– Дед, я сама… – Слова беловолосой девушки полетели уже вслед.

Профессор довольно бодро поковылял из кухни.

– Эх… – махнула она рукой. – Перебьёт опять половину. А ты чего стоишь? Выход там.

– Меня чай пригласили пить.

Она сначала хотела что-то сказать, даже рот открыла. А потом вздохнула. И произнесла устало:

– Тогда помогай.

– Слушай, – Степан искал в холодильнике затребованные маслёнку и сыр. – А как он тебя назвал… дурочка? Или мне показалось?

– Сам ты дурочка! – Она вернулась с заварочным чайником. – Ту-ро-чка.

– В этом же… кофе варят? – спросил он неуверенно.

Маслёнка нашлась, сыра он в упор не видел.

– Или турочка в смысле… национальности?

– Тура – в смысле имени!

Чайник накрыли тряпичной курицей из лоскутков.

– Зовут меня так. Ту-ра.

– Это какое имя? – Степан даже оторвался от недр холодильника и оперся на дверцу, в ответ на что белый хлипкий монстр не преминул качнуться.

– Аккуратнее! – прикрикнула на незваного гостя хозяйка квартиры. – Человеческое это имя.

– Не русское какое-то. – От неожиданности он вдруг обнаружил-таки на дверце сыр.

– И что?

– А какое?

– Любопытному… Стёпе на базаре дали по… попе.

Он хихикнул:

– Не, ну если это секрет…

– Не секрет! – Степану в руки вручили поднос с чайником, маслёнкой и сыром. – Первая дверь напротив. Отнеси, поставь всё на стол и возвращайся с подносом. – И, уже в спину: – Отец у меня норвег.

Норвег… Или правильно – норвежец? Да всё равно – тогда понятно, откуда эти волосы белые. Наверное, настоящие.

За первой дверью оказалась комната, сплошь заставленная полками с книгами. А еще там были пианино, буфет, огромный круглый стол и громоздкие деревянные стулья. Передвигаться в этой комнате Стёпа мог только аккуратно и боком. На краешке стола профессор Дуров расставлял белые с красным узором чашки. Никаких осколков, вопреки опасениями Туры – вот же имечко! – не было видно.

– Ставьте сюда, Степан Аркадьевич! – засуетился профессор.

Сгрузив поклажу на стол, Степан Аркадьевич снова вернулся на кухню. По имени-отчеству его называли только во время медкомиссии.

На кухне дочь гордых норвегов резала колбасу, и Стёпа вдруг понял, что голоден. И что колбаса к чаепитию кстати.

– Печенье в вазу пересыпь, – получил он очередную команду.

Под шорох пакета он задал вдруг неожиданный даже для себя вопрос:

– А вы тут вдвоём живете… с дедом?

– Втроём.

– А кто третий? – Стёпа покрутил головой в поисках мусорного ведра и, найдя его, точным броском отправил туда скомканную упаковку из-под печенья.

– Вы из паспортного стола?

Колбаса на тарелке была разложена по безупречной окружности, и желудок дал понять, что был бы не прочь ее попробовать.

– Не. Ну если и это секрет…

Она стрельнула в него косым взглядом. Глаза у нее яркие – невероятно. Как будто нарисованные на белом листе. Светлые, но яркие – бывает же такое.

– С нами еще живёт Елена Павловна.

– Это дочь Павла Корнеевича? – проявил чудеса сообразительности Степан.

– Угу. И моя… мать.

Паузу и интонацию было невозможно не заметить, но как отреагировать – Стёпа не знал. Поэтому решил продолжить задавать вопросы на тему, которая ему вдруг стала очень интересна. Квартира огромная, коммуналка, комнат шесть минимум. Живут втроём. А Степкин родной институт – в соседнем дворе. Экономия времени колоссальная просто, совсем другой порядок, чем сейчас, когда Степану приходится добираться из съёмной квартиры от станции метро «Парнас». В свое время прижимистый Стёпа снял квартиру именно там, в новостройке, на конечной станции Московско-Петроградской линии, а потом всё не доходили руки заняться поиском другого жилья – хотя экономия вышла боком, это он уже понимал. А тут – само в руки пришло. Идеальный вариант. Институт – рядом. До тренировочной базы – семь остановок на автобусе. Всё рядом, всё близко.

– Слушай… А вы комнаты не сдаёте?

– Нет, – ответ прозвучал резко. – Иди, неси печенье и чайник.

– А почему? – Стёпа подпёр плечом косяк, удерживая поднос одной рукой. – Места у вас тут много, а деньги, по-моему, вам лишними не будут. То есть…

Хозяйка квартиры молчала, но Стёпка сам сообразил, что выразился не самым удачным образом.

– Я хотел сказать, что деньги вообще лишними не бывают. А я… ну ты же поняла, что я про себя спрашиваю… Я бы у вас комнату снял. Потому что…

– Дед против посторонних людей в квартире. Пошли.

За столом дед завёл непринуждённый разговор:

– А вы на каком факультете учитесь, Степан Аркадьевич?

– А… кхм… это… – Стёпа отложил надкушенный бутерброд. После пробежек аппетит всегда зверский. – Здоровья и реабилитологии.

– Вот как? Похвально.

Степану налили еще чаю, расплескав не больше четверти на блюдце. Тура едва слышно вздохнула, но промолчала.

– Стало быть, медициной интересуетесь?

– Спасибо, – Степан взял чашку. – Вроде того. На кафедре спортивной медицины как раз.

– Слышал, слышал… А что же, профессор Лягинцев у вас преподаёт? Помнится, у нас с ним в свое время была знатная полемика… по некоторым вопросам.

Фамилию Степан слышал. Примерно в том контексте, что и про царя Гороха. То есть этот Лягинцев преподавал в институте очень давно.

– По-моему, уже нет, – осторожно ответил Стёпа и осторожно же пригубил чай.

– Ну да, – неожиданно грустно согласился Дуров. – Он же старше меня лет на пятнадцать. Умер, наверное. Это я всё задерживаюсь. Надоел всем, да всё никак не уйду.

Внучка профессора метнула на Степана яростный взгляд. Прожгла просто насквозь. Да что он такого сказал? Не специально же, и вообще, не он этот разговор начал. Но неловкость исправить следовало немедленно. И, кстати…

– Павел Корнеевич, а вы, случайно, комнаты студентам не сдаёте?

Дочь гордых норвегов застыла с чашкой в руке на грани сильнейшего возмущения и крайнего изумления – видимо, и то, и другое относилось к Стёпкиной наглости. А вот профессор Дуров, кажется, ничуть не удивился вопросу.

– Вы о себе хлопочете, Степан Аркадьевич?

– Да. Я не местный. Снимаю жилье, но далеко от института. Мне было бы очень удобно жить рядом с институтом. Я… – тут Степан вдруг ощутил, что южная горячая кровь у него взыграла, и сейчас его куда-то понесёт. Но остановиться уже не мог – заговорил чуть громче и запальчиво: – Я очень необременительный жилец, точно вам говорю! У меня день весь расписан – занятия, тренировки, приходить буду только на ночь практически. Не курю, не пью, веду здоровый образ жизни. По дому, если что-то надо, с удовольствием помогу – у меня руки из нужного места растут. Хлопот, в общем, не доставлю.

Степан перевёл дыхание. Быстренько соображал, что бы еще добавить к беспардонной рекламе себя любимого? Добавлять оказалось ничего и не нужно.

– Хорошо, – кивнул Павел Корнеевич. – Почему бы, в самом деле, не сдать комнату хорошему человеку, особенно если ему надо? Все детали обсудите с моей внучкой. Турочка, я у себя – поработать надо. Степан Аркадьевич, до встречи. – Старый профессор с трудом поднялся со стула.

Неизвестно, кого эти слова старого профессора изумили больше. За столом после ухода Дурова стало на какое-то время тихо. Стёпа смотрел на Туру. Тура смотрела в чашку. А потом строго посмотрела ему в глаза.

– Ну, хороший человек… Ну ты… – покачала головой. – И откуда взялся только такой шустрый?

– Слушай… Ну правда, что такого-то? – Стёпа звякнул чашкой о блюдце. – Я реально буду только спать приходить. Не курю, не бухаю, девок водить не стану. Скорее всего, буду часто отсутствовать – много приходится ездить. Чего не так-то?

– Да всё так. – Она неожиданно усмехнулась. И лицо сразу преобразилось, став почти симпатичным. – Не поверишь, но я несколько лет деда уламывала сдать комнату. Потому что деньги очень нужны. А он всё никак, типа, я работаю, мне чужие мешать будут. Хотя какая там работа – ему уже восемьдесят четыре, там не работа, а так, придумывает себе занятие, но… – Она пожала плечами. – В общем, я махнула рукой на него. Без дедова согласия всё равно ничего не сделать, потому что квартира принадлежит ему, а он ни в какую. А тут раз – и вдруг всё поменялось! Не колдун ли ты часом, Степан Аркадьевич?