- Обыщите труп и проследите путь мерзавца в пределах поместья, - услышал Хокану собственный голос, которому клокотавшие внутри чувства придали непривычную для окружающих жесткость. - Посмотрите, не найдется ли каких-либо улик, которые помогут установить, кто нанял Жало Камои.

Сотник, командовавший отрядом Акомы, поклонился хозяину и отдал подчиненным четкие распоряжения.

- Поставьте стражника у тела наследника, - приказал Хокану.

Он наклонился, чтобы утешить Мару, не удивляясь ее молчанию. Она все еще не могла справиться с ужасом и поверить в смерть Айяки. Хокану не ставил Маре в упрек то, что она не сумела совладать с собой и сохранить бесстрастие, подобающее настоящим цурани. Долгие годы Айяки составлял для Мары всю ее семью - других кровных родичей не было. До его рождения жизнь властительницы Акомы успели омрачить слишком многие смерти и потери. Прижимая к груди маленькую дрожащую фигурку жены, Хокану в то же время продолжал отдавать окружающим необходимые приказы.

Но когда этот горестный долг был исполнен и, Хокану ласково попытался увести Мару в дом, это ему не удалось.

- Нет! - запротестовала она со сдерживаемой болью. - Я не оставлю его здесь одного.

- Госпожа моя, Айяки уже не помочь. Он в царстве Красного бога. Поверь, там его ждет достойный прием, потому что он, ребенок, встретил смерть с отвагой доблестного воина.

- Нет, - повторила Мара таким тоном, что Хокану понял: перечить ей бессмысленно. - Я не уйду.

И хотя спустя некоторое время Мара все же согласилась отправить домой младшего сына под охраной роты воинов, сама она все утро провела на пыльной земле под палящим солнцем, пристально вглядываясь в застывшее лицо своего первенца.

Хокану не отходил от жены. Собранный, словно на поле сражения, он взглянул в лицо худшей из бед и выстоял. Не повышая голоса, он отправил гонца с наказом прислать слуг и небольшой шелковый шатер для защиты от солнца. Мара ни разу не отвела взгляда в сторону, как будто между ней и миром опустилась завеса. Не замечая никого из хлопочущих вокруг людей, она просеивала сквозь пальцы взрытую землю, пока не прибыла дюжина лучших воинов в церемониальных доспехах, чтобы унести ее погибшего сына. Никто не возразил против предложения Хокану воздать мальчику воинские почести: Айяки погиб от вражеской стрелы, и это было столь же непреложно, как если бы яд проник в его собственную плоть. Он отказался покинуть любимого коня - такая храбрость и чувство долга в столь юном отроке заслуживали признания.

С застывшим фарфоровым лицом Мара наблюдала, как воины подняли тело мальчика и уложили его на похоронные носилки, украшенные узкими длинными лентами зеленого цвета - цвета Акомы. Среди зеленых лент выделялась одна ярко-алая: то была дань почтения Красному богу, встреча с которым ожидает всех смертных.

Утренний ветерок стих, и под тяжестью ноши воины обливались потом. Хокану помог Маре подняться на ноги, умоляя богов об одном - чтобы горе ее не сломило. Он знал, каких усилий стоило ему самому сохранять самообладание - и не только из-за скорби об Айяки. Сердце у него истекало кровью и из-за самой Мары: силу ее страдания было трудно даже вообразить.

Хокану бережно направлял шаги жены и поддерживал ее, не давая упасть, пока она шла рядом с носилками.

Следуя извивам дороги, медленное шествие продвигалось по склону холма и наконец приблизилось к особняку, который несколькими часами раньше казался светлым приютом счастья.

Как преступление против самой природы воспринималось то, что сады сохранили свое зеленое буйство и так же искрилась легкая рябь на поверхности озера... а на носилках недвижно лежал раздавленный и залитый кровью мальчик.

Воины, удостоенные чести нести похоронные носилки, остановились перед парадным входом, которым пользовались лишь для наиболее важных церемоний и обрядов. В тени массивного портала собрались самые преданные слуги семьи. Один за другим они склонялись перед носилками, отдавая дань уважения юному Айяки. Их возглавлял Кейок, военный советник, убеленный сединами. Костыль, помогавший ему передвигаться, был старательно спрятан в складках церемониальной мантии. Как ни болела у него душа за Мару, он произнес предписанные ритуалом слова сожаления, ничем не выдав своих подлинных чувств: его лицо было похоже на маску, вырезанную из старого дерева. За ним ожидал своей очереди Люджан - военачальник Акомы; без следа обычной плутовской ухмылки на губах, он с трудом удерживал слезы. Даже ему, воину до мозга костей, едва хватало сил сохранять самообладание. Он учил мальчика, лежащего на носилках, управляться с мечом и не далее как сегодня утром похвалил за прекрасно усвоенный урок.

Люджан коснулся руки Мары, когда она поравнялась с ним:

- Госпожа, в свои двенадцать лет Айяки уже был образцовым воином.

Хозяйка лишь кивнула в ответ и, повинуясь твердой руке мужа, передвинулась к своему хадонре - управляющему поместьем, который стоял следующим в ряду. Маленький и робкий на вид, как мышка, Джайкен выглядел безутешным. Совсем недавно ему удалось пробудить у непоседы Айяки интерес к тонкостям управления хозяйством в поместье. Мальчик с азартом постигал правила игры с ракушками-фишками, изображающими товары, которые Акома поставляла на рынки Империи. Но теперь эти игры никогда уже не нарушат тишину закутка в буфетной, где Джайкен имел обыкновение завтракать. Запинаясь, он произнес официальную формулу сочувствия госпоже. Искренние карие глаза, казалось, отражали ее боль. Миновав Джайкена, Мара с мужем приблизились к молодому советнику Сарику и его помощнику Инкомо. Оба они позже других заняли свое место в домашней иерархии, но Айяки успел завоевать их привязанность так же, как и сердца ветеранов. Их соболезнование шло из глубины души, однако у Мары не было сил отвечать.

Когда, поднявшись по лестнице, властительница Акомы вошла в дом, ноги у нее подкосились, но рука Хокану, поддерживавшая ее под локоть, не дала ей упасть.

Неожиданный переход к темноте зала заставил Хокану вздрогнуть. Неприступный дворец перестал казаться надежным убежищем. Великолепная роспись стенных перегородок, исполненная по заказу новых хозяев, не радовала глаз. В душу Хокану закралось сомнение: вдруг гибель юного Айяки была знамением недовольства богов из-за того, что Мара завладела (с соизволения Света Небес) имуществом павших врагов? Властители Минванаби, некогда проходившие под сводами этих залов, дали обет кровной мести Акоме. Вопреки традиции, Мара не похоронила их натами - священный камень-талисман, который скреплял с Колесом Судьбы души умерших, пока на эту реликвию падал солнечный свет. Неужели задержавшиеся тени поверженных врагов могли навлечь беду на Мару и на ее детей?

Тревожась за безопасность маленького Джастина и втайне укоряя себя за то, что поддался суевериям, Хокану сосредоточил все внимание на жене. До сего дня смерть и потери всегда укрепляли мужество Мары, побуждая к действию; но сейчас она выглядела вконец опустошенной. Передвигая ноги, словно кукла под действием магических заклинаний, она проводила носилки с телом мальчика до главного зала, а затем села рядом и оставалась неподвижной, пока слуги и служанки обмывали истерзанную плоть ее первенца, обряжали его в шелка и драгоценности, подобающие наследнику великого рода. Хокану бродил поблизости, мучимый сознанием своей бесполезности. Он приказал принести еду, но его любимая не стала есть. Он велел лекарю приготовить снотворное, ожидая - и даже надеясь, - что в ответ последует гневная вспышка.

Но Мара, вяло покачав головой, оттолкнула чашку.

По мере того как солнце пересекало небосклон, тени на полу удлинялись; косые лучи, проникавшие сквозь окна в потолке, также свидетельствовали о приближении вечера.

Когда посланный Джайкеном писарь в третий раз осторожно постучал в парадную дверь, Хокану наконец принял командование на себя и велел отыскать Сарика или Инкомо, чтобы составить список знатных семейств, которые следовало уведомить о случившейся трагедии. Выло совершенно ясно, что Мара не в состоянии самолично принимать решения и распоряжаться. За долгие часы она вышла из неподвижности всего лишь раз - когда взяла в руку холодные, окостеневшие пальчики сына.