В тюремном коридоре "Сталлифера" был яркий, безжалостный свет. Послышалось гудение системы обновления воздуха. Время от времени раздавался приглушенный стук, когда какой-нибудь элемент оборудования космического корабля приводил в действие какое-нибудь реле где-нибудь. Но находиться в одиночной камере было очень утомительно. Стэн Бакли – лейтенант космической гвардии, обвиняемый и находящийся под стражей – нашел это более чем утомительным.

Возможно, его следовало бы поддержать тем фактом, что он был невиновен в обвинениях, выдвинутых против него Робом Торреном, бывшим его непосредственным начальником. Но чувство невиновности не помогло. Он сидел в своей камере, держась неподвижно с мрачной решимостью. Но глубокий, дикий, разъедающий гнев рос, рос и рос внутри него. Он рос именно таким образом в течение нескольких недель.

"Сталлифер" продолжал сверлить пространство. Из его иллюминаторов космос не был той враждебной, неподвижной завесой немигающих звезд, которую знали первые межзвездные путешественники. На скорости в тысячу двести световых лет, когда поле Боудойна-Холла сжималось сорок раз в секунду для контроля скорости, звезды заметно двигались. Сорок мельканий галактики вокруг корабля в каждую секунду создавали впечатление, что Вселенная всегда была в поле зрения.

И звезды двигались. Те, что были ближе, двигались быстро, а те, что были дальше, медленнее, но все двигались. А привычка заставляла движение создавать ощущение перспективы, так что звезды казались распределенными в трех измерениях и с корабля казались очень маленькими, как светлячки. Весь космос казался маленьким и почти уютным. "Сталлифер" направлялся к Земле с Резуи II, и на его пути было несколько дней, и он преодолел расстояние, подсчет которого поразил бы воображение.

Однако в своей камере Стэн Бакли мог видеть только четыре стены. Не было никаких изменений в освещении; никаких признаков утра, ночи или полудня. Время от времени охранник приносил ему еду. Это было все – за исключением того, что его глубокий, свирепый и ужасный гнев рос до тех пор, пока, казалось, он не сойдет от этого с ума.

Он понятия не имел о часе или дне, когда совершенно внезапно безжалостный свет в коридоре померк. Затем дверь, которую он не видел с тех пор, как вышел в тюремный коридор, с лязгом отворилась. Шаги приближались к его камере. Это был не охранник, который кормил его. Он знал это очень хорошо. Это была разновидность рутины, которая не должна была меняться до его прибытия на Землю.

Он сидел неподвижно, сжав руки в кулаки. За дверью камеры маячила фигура. Он холодно посмотрел на нее. Затем ярость, столь великая, что почти переходила в безумие, наполнила его. Роб Торрен посмотрел на него.

Наступила тишина. Мышцы Стэна Бакли напряглись до тех пор, пока, казалось, кости его тела не заскрипели. Затем Роб Торрен едко сказал:

– Хорошо, что здесь есть решетка, иначе у нас не было бы возможности поговорить! Либо ты убьешь меня и будешь обвинен в убийстве, либо я убью тебя, и Эстер сочтет меня убийцей. Я пришел вытащить тебя из этого, если ты примешь мои условия.

Стэн Бакли издал нечленораздельный рычащий звук.

– О, конечно! – сказал Роб Торрен. – Я осуждаю тебя, и я свидетель против тебя. На суде мне поверят, а тебе – нет. Ты будешь сломлен и опозорен. Даже Эстер не вышла бы за тебя замуж при таких обстоятельствах. Или, может быть, – добавил он сардонически, – может быть, ты бы ей не позволил!

Стэн Бакли облизнул губы. Ему так ужасно хотелось вцепиться руками в горло своего врага, что он едва мог расслышать его слова.

– Беда в том, – сказал Роб Торрен, – что она, вероятно, тоже не вышла бы за меня замуж, если бы ты был опозорен моими средствами. Поэтому я предлагаю сделку. Я помогу тебе сбежать – я все устроил – под твое честное слово сразиться со мной. Дуэль. Смертельная.

Его взгляд был жестким. Его тон был жестким. Его манеры были почти презрительными. Стэн Бакли хрипло ответил:

– Я буду драться с тобой где угодно, при любых условиях!

– Условия, – ледяным тоном сказал ему Роб Торрен, – таковы, что я помогу тебе сбежать. Затем ты напишешь письмо Эстер, в котором скажешь, что я это сделал, и изложишь условия дуэли в том виде, в каком мы их согласуем. Я, в свою очередь, напишу письмо руководству Космической стражи, снимая свои обвинения против тебя. Мы будем сражаться. Выживший уничтожит свое собственное письмо и воспользуется другим. Ты согласен с этим?

– Я соглашусь на что угодно, – яростно заявил Стэн Бакли, – лишь бы мои руки сомкнулись на твоем горле!

Роб Торрен пожал плечами.

– Я отключил фотоэлементы охраны, – спокойно сказал он. – У меня есть ключ от твоей камеры. Я собираюсь выпустить тебя. Я не могу позволить себе убить тебя, кроме как на условиях, которые я назвал, иначе у меня не будет шанса завоевать Эстер. Если ты убьешь меня при любых других условиях, тебя просто телепортируют как убийцу. – Он сделал паузу, а затем добавил, – и я должен прийти и сразиться с тобой, потому что письмо от тебя, в котором ты признаешь, что я вел себя достойно, – это единственная возможная вещь, которая удовлетворила бы Эстер. Ты даешь слово подождать, пока ты не сбежишь, и я приду за тобой, прежде чем ты попытаешься убить меня?

Стэн Бакли колебался долго, очень долго. Затем он сказал хриплым голосом:

– Я даю слово.

Без колебаний Роб Торрен вставил ключ в дверь камеры и повернул его. Он отошел в сторону. Стэн Бакли вышел, сжав руки в кулаки. Торрен закрыл дверь и снова запер ее. Он повернулся спиной и пошел по коридору. Он открыл дверь в ее конце. Он снова отошел в сторону. Стэн Бакли прошел через нее. Торрен закрыл дверь, достал из кармана кусочек ткани, вытер ключ, снова повесил его на крошечный крючок, тем же кусочком ткани повернул выключатель и положил ткань обратно в карман.

– Фотоэлементы снова включены, – сказал он сухим голосом. – Они показывают, что ты все еще в своей камере. Когда охранник обнаружит исчезновение, будет похоже, что ты растворился в воздухе.

– Я делаю это, – хрипло сказал Стэн, – чтобы получить шанс убить тебя. Конечно, у меня нет реального шанса сбежать!

Это было очевидно. "Сталлифер" находился глубоко в пустоте межзвездного пространства. Он двигался со скоростью, в тысячу двести раз превышающей скорость света. Сбежать с корабля было невозможно. И сокрытие после обнаружения, когда корабль пришвартовался бы, было нелепым.

– Это еще предстоит выяснить, – холодно сказал Торрен. – Иди сюда.

Торрен пошел по коридору. Он проскользнул в узкий дверной проем, незаметный, если только кто-то не искал его. Стэн последовал за ним. Он оказался в этом узком, разделенном на отсеки пространстве между внутренней и внешней обшивками корабля. Дверь; другое отделение; еще одна дверь. Затем крошечный воздушный шлюз, используемый для выхода одного человека для осмотра или ремонта такого внешнего оборудования, как сканеры для обзорных экранов корабля. Рядом с дверью воздушного шлюза лежала груда разнообразного оборудования.

– Я подготовился к этому, – коротко сказал Торрен. – Там есть скафандр. Надень это. Есть припасы. Я привез это барахло в качестве багажа, в водонепроницаемых футлярах. Я наполню чемоданы водой из ванны и сойду с корабля с тем же весом багажа, который был у меня, когда я прибыл на борт. Это мое прикрытие.

– А я? – резко спросил Стэн.

– Ты возьмешь этот хронометр. Он синхронизирован с навигационными часами корабля. Ты оттолкнешься от внешней части корабля при сжатии, и окажешься за его пределами при расширении.

Стэн Бакли поднял брови. Это было умно! Поле Боудойна-Холла, которое позволяет путешествовать со скоростью, превышающей скорость света, подобно пульсирующему пузырю, расширяющемуся и сжимающемуся со скоростью от сотен тысяч раз в секунду до сорока в секунду скорости дальнего космоса. Когда поле расширяется и на стержни искусственного аллотропа углерода определенным научным образом воздействуют электростатические силы, корабль и все его содержимое ускоряются с такой скоростью, что это просто не имеет смысла. Когда поле сжимается, корабль снова замедляется. Во всяком случае, такова теория. В ощущениях или показаниях приборов нет никаких доказательств того, что это так. Но скорость обратно пропорциональна скорости пульсаций поля, и только в глубоком космосе корабль осмеливается слишком сильно замедлять пульсации, опасаясь осложнений.