Полотно из идентичных травинок устилало всю местность. Встречались деревья, растущие в одиночестве, и крупные камни с тупыми остриями, смотрящие в стороны. Пастельно-серое небо; нет облаков; нет солнца; а горизонт был подёрнут дымкой. Ощущая парение, Ирис лежала на глади круглого пруда, чистого от любой растительности и пустого на живность.

Светлая кожа, овальное лицо, нос с небольшой горбинкой и тонкие губы, а холодно-коричневые волосы, подстриженные очень коротко, повторяли контур головы. Средний рост, стройное, без выраженных округлостей, телосложение; а белый комбинезон из лёгкой ткани открывал только: голову, кисти и босые ступни.

Сквозь толщу дремоты, но с другой грани пробуждения, Ирис вспоминала о том, что месяц назад ей исполнилось восемнадцать лет; о том, что ещё два месяца и наступит день её посвящения. Но привычные мысли разрезало странное ощущение – лоб наморщился, веки дрогнули и, пошевелившись, Ирис нарушила баланс. Сломав гладкость, она опустилась под воду; звук погружения выплеснулся за пределы пруда и, будто наткнувшись на стену, опал.

Стопы не касались дна, кожа не чувствовала температуру. Ирис открыла веки – и вспыхнуло осознание того, где она.

Ирис вылезла из воды – пруд обрёл зеркальную гладь, а кожа и одежда остались сухими. Светло-серые глаза блуждали по землям, в которые Ирис входит почти каждый день, но не в эту точку изменчивых земель с несуществующей картой. Пейзаж как замершая картина с блеклыми и неправильными тенями; привычная для этого места обволакивающая тишина и отсутствие ветра.

Нуждаясь в словесном подтверждении, Ирис на выдохе сказала:

– Грань.

Со скомканным, приглушённым звуком, похожим на шёпот, возник порыв ветра и протянулся к спине Ирис. Её сердце ёкнуло и убыстрило стук, а по телу прошли мурашки. Вжав голову в плечи, Ирис осматривалась и поворачивалась. Она увидела в стороне то, чего там не было – опустила плечи и замерла.

На парящем островке, поросшим обилием растительности, росла ива, а под ней находилась светлая дверь. Но взгляд Ирис приковался к единственному движению – от края островка сплеталась лестница из травы.

Лестница сплелась до середины – Ирис поднимала глаза и убыстряла движение зрачков с каждой пройденной ступенью. Когда зрачки достигли пика и уткнулись в дверь – в Ирис вонзилось колыхание, и оно отозвалось в душе как крик, как зов. Что-то там, то, что по ту сторону, звало и манило. Повинуясь зову, Ирис направилась к островку и смотрела как последняя ступень сплеталась и врастала в почву.

В окружении листовых нитей из земли вырастала гладкая дверь из белого металла с золотистым отливом. Травинки лестницы прогибались от веса Ирис, а волнение возрастало.

Поднявшись на островок, Ирис увидела, что нет скважины и ручки – дверь выглядела так, словно никогда не откроется кто бы ни постучал.

Но дверь, без щелчка, без скрипа, стала открываться сама; и Ирис затаила дыхание.

Перед Ирис предстал, точно вырезанный в пространстве, белый прямоугольник. По ту сторону – ничего; будто за порогом, забрав все объекты и краски, обрывался мир. Там нечто звало, тянуло к себе, заглушало любые попытки возникновения сомнения и тревоги.

Ирис приблизилась к двери, задержала дыхание – и, ожидая не то падения, не то быть раздавленной, шагнула через порог.

Сделав шаг, Ирис выдохнула в пустоту и открыла веки. Бесконечность белизны простиралась вокруг, и точно соединяла в себе начало и конец мира. За спиной дверь закрывалась и исчезала, тая как мираж; но у Ирис не возникло и мысли о том, чтобы вернуться. Опустив взгляд, Ирис смотрела на литой пол из белизны – и казалось, что она смотрела в него, через него, в бесконечность белого цвета.

Странное ощущение нарастало в груди. Ирис шла вокруг себя, взгляд блуждал по пространству и искал за что зацепиться.

Что-то мелькнуло в поле зрения – и Ирис остановилась. С трепетом и тревогой она смотрела на блик на фоне белизны – как странная, бледная звезда. То непонятное ощущение схлопнулось в стрелку, вонзилось в звезду – и из звезды ударило в Ирис. Вспыхнула тягучая, невыносимая тяга – раскачивалась в груди и в горле. В глазах поплыло, в ушах стоял звон, а в голове было подобие шуршания листвы и странный шёпот, как неразборчивое бормотание. Или же этот шёпот распространялся вокруг – Ирис не могла сказать разницы.

Удерживая себя от того, чтобы не лечь, Ирис делала глубокие вдохи. Сжимая и разжимая кулаки, она, не в силах сопротивляться странной тяге, направилась к звезде.

Босые стопы шлёпали по поверхности, взгляд держался за звезду – чем Ирис была ближе, тем ниже она опускалась. Тем отчётливее вырисовывались очертания магического творения: вытянутый, чуть длиннее кисти.

Ирис остановилась – творение замерло на уровне пояса; и она смогла рассмотреть каждую деталь. Оно выглядело как кинжал. Толстая рукоять из чистейшего серебра магсе́ры искрилась и переливалась лунным светом – так и просилась лечь в ладонь. Прямой, не острый клинок длиной со средний палец был из полупрозрачного жёлто-оранжевого материала, который напоминал древесную смолу и обладал бело-золотым свечением.

Проглатывая вдохи, Ирис смотрела на магическое творение, которое прежде никогда не видела. Оно зазвало Ирис сюда – протянуло нить в её разум, в её душу, и оно являлось эхом самого себя. Ирис не знала, что это. Но она знала, что оно не здесь, оно не реальное, не физическое; но каким-то образом она чувствовала пульсацию его мощи, магии, жизни.

Покалывая от напряжения, Ирис сглотнула и протянула левую руку. При прикосновении магия пронзила тело как разряд молнии, от которой на секунду парализовало и едва не разорвало изнутри. Поведя плечами, Ирис стряхнула остатки разряда и опустила взгляд на творение. Размер рукояти точно был создан для кисти Ирис. Большой палец провёл по поверхности – материал отозвался искринками и переливом магического серебра; а Ирис переполняли: восторг, восхищение и странная, клокочущая по всему телу, радость.

Секундой позже от творения возникло яркое сияние – и Ирис ахнула. Щурясь от нарастающего света, она не могла закрыть глаза; хотела выронить творение, но не смогла – словно не она сжимала рукоять, а рукоять сжимала её кисть. Творение начало вибрировать – и как маленькие иглы Ирис пронзали знания, которые она не успевала усвоить и понять.

Вес знаний увеличивался, расширялся и мелькал картинками с людьми – как тысячи молний в голове; громыхал словами, образами, цветами и формами, эмоциями и музыкой существ. Будто весь мир поместился в Ирис и дышал в ускорении веков тысячами жизней и моментов.

Прогибаясь, Ирис застонала:

– Хватит… – И голос разнёсся в обрывистом эхе в её голове, в творении, в белом пространстве вокруг, кричал в ней и на неё.

Сияние разрасталось и заполоняло собой всё. Когда оно достигло пика, Ирис почувствовала всю необъёмную мощь, которую в себе содержало творение. Это, как игла в мозг, породило дикий, защитный страх – и Ирис раскрыла рот.

Строгая кровать из серебра, светло-бежевое постельное бельё, жёсткий матрас и плоская подушка. С громким ахом Ирис схватила воздух, распахнула глаза и села. Подавляемый на подсознательном уровне крик застрял в горле – и этот ах это вся громкость, которую Ирис могла себе позволить.

Сжавшись и задержав дыхание, Ирис смотрела на колени под тканным покрывалом; сон как странное онемение в голове, а его последние мгновения высыпа́лись и испарялись. Ирис потребовалось три секунды на осознание пробуждения. И осознав, она расслабилась и выдохнула.

Картинки пребывания в Грани встали перед внутренним взором. Ирис поморщилась, думая, что это невозможно: оказаться в Грани без намеренного погружения; а тратить силы ума на раздумья о каком-то странном сне она не хотела.