Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Взятки за прилежную дополнительную учебу не прекратились и тогда, когда она повзрослела.

Энни окончила престижный Винзор, потом не менее престижный Редклиф, провела семестр в Париже. Но по-прежнему всегда могла получить от отца доллар-другой, а то и куда больше, если радовала его выученной наизусть строфой из Шекспира или другим интеллектуальным достижением.

Эта игра отца и дочери имела положительное влияние на ее образование, которое было одним из компонентов «класса».

Затем случилось немыслимое. Клод Трумэн.

Мускулистый малый, полицейский – полицейский! – из какого-то захолустного городка в штате Мэн.

То, что они не пара, было всем очевидно.

Что мать в нем нашла – понять никто не мог. Я считаю, что ее сердце завоевало именно это – гора мускулов и некоторая неотесанность.

Клод Трумэн был уверен в себе на все сто, этакий олень-самец в разгар брачного сезона. Он разительно отличался от тех молодых людей, которые ее окружали.

При этом далеко не глупый. Хотя образованием не блистал.

Про Джона Чивера он мог спросить, в какой хоккейной команде играет этот парень, а про Ионеско – что продает эта компания.

С ним Энни не было нужды быть постоянно начеку в интеллектуальном отношении. А она слегка устала все время быть на уровне.

Возможно, ее манил и городок Версаль в штате Мэн.

Романтическое название. Романтическая глубинка.

Разумеется, она этого зачуханного Версаля никогда не видела, но округ Акадия с его лесами в золоте и багреце, воспетыми классиками американской литературы, – это казалось такой дивной сказкой для молодой девушки, напичканной стихами и прозой и вообще до безобразия образованной.

Отец напрочь запретил ей встречаться с Клодом Трумэном, однако она его не послушалась, и через три месяца после знакомства они поженились.

Жениху было тридцать семь. Невесте – двадцать девять.

За свое решение мать дорого заплатила.

Ссора с Джо Уилмотом вышла страшная – считай, на всю жизнь.

Со временем они более или менее помирились, хотя трещина в отношениях отца и дочери осталась навсегда.

Энн часто звонила отцу. Но после каждого звонка она обычно запиралась у себя в комнате и плакала.

После смерти отец оставил ей достаточно денег на мое образование и немного для нее самой – однако это не шло ни в какое сравнение с тем огромным капиталом, который она получила бы, не пойдя против воли отца.

Одну из традиций семьи Уилмотов мать свято блюла – а именно, она одаривала меня, если я демонстрировал какое-либо достижение в самосовершенствовании.

К примеру, доллар за выученную речь из шекспировского «Генриха V» – и еще доллар, если я мог продекламировать ее перед обедом без единой ошибки.

Пятьдесят центов стоил прочитанный «серьезный» роман (за Конан Дойла или за комиксы я не получал ничего, кроме презрительного взгляда).

Биографии исторических деятелей тянули на доллар.

И целых пять долларов – за прослушанную вместе с ней радиоинсценировку романа «Я, Клавдий».

В день, когда мать вышвырнула отца из дома за сахарную пудру в его волосах, она освободила середину кухни от мебели и предложила мне научиться танцевать – и посулила доллар, если я буду прилежен.

Она поставила пластинку с песнями Фрэнка Синатры и оставила открытой дверь в гостиную, где стояла радиола. После этого проинструктировала меня, куда класть руки и что делать с ногами.

До материной талии мне было еще высоковато, и левую руку я положил ей на бедро, а правую вытянул вверх, чтобы она могла взять мою ладонь в свою.

– А теперь что?

– Делай шаг ногой, которая впереди.

– А которую ставить вперед?

– Любую. Ты веди, а я за тобой.

– Почему ты за мной, а не я за тобой?

– Так принято. Мужчина ведет. Давай.

Мы потанцевали немного под «Летний ветерок».

Она вдруг спросила:

– Хочешь поговорить о том, что произошло сегодня утром?

– Нет, – сказал я.

– Хочешь меня о чем-либо спросить – о чем угодно?

Я был слишком занят своими ногами – «Никогда не смотри себе на ноги, только на партнера; держись прямо, словно из твоей головы торчит веревка и тянет тебя вверх, вверх!» – я был слишком скон-цент-ри-ро-ван на ритме, поэтому ответил: нет, все в порядке, никаких вопросов.

Мать прижала мою голову к своему животу, так что я чуть не задохся, и тихо сказала:

– Ах, Бен... Ах, Бен...

Это значило: у нее на душе невесело, но она не хочет, чтобы я об этом знал.

– Ты не можешь ставить на кон свою шерифскую звезду.

– А почему бы и нет? Она чего-нибудь да стоит. Золото как-никак.

– Никакое это не золото. А если бы и да – какой мне от него прок? Переплавить, что ли?

– Будешь носить, Дайан. Как украшение.

– Бен, я не намерена расхаживать по городу с твоей чертовой звездой.

– Ну и зря. Можешь даже новым шерифом стать. Шерифиня Дайан!

Она возвела глаза к небу: дескать, не понимаю юмора.

– Давай, Бен, или ставь денежки на кон, или прикрывай лавочку. Я принимаю только твердую валюту. Доллар США.

Бобби Берк встрял с очередной банальностью:

– Разрешенная законом денежная единица для оплаты товаров и услуг во всех секторах экономики.

Банк составлял чуть меньше пятидесяти баксов – почти предел при тех условиях, на которых мы играли. У меня на руках были три дамы – и против меня одна Дайан. Было бы досадно выйти из игры в такой момент.

Я воззвал к Дику:

– Разве шерифская звезда не стоит хотя бы пятнадцати долларов? А, Дик? На самом деле она потянет на двадцать пять, а то и на тридцать пять. Могу показать каталог с ценами!

– Ну да, – с видом специалиста отозвался он, – но если ты продаешь новую.

– Дик, звезда не «бьюик». Сколько миль она отъездила – не играет ни малейшей роли!

– Дайан решать. Хочет принять ее – Бога ради.

– О Господи! Дик, какой же ты бесхребетный! Моллюск чертов. Ты что – Дайан боишься? Друга поддержать не хочешь?

– Да, боюсь.

– Дайан, душечка...

– И не проси!

– Дайан, ну послушай...

– Нет и нет.

– Выиграешь звезду, будешь расхаживать с ней по городу – и выставишь меня полным дураком перед всеми. Разве тебе подобная перспектива не улыбается?

Дайан лишь отрицательно мотнула головой.

– Вот если к звезде прибавишь штаны – тогда по рукам.

– Штаны я на кон не ставлю.

– Значит, на руках у тебя одна шваль.

– Одно с другим не связано. Штаны – святое.

– Давай, рискни святым.

– Дайан, о моих штанах не может быть и речи.

– А что еще у тебя есть?

– Звезда – последнее, что у меня есть.

Она взяла звезду, задумчиво повертела ее в руках. Думал, она ее еще и на зуб попробует: не фальшивая ли?

– Ладно, согласна. Сделаю из нее серьги или еще что. И буду носить в открытую. Пусть все в городе видят, какой ты разгвоздяй.

Она бросила звезду на банк.

– Бен, это что же – Дайан теперь наш новый шериф? – осведомился Дик.

– Не торопи события. Она еще не выиграла.

– А если? Она что – действительно станет новым шерифом?

– Думаю, да.

Он с сомнением помотал головой.

Дайан открыла карты. Два короля, две семерки.

В голове у меня стрельнуло: давай, выходи из игры к такой-то матери! Отличный шанс! Просто не открывать карты, признать проигрыш – пусть Дайан достанутся и пятьдесят долларов, и шерифская звезда. Разумеется, это предельно позорный конец моей полицейской карьеры, но тем не менее – конец! Конец, черт возьми!

Но с другой стороны – в кои-то веки у меня возможность выиграть у Дайан.

Я открыл три дамы – и сгреб банк: сорок пять долларов плюс шерифская звезда.

– Ты бы все равно ее у меня отобрал, – проворчала Дайан.

Я пожал плечами.

Почем знать. Почем знать...

Много позже я наблюдал, как Дайан встала с кровати и подошла к окну.

Она крупная и бедрастая, но двигается с атлетической грацией.

Мне всегда нравилось наблюдать за ней, обнаженной.

12
{"b":"91390","o":1}