– Доминик, – рычу я, – жизнь среди вервольфов – это совсем не то, что прописал мне доктор!

– Нужно было познакомить тебя со стаей, Шарлин. Теперь все позади, и ты можешь отдохнуть.

В подтверждение своих слов он внес меня в большую спальню и усадил в ближайшее кресло. Сесть мне, действительно, не помешало бы. Тем более кресло оказалось таким мягким, что я в нем почти утонула.

– Отдохнуть? Да я теперь буду бояться дышать!

– Бояться?

– Да, бояться вервольфов, которые считают, что мне здесь не место.

Доминик склонился надо мной и положил руки на подлокотники, так, что наши лица оказались на одном уровне.

– Шарлин, ты боишься Венеры?

– Нет.

– А Оуэна?

Я задумалась, но поняла, что мой большой и неулыбчивый телохранитель не вызывает во мне страха.

– Тоже нет. Но я догадываюсь, куда ты клонишь. Венера и Оуэн не тоже самое, что огромная стая вервольфов.

– Это моя стая, – напоминает Доминик. – Они давали клятву слушаться меня во всем. И теперь они будут слушаться во всем тебя.

– Потому что я ношу твоего волчонка?

– Потому что ты моя женщина.

– Кстати, о женщинах. Как скоро здесь появится Одри?

Доминик прищуривается и подается вперед, так, что мы едва не соприкасаемся носами. Мне хочется отодвинуться, но отодвигаться просто некуда, можно только сползти вниз по спинке кресла. Его звериная суть давит, но еще больше на меня давит собственное некстати вспыхнувшее желание податься вперед.

– Разве тебя не раздражают разговоры про Одри? – спрашивает он.

– Очень раздражают.

– Значит, не будем о ней говорить.

Все так просто?!

– Ты боишься ответить на простой вопрос?

Я хочу задеть Доминика, так же сильно, как он задевает меня. Сделать ему больно, но он даже носом не ведет.

– Боюсь? Нет, Шарлин. Я думаю, ты просто еще не готова услышать мой ответ.

– И что это значит, бесы тебя забери?! – рычу я.

– Я расскажу тебе позже, – обещает этот образец мужской невозмутимости. – Тебя устраивает твоя комната?

Устраивает ли меня комната?!

Он выпрямляется, а я теперь рычу натурально. Так, что все волки в округе, должно быть, умерли от зависти! Я взвинчиваюсь с кресла пружиной, бросаюсь на Доминика и колочу кулаками по его твердой груди, царапаюсь и кусаюсь. Рвусь на свободу, когда он перехватывает меня за талию. Тогда я ударяю со всей силы, и Доминик падает на пол, а я падаю вместе с ним. На него.

Ощутимо ударяюсь коленом, но это, наверное, ничто по сравнению с тем, что чувствует этот мерзавец, когда я бью его в живот. До усталости, до ответной боли в ладонях и кулаках, до сбившегося дыхания. Ему должно быть больно. Больно. Больно!

Я выдыхаю последний хриплый рык и только сейчас осознаю, что Доминик не сопротивляется: он осторожно удерживает меня, но кажется, больше для того, чтобы я в своем яростном желании ему навредить сама себя не стукнула. И желание вредить даже ему как-то резко пропадает. Это как бить ногами связанного. Хотя он не связан, и ногами я его не била, но все равно уже не то.

Тогда сдуваю прядь волос, упавшую на глаза, и вижу, что Доминик улыбается. Не просто улыбается, тихо смеется.

– Какого беса тебе весело?

– Ты великолепна! – говорит он, приподнимаясь на локтях.

– Как это понимать?

– Когда злишься, ты превращаешься в настоящую волчицу.

– Я не волчица!

– По поведению и не скажешь.

На это мне ответить нечего, потому что в последние минут пять я вела себя не просто как волчица, как очень агрессивная волчица. Владыка, в кого я превращаюсь?!

– Почему ты дал себя ударить?

– Потому что тебе это было нужно.

Мне действительно это было нужно. Но это совсем не ответ на мой вопрос.

– У тебя царапина на скуле. – Я провожу пальцами по его щеке, слежу за этой линией, чтобы не смотреть Доминику в глаза. Потому что вместе с осознанием своей вспышки меня накрывает стыдом.

– Ерунда, к вечеру затянется.

Ну да, для него мои удары – наверное, как готовить и порезаться ножом. Неприятно, но жить можно. А для меня… Это я его так укусила?!

– Шарлин, посмотри на меня, – просит Доминик, но мое внимание полностью поглощено следами зубов у него на шее, наливающимся кровоподтеком.

– Я веду себя как какая-то зверюга.

– И это невероятно возбуждает.

Теперь я смотрю на него. Недоверчиво так смотрю.

– Тебя возбуждает, когда тебя бьют?

– Меня возбуждаешь ты. – Доминик позволяет ладоням сползти на мои бедра и вжимает меня в свой пах. Учитывая, что моя юбка давно задралась, я чувствую это очень ярко, и мое дыхание снова сбивается. –  Такая воинственная, необузданная и сидящая сверху.

– Знаешь, в такой позе сложно тебе не поверить.

Мы смотрим друг на друга одну долгую секунду, а потом просто сталкиваемся. Телами. Руками. Губами. Мы целуемся так же яростно, будто мы изголодавшиеся волки. Жадно, сильно, страстно. Меня ведет, и по телу растекается огонь, грозящий поглотить меня целиком. Еще немного, и остановиться будет сложно, поэтому я отстраняюсь.

– Нет, я не могу так.

– Можешь. – Голос у Доминика хриплый и спокойный, но я чувствую, что контроль дается ему так же сложно, как и мне. – Отпусти себя наконец, моя маленькая альфа.

– Не смей меня так называть! – снова рычу я и кусаю его за нижнюю губу. От ответного стона у меня мутится сознание.

Все к бесам! Мне это даже доктор прописал!

Я дергаю за пуговицы на его рубашке, и, кажется, с парочкой расправляюсь сама, остальные отлетают стараниями Доминика от единого рывка. Моей водолазке везет больше, ее просто стягивают через голову. По обнаженной коже бежит прохлада, но это ничто по сравнению с жаром большого сильного волка. Пока Доминик расправляется с молнией на брюках, я глажу его грудь и живот, чтобы хоть немного успокоить грохочущее в груди сердце. Потому что нам уже не до прелюдий. Я хочу его так, что снова готова рычать.

Мой волк это чувствует, потому что дальше совсем не церемонится: просто двигает кромку нижнего белья в сторону и входит в меня. Плавно. Слишком плавно для того, чего хочется мне. Тогда я приподнимаюсь и насаживаюсь на него сама, задавая собственный ритм.

– Не торопись, – уговаривает он, хотя я чувствую, что я его тело под моими ладонями напряжено до предела.

– Мне можно. – Я ловлю его дикий взгляд. – Нужно. Я так чувствую.

И Доминик отпускает меня, позволяет вести, наращивая темп. Врезаться в него, царапать грудь теперь не от ярости, а от звериного желания быть с ним единой.

Мгновение – и от наслаждения скручивает все тело, перед глазами темнеет. С моих губ срывается долгий стон, и одновременно с ним я слышу рык Доминика.

Я падаю ему на грудь, меня всю колотит, а по телу продолжают разливаться волны удовольствия. Такого со мной не было. Такого я не чувствовала за всю свою жизнь. Ни с другими мужчинами, ни даже с Домиником.

Это из-за беременности? Или…

Доминик напрягается раньше, чем я успеваю услышать шаги на лестнице.

– Кажется, у нас гости.

Хочется пожелать гостям возвращаться туда, откуда пришли. Потому что Доминик выглядит так, будто я его изнасиловала: искусанным и исцарапанным, а я… Даже представлять боюсь, как я сейчас выгляжу.

После быстрого секса.

После быстрого страстного секса на полу.

Тут нет зеркал, но губы горят от яростных поцелуев, соски снова сморщились, на этот раз от прохлады, а юбка задралась до длины мини.

Впрочем, Доминик ловко перекатывается на бок, поднимается и увлекает меня за собой. Ему хватает несколько секунд, чтобы стянуть с себя рубашку и накинуть мне на плечи, а после застегнуть молнию на брюках.

Незваный гость ступает мягко и осторожно, останавливается за дверью: он явно в курсе того, что между нами произошло, и вежливо ждет, когда мы приведем в себя в порядок. Хотя мое мнение – был бы он вежливым, остался бы внизу!

А вот мягкость и осторожность наводит на мысли, что с той стороны волчица. Понятия не имею, откуда у меня эта уверенность, но почему-то не оставляет эта мысль. Интересно только, кто она.