– Оба сошли с ума, – перебил Кожохин.

– Нет, застыли, окружили себя паутиной. Как куколки в коконах. И ослепли.

– Отсюда мораль: одержимый – потенциальный преступник. Так? Это ваш второй парадокс?

– Чушь, – засмеялся Шухов. – Хотя слепая одержимость – вещь страшная.

– Не новость, – заметил Кожохин. – Первобытные мыслители, по-моему, это тоже соображали. И отделяли своих шаманов, ставили им шалаши в сторонке от общих пещер.

– Не загибай, – хмыкнул Шухов. – Согласись, что все-таки жалко смотреть на человека, потерянного для общества.

– Вы об Эдике?

– Да.

– Ну, он-то как раз этого не считает. Он, как шаман, воображает, что пользу приносит. А нам вот не след забивать голову ерундой. До сих пор план не готов.

– Комарова, конечно, убрать надо, – задумчиво произнес Шухов. – Неизвестно, сколько времени пройдет, пока этот тип за коробкой соберется. С другой стороны, как мы ему понять дадим? Я имею в виду типа этого.

– С ним просто, – сказал Кожохин. – Охрану снимем – и все. Только вот Комарова как убрать? Может, не трогать его вовсе?

– Нескладно у нас больно с этим стариканом получается.

Шухов зажег сигарету, затянулся, сказал сердито:

– Мне вовсе не хочется оказаться в положении той бабы.

– Какой еще бабы?

– Помнишь, у Зощенко рассказ есть. «На живца», кажется, называется. Про бабу, которая в трамвае на лавке сверток забывала, ждала: не клюнет ли кто? Чтоб, значит, схватить жулика с поличным. Так вот и с Комаровым выходит. Если, конечно, не отвести его от греха. Разница между той бабой и нами только в том, что она не знала, кого вытащит, а мы знаем.

– Жалко вам этого паршивца? Он же нас с самого начала за нос водит.

– Не те слова, – сказал Шухов. – Мне лично старик не импонирует. Но зачем впутывать в довольно противное дело еще одного человека? Пусть скверного, пусть потенциально подготовленного к тому, чтобы украсть эти проклятые деньги. Комарова попутал бес жадности, как говорят. Не дать ему возможности совершить задуманное – значит сохранить его для семьи.

– Да за одни лживые свидетельские показания его под суд отдать надо.

– Ну, это ты, извини, не в ту сторону едешь. Переложи руль, не то в берег врежешься.

– Почему? – вскинул брови Кожохин.

– Потому что старик твердо стоит на своем: «Не знаю, не видал». Против него даже косвенных обвинений не выдвинешь. Это мы с тобой такие умники – догадываемся, что к чему. А факты где? Сидит у дома по ночам? Так он это объясняет вполне убедительно. Остаются в итоге одни психологические нюансы.

– Ладно, убедили.

– Вот и хорошо. Теперь следи дальше. У нас в наличии есть один-разъединственный способ уличить преступника: взять его с поличным. Другого я не придумал, к сожалению. Наши домыслы и косвенные улики – тьфу. Дунул – и нет их. Фото? Да тебя судья на сто метров не допустит с этим фото. Письмо Иванова матери Назарова? Справка из адресного стола? Какие из этих фактов выводы можно сделать? Да никаких. Ну, искал Иванов Назарова. Ну и что? Тысячи людей ищут друг друга. Фото курортное? Просто случайная встреча этого типа с Ивановым. Понимаешь, что рисковать нам нельзя. Да старик еще путается под ногами. Старик нам, кроме прочего, свободно может карты смешать. Явится одновременно с главным виновником – и весь наш план в трубу вылетит.

– Точно, – сказал Кожохин. – Значит, первое дело – старика отодвинуть.

– Да, – кивнул Шухов. – Намекнем ему недвусмысленно на кое-какие обстоятельства. Полагаю, этого урока ему до конца жизни хватит.

– Думаете, поймет?

– Больше чем уверен.

– С душком ваша профилактика, Павел Михайлович. – Кожохин укоризненно покачал головой. – Я бы, наверное, все-таки подловил старичка.

– Мне его старуха понравилась, – хмыкнул Шухов. – С ухватом она здорово управляется.

– Опять парадоксы?

– У тебя скверный характер, Иван Петрович. Настырный, как у дятла. Долбишь и долбишь в одну точку.

– Так ведь работа такая…

– А что с Мокеевой? – спросил Шухов.

– Пока статус-кво. Работает в киоске, живет на прежней квартире.

– Этот тип возле киоска по-прежнему крутится?

– Как заведенный. По два раза в день мимо проходит. Иногда даже нахально газетки покупает.

– Ждет?

– Да, – Кожохин кивнул. – И удивляется, наверное, нашей медлительности.

– Глуп он все-таки, – сказал Шухов. – Не находишь?

– Как вам сказать? Когда дело начинали, не находил. Кроссворд знатный он нам поднес.

– И тем не менее он глуп, – упрямо произнес Шухов.

– Задним числом мы все умные. Вы, я вижу, на минорный лад настраиваетесь. Рановато.

– Спать хочется, – сказал Шухов, потягиваясь. – Возня эта надоела до чертиков.

– Размагнитились? К Эде сходите, он вас подправит.

– К Эде я не пойду. Значит, так. Комарова предупреждаем. Мокеева должна исчезнуть из киоска на время. Это будет сигналом для убийцы. Откроем ему дорогу, так сказать. Теперь давай план засады разработаем.

С планом они кончили быстро. Члены оперативной группы получили задания. Охрана дома снята. Пустую коробку Шухов водворил на прежнее место в первую же ночь. Кожохин инсценировал арест Мокеевой, он же беседовал со стариком Комаровым. Хитрый старикан, как и предполагал Шухов, крепко струхнул, когда ему намекнули, что было бы неплохо, если бы он поменьше шарил глазами по крышам дворовых построек.

– А чего? – начал было он. – Дом-от мой аль нет?

– Дом-от твой, – передразнил его Кожохин. – Вот и возись в нем, ремонтируй. А по двору по ночам не шляйся. Понял? Уборной пока тоже не пользуйся.

– А чего?

Кожохин строго посмотрел на старика. Тусклые ледяшки Комарова, казалось, не выражали ничего. Но Кожохин все-таки понял: знает хрыч, видел он утром убийцу. Но не скажет об этом никому и никогда. Подумал: «И такую сволочь спасаем!»

– Ну как? – спросил его Шухов. – Уяснил старичок ситуацию?

– Уяснил, – буркнул Кожохин. – Даже денег на ремонт не потребовал.

– И то харч, – усмехнулся Шухов. – С Мокеевой в порядке?

– В порядке. Отвез я ее к сестре своей. От объяснений воздержался.

– Ну?

– Все как задумано. Одно смущает: три дня прошло, а толку нет. Вдруг он решит суда дожидаться?

– Не вытерпит. В доме ремонт идет. Он же это видит. Мало ли что может случиться? Надумает Комаров уборную рушить – и пропали денежки. Он это понимает. Мираж золотой ему покоя не дает. Придет, не волнуйся.

Прошло пять дней, а он не появился. Теперь и Шухова стали одолевать сомнения. Все ли сделано правильно? Кожохин, встречаясь с ним, обменивался пустопорожними фразами. Оба, словно сговорившись, молчали о главном, которое волновало все больше. Первым не выдержал Кожохин:

– Арестуем его. Расколется на допросе – и вся недолга. Фото покажем. Убедим, одним словом.

– Улик нет, – вздохнул Шухов. – Отопрется.

– Билет в Сочи, – напомнил Кожохин.

– Это не то, – отмахнулся Шухов.

– Алиби разрушим.

– Чушь. Без его признания ничего не докажешь. Не подкопаешься.

– Неужто так прочно?

– А ты как думаешь?

– Сделаем еще попытку? Вдруг что-нибудь прояснится.

– Испортим только все. Надо ждать.

– Штучка, – сказал Кожохин. – В жизни бы никогда не подумал, что может такое дело достаться.

– В жизни еще и не такое бывает. Я, между прочим, все время думаю: не допустили ли мы где ошибки?

– Ну?

– Вроде все чисто.

– Значит, он суда ждет. Чтобы наверняка.

– А я думаю, что он просто трус. Жадная, трусливая дрянь. Он и деньги сразу не унес, потому что струсил в последний момент.

– Нож тем не менее не бросил.

– С ножом проще. Он, когда обратно уходил, мог нож в землю воткнуть.

И еще ночь миновала, не принеся никаких новостей. И еще несколько дней прошло в томительном ожидании.

Убийца появился на десятые сутки, перед рассветом. Он медленно прошел по спящей Тополевской улице, прошел не оглядываясь, не торопясь. Постоял у назаровского дома, опершись рукой о штакетник, как будто к чему-то прислушиваясь. Потом оторвался от изгороди, двинулся дальше по улице. Тявкнула собака в соседнем дворе. Он ускорил шаг. Серая тень надолго скрылась в овраге. Кожохин уже стал думать, что убийца больше сегодня не появится. Но темная фигура вынырнула вновь. На этот раз человек шел быстро. У дома он уже не остановился, растворился в темноте. Кто-то из сидевших в засаде вздохнул. Послышался шепот: «Неужели не придет?» Кожохин тихо шикнул: «Молчи».