Дальше было старательно стёрто, поэтому пришлось действительно вернуться в палату.

Подметая взглядом пол коридора, он еле добрёл до места назначения и замер в дверях, ещё сильнее придавленный настороженным любопытством четырёх пар глаз. Следы армейских ботинок на окнах остались, но трещины волшебным образом исчезли, как и те, кто их не так давно оставил.

— Нуууууу? — промычал Михалыч.

— Я запутался…

— От коллектива отрываться нельзя, — неожиданно встрял интеллигентного вида мужчина в полосатой больничной пижаме, внимательно посмотрел из-под очков, а потом по-собачьи задрал ногу на батарею.

— В чём-то Макарка прав, — задумчиво согласился Кузьмич. — Все эти только обещают, а когда у тебя настоящие проблемы, ты к кому идёшь? К нам! Мы выслушаем, посочувствуем и поддержим, — он сунул руку под койку и вынул помятый металлический термос. — Давай по маленькой. Тут по-другому не разберёшься.

Валентин испуганно замотал головой и отступил в коридор. Зажмурился изо всех сил, чтобы больница, или съёмный мир, или тюрьма, или что-то ещё, хотя бы на некоторое время исчезло. Давление на несколько мгновений стихло и ему даже показалось, что он стоит перед длинным столом, за которым сидят: проверяющий, санитар, священнослужитель и алкоголик-рецидивист. Все делают вид, что ждут его решения, но при этом подают незаметные знаки. Чёрт угрожает, но намекает на забвение и неведение. Ангел обещает прекрасный идеальный мир. Поп умиротворение и покой, а Михалыч стабильность и понимание. За их спинами в трёх высоких окнах расстилается благословенная долина, зелёные леса и синие шапки гор. Над ними ясное вечернее небо. И хотя нет ни одной тучи, солнце почему-то не разливает свою бесконечную благодать, а застенчиво прячется. Только один бледный лучик подслеповато шарит по полу, пока не добредает до ноги пациента. Цепляется за штанину, взбирается по ней, потом по рукаву, перелазит на плечо, запрыгивает и, урча, устраивается на лбу. Становится очень тепло и уютно, как уже давно не было. Наверное, с самого детства, когда мама прижимала его голову к своему переднику, гладила и шептала, что он обязательно будет счастлив.

Валентин помахал им всем рукой, выпрямился и повернулся. Вслед кричали, но он не останавливался. Вприпрыжку сбежал по ступеням и беспрепятственно вышел через проходную. На улице шёл мелкий дождь. Что-то тёмное промелькнуло над асфальтом, путаясь в ногах и пытаясь сделать подножку, но он уверенно переступил через померкнувшее копыто. Над головой раскрылся белый зонт. Защищая его от тёплых капель, но он с улыбкой отстранился. Не остановился у просящего милостыню, сулящего разнообразные блага и искупления и не обратил внимания на хмурую очередь в пивной ларёк.

— Это ещё что за пилигрим? — спросил завотделением, кутаясь в куртку у больничного подъезда.

— Белая горячка, наверное, — пожал плечами анестезиолог, продолжая мусолить свой беломор.

— Тогда это не по нашей части, пусть с ним психические разбираются. В наше время с таким лицом всё равно далеко не уйдёт, сразу же видно, что ненормальный.