Всего этого он ожидал до этого момента, пока не коснулся дверей храма. Пока они, пронзительно скрипнув, не пустили его внутрь. Теперь все по-настоящему. Он настоятель храма архангела Михаила.

Внутри стонал и свистел ветер, изредка доносился шелест крыльев. Огромный купол, а отсюда изнутри он казался еще выше, хранил остатки росписи, как и потемневшие от времени стены. Конечно, никаких следов прежнего убранства не сохранилось. Часть образов была сбита. Видимо тут планировалось сделать склад в свое время или отдать помещение под какие-либо другие нужды, но село пришло в упадок и старый храм оставили в покое. Как ни странно, но частично уцелел алтарь, по крайней мере, то, до чего не удалось добраться охотникам за иконами. В иконостасе зияли пустые дыры от вырванных образов. Из-под купола печально смотрел образ Спасителя.