Часть первая. У КОСТРА

Глава первая. Мальчик и звезды

1

Мы оканчивали девятый класс. Стоял апрель. Я спал в саду. Из необструганных досок сбил топчан, притащил старые пальто, ложился и часами смотрел на небо. Я говорил со звездами, и лицо мое было мокрым от слез.

В тот день, едва стемнело, я уже был в саду. Еще плавали чужие шумы, еще не появлялись звезды. Те, что висели в мутной вышине, были не мои звезды. Я умостился в пропахших пылью пальто и не шевелился. Постепенно тепло заполнило тот воображаемый мешочек, в котором я лежал – он напоминал, наверное, утробу матери. Я открыл глаза и увидел небо. Горячая волна накрыла меня.

Горькое чувство стало невыносимым. Мне казалось, будто кто-то в прямом смысле наступил на мое сердце и раздавил на сотни осколков. Перед глазами снова возникло, как мы переодеваемся на физкультуру, и Мишка, смакуя, цедит: «А Панкова будет?» Я не столько понял, сколько все почувствовал… Захмыкал, как шакал, Серый: «У нее ж, это, месячные». «Уже четвертый месяц», – довольный собой, протянул Мишка, и все заржали. Мне показалось, что небо почернело и обрушилось на землю. В это время на поле выбили футбольный мяч, и все побежали, на ходу надевая футболки.

Я еле дождался звезд.

Они приветливо замигали в теплом воздухе, и очень скоро все стало понятным – я вскочил, нащупал старые кроссовки, пробрался через сад, чтоб не видели родители, и перелез через забор.

Идти было недалеко. Улицы ворчливо засыпали. Где-то промчался мотоцикл и поднял заядлых дворняг. Людей почти не было, окна горели голубоватым светом.

Ее окно выходило в сад – я был у нее пару раз. Мы делали стенгазету.

…Мы были вдвоем. Я сидел в глубоком кресле, на ногах болтались тапочки. Она умостилась в другом кресле, ее бедра слегка обнажились, а под зеленым платьем угадывались округлые плечи. Она рассказывала, как когда-то гадала. Ее волосы то закрывали, то открывали горевшие, как угли, глаза. И лился грудной приглушенный голос.

Потом Юля посмотрела внимательно и спросила:

– Курить будешь?

Из глубины стола она достала раскрытую пачку, к которой нечаянно прилипла упаковка таблеток – Юля тут же швырнула ее обратно.

Мы открыли окно. Нас обволок запах осенних листьев. Деревья стояли в каплях дождя, как будто истекали слезами.

– Ты знаешь, – говорила она, – я могу или жить, или гнить. А чтобы жить, сейчас нет условий. Я поняла, что для таких, как я, нет места в жизни. Закрылась в ванной и выпила пол упаковки таблеток… Потом испугалась…

Вдруг открылась дверь, и заспанная Зоя Алексеевна даже не сказала, а прошипела:

– Уже третий час ночи!..

Я стал собираться. Юля после испуга вдруг повалилась в кресло от хохота. Ее щеки и плечи дрожали. Не в силах что-то сказать, она только тыкала в стенгазету пальцем: там стоял единственный наш заголовок: «Прощай, курение!»

Мы обулись на холодной веранде и, наконец, вышли на крыльцо. Звездная ночь охватила нас.

И что это? Словно меня вынули из тела – она просунула мне под локоть руку… Смолистые волосы переливаются от света фонаря, тонкие губы на бледном лице… И, когда мы подошли к калитке:

– Юля, м-можно я тебя поцелую?

Она затихла и опустила глаза:

– Зачем? Что от этого изменится?

– Что я наделал!.. – вдруг пробило меня.

– Ничего ты не наделал, – улыбаясь, сказала она будто самой себе и посмотрела из-подо лба. На щеках ее проступил румянец, но я уже повернулся и пошел – нет, побежал по мертвым улицам.

2

Теперь я снова шел по этим улицам. Вот ее дом. Я бесшумно перелез через забор и покрался по чужому саду.

Незнакомая лестница прислонилась к стене, какой-то перевернутый ящик… Я свернул за угол дома. Квадрат света ложился на буйно цветущую вишню.

Я подтянулся и стал на краешек фундамента. Юля сидела в постели, прижав колени, и делала маникюр. На ней была розовая ночнушка.

Я легонько стукнул.

Юля подняла широко раскрытые глаза и вдруг заулыбалась (я этого никогда не забуду!).

Она выключила лампу и открыла окно.

– Юля, – сказал я, – давай поженимся.

Она зашлась краской. Потом как-то глубоко посмотрела на меня.

– А что нет шестнадцати, не страшно, – я говорил и чувствовал, как дрожит голос и все больше становится непослушным, – нужно заявление какое-то.

– Спасибо тебе, – чуть слышно сказала она.

– Я серьезно… Я все продумал… Мы уедем в Сибирь…

– В Сибирь… – повторила она. – Я сейчас.

В темноте стукнул ящик стола. Зашипел и вспыхнул огонек. Я тоже закурил. От дыма закружилась голова.

Юля держала сигарету по-девичьи, у угла губ, и смотрела на расцветшую вишню. Ее лицо было очень взрослым, женским, что ли. Она оперлась локтями на подоконник, набросив одеяло. Веяло теплом от ее смуглой шеи, и румянца на щеках, и чуть приподнятого подбородка с легкой ямочкой. Видно было начало ее груди, но это не смущало ни ее, ни меня. Так было первый раз – так было в детстве, когда мама жалеет тебя, целует, и прижимает, и сидит у кровати, когда ты болен.

Вдруг раздались дикие пронзительные крики.

– Что это?

– Павлины.

– Павлины?

– На той улице держат.

– Зачем?

– Не знаю. Наверное, перья продают.

– Каково им в клетке?

– Мы все в клетке. А когда подрастаем, у нас выдирают перья и продают.

– А мне кажется другое, – сказал я.

– Ну, и что ты придумал?

– Я недавно прочитал, как младенец в утробе матери съел своего брата. И я понял, что пожирание – наш основной инстинкт, ведь он проявляется даже тогда, когда человек ничего не знает о жизни. Чтобы жить, мы должны кого-то сжирать. Все подчиняется этому: нет закона эволюции, а есть закон пожирания.

Юля посмотрела лукаво в глаза и вдруг засмеялась:

– Ну, а сейчас кто кого пожирает?

– Наверное, я… Я же хочу на тебе жениться.

Она снова захохотала, а потом вдруг затихла и чуть слышно сказала:

– Ты же знаешь все…

Я спрыгнул на землю, побежал по саду, расцарапал чем-то руку и ударился о штакетину забора. Ее треск показался мне грохотом.

3

Я, конечно, знал все. Я помню тот школьный коридор, гудящий, как вечерний улей, когда за окнами гуляет весна, цветут вишни, слепит солнце и дорога домой становится длиннее.

Юля мелькала из класса в класс – наверное, собирала комсомольские взносы, хотя многие мальчики на переменах убегали на футбольное поле, а девочки стояли у окон пестрыми стайками или прогуливались на площадке перед высоким школьным крыльцом.

Лавсан появился в конце коридора и пошел прямо по центру, поглядывая вокруг с самоуверенной ухмылкой. Он напоминал большого судака, неожиданно заплывшего в стаю верховодок. Кто-то уже шмыгнул за Юлей, и она выпорхнула из класса, зардевшись так, что видно было за много шагов.

Они отошли к окну, и он что-то стал говорить, опершись на подоконник. А она стояла, как ученица, скрестив пальцы, послушно кивая головой, и вся светилась от счастья. И мне вдруг показалось, будто я дал ей это счастье… Странное чувство!

Мне же в том классе нравилась Леночка Глазунова – чистенькая, аккуратная, с тугими колечками косичек, затянутых в белые банты…

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.