За лесами, за долами, за высокими горами широко раскинулось царство Лукоморское. Народ в царстве жил весёлый, сметливый, а правил у них царь Вавила – мужчина серьёзный, ответственный. Судьба не баловала его, но беды да несчастья, как народ правильно подметил, если сразу не убивают, то закаляют знатно и сил прибавляют. Верил Вавила–царь, что счастье с неба не падает, и строить его надобно самому. Трудился, не покладая рук, для себя и для наследников своих счастье организовывал. Ночей не спал, всё о государстве радел, народное хозяйство поддерживал, промыслы развивал, проблемы международные решал. Одним словом, нормальную царскую жизнь вёл.

Уж много годов стукнуло царю, когда решил он жениться на степнячке, хызрырской княжне. И хоть не понимал, чего невеста бормочет, чего по своему, по хызрырски гыркает, а всё одно души в ней не чаял. Совет и любовь, как говорится, а что у супругов языковой барьер возник – то счастью не помеха.

Сказки русские – они завсегда свадьбами кончаются, дальше герои живут–поживают, добра наживают.

Да вот так ли оно на самом деле?

Уж никто и не помнит, в какие времена, а только было Лукоморье государством малым. Среди соседей шибко не выделялось, да и чем выделяться бы? То же, что и в других царствах–государствах: леса да поля, реки да озёра, грибы да ягоды, звери да птицы. Люди в царстве том жили простые, добрые, от соседей разве что сметкой–смекалкой отличались, да тягой к мирному добрососедскому сосуществованию славились. По нынешним меркам–то царство, может, и небольшое, однако всё необходимое для изрядного веса в международных кругах имелось: к примеру, изба на курьих ногах имелась в наличии. Правда, избушка пока бесхозная стояла, но, как говорится, был бы угол – за хозяином не заржавеет, да и общеизвестно, что свято место пусто не бывает. Глядишь, век–другой минет, и этому жилью хозяин сыщется. Другим средством для придания веса в глазах мировой общественности лукоморцы считали змея Горыныча. Вот весь мир обыщи, а второго такого нет! Водяной, Леший, Домовик с сотоварищи – они достопримечательностями не считались, такого добра в любой местности пруд пруди, а змей о трех головах исключительно лукоморская народная инновация. А ежели кому этого мало, чтобы уважать Лукоморье, то вспомнить советуем, что есть же ещё и Кощей! Уж сколько он богатырей русских и нерусских победил – не счесть! Правды ради следует добавить, что альтруизм, к которому Бессмертный имел склонность великую, лукоморцами замалчивался, и вообще не афишировался, дабы антирекламу царству своему не делать. Кто ж во времена смутные, прослышав о миролюбии, бояться будет? А мудрость народная упреждает: боятся – значит уважают!

Городище – столица Лукоморского царства, много веков назад предками в удобном месте выстроен. Как в те давние времена водилось, строили на века, крепко, да безопасно: улицы, словно спицы в колесе, от центра к частоколу ровными линиями шли, чтобы, значится, быстро народ эвакуировать, не дай Род, случись к этому надобность! А в самом центре терем царский стоял – единственное в Городище высотное здание: целых два этажа, крыша ещу на этаж высится куполом, а на крыше будка смотровая. В будке дружинник бравый сидит. Не всегда, конечно, отлучается временами. И хоть давно лукоморцы всех своих врагов победили, но бдительности от побед не утратили. Город сильный, дома крепкие, а частокол так высок, что враг на сто раз подумает, прежде чем с войной на Лукоморье идти. Военные конфликты, как то бывает в каждом уважающем себя государственном образовании, случались, конечно, но давно и все больше мелкие. Как на хызрырского князя бзик очередной нападал, так в Лукоморье война. Царь лукоморский, Вавила, долго думал, но нашёл средство свести споры с горячим соседом до минимума и установить крепкий, вовеки нерушимый мир с хызрырами: женился с умом, на степнячке, сестре хана Урюка Тельпека, хызрырского предводителя. Брак хоть и по политическим мотивам заключался, но со временем полюбили супруги друг друга и жили душа в душу. Во всех смыслах угадал царь с женитьбой.

Правил Лукоморьем Вавила умно и с примерной рачительностью. Богатело царство, наливались нивы, тучнели стада, народ жил не тужил, горя не знал, голода не боялся. Лукоморский правитель мужчина серьёзный, мудрый, добрый, одним словом не царь, а батюшка! Корону с достоинством носил, хоть порой она с лысины то вперед, то назад съезжала, от чего раньше времени на лбу и на загривке царском образовались морщины. Так–то бы Вавила запросто без неудобного символа власти бы преспокойно обошёлся. Он вообще к чинам и званиям равнодушно относился, он и без короны не позволял иерархию нарушать, да вот незадача: под короной плешь меньше заметна! Причешет царь с утра русые пакли, вдоль ушей их уложит, прижмет, корону на макушку нахлобучив – и вроде как снова похож на молодца, каким был много лет назад. Кудри тогда шапкой вились, вокруг лица топорщились, в крутые кольца заворачивались. Теперь–то, что и говорить, от шевелюры одно воспоминание осталось: себе повздыхать, да курам посмеяться…

Лицо у Вавилы круглое, румяное, моложаво смотрится, и морщины, перечеркнувшие лоб, вовсе его не старят. Да и какая старость в шестьдесят годов–то? Зато глаза у царя красивые, синие–синие, окружённые золотыми ресницами, словно васильки в пшеничном поле. Брови лохматые, густые, и слегка вверх приподняты – так внимательно Вавила на мир смотрел, каждую мелочь подмечал.

Всем хорош, красив, статен, а уж как умен, того и вовсе не высказать, не вышептать! Про таких говорят «семи пядей во лбу». У царя на лбу-то в аккурат семь морщин было, кто его знает, может те пяди умственные морщинами измеряются? Но, морщины внешность царскую вовсе не портили, а, напротив, придавали ему особого шарма, какого у молодых да зеленых и в потемках не сыскать, и днем с огнем не обнаруживается. Вавила плечах был дюже широк, а в талии ещё шире – любил поесть царь–батюшка. Еда, считал лукоморский правитель, она как топливо, для силы нужна, так почему б впрок не запастись? А что при таком солидном весе сапоги быстро снашиваются, то не беда! Неужто он, царь, себе на сапоги не зарабатывает?!

На здоровье Вавила не жаловался: хоть и не молод, хоть и шестьдесят годов минуло прошлой осенью, а в силе не убавил, не потерял: подковы руками гнул не морщась, коней на скаку останавливал сам, бабам того не позволял. Вообще–то бабы в Лукоморье лошадям под ноги не кидались, не дуры чай, и к порче домашнего скота склонности не имели. К таким подвигам только у одной способность была – у Вавилиной жены. Но царица на мелочи не раскидывалась, одиноких коней игнорировала, пусть себе скачут. Ей табуны в степи на скаку останавливать привычнее.

Имя у царицы, согласно национальности, хызрырское – Кызыма, и внешность тоже национальности соответствующая: лицо будто слегка пришлёпнуто, глазки узенькие, носик кнопочкой, а рот большой. Как улыбнётся, так ничего больше на лице и не остаётся, кроме улыбки–то. И фигура у Кызымы для верховой езды удобная, для скачек приспособленная идеально: царица росточком махонькая, костью узенькая, а ноги колесом – чтоб бока конские обхватывать покрепче. Так порой идет через дворцовый двор, ножками кривыми перебирает, и не поймешь: то ли идет, то ли катится?

Долго вдовцом ходил Вавила, долго смерть первой жены оплакивал, но потом переключился на дела насущные, на жизнь текущую. Детей сначала вырастил, переженил да замуж поотдавал, и только потом о своём счастье задумался. Поздно женился царь, и Кызыма, сестра хызрырского князя Урюка Тельпека, тоже не первой свежести невестой была. Засиделась она в девках, из–за крутого нрава и тяжёлой руки ни с кем ужиться не могла. Да и принято у степняков сразу на коллективе жениться, видно, мужского населения у хызрыров дефицит был, а женского, напротив, избыток наблюдался. Кызыма, обладая яркой индивидуальностью и способностью к лидерству, в гарем идти отказывалась. По чину она не простой степнячкой уродилась, сестрой хызрырского князя, как–никак, была, могла выбирать себе жениха. Вот и ковырялась да копалась, пока сорок лет не стукнуло. А с лукоморским царём, как не странно, нашёлся и общий язык, и взаимопонимание. Хотя царь, случалось, и выговаривал супруге. Посмотрит на её кожаную рубаху, скромно украшенную узором из кожаного же шнура, на шаровары, заправленные в мягкие сапожки из лакированной кожи, нахмурится, да и вздохнёт недовольно: