Один сердитый юноша-индеец, чья собака недооценила острые когти и зубы медвежат, уже направлялся к сосне с ружьем двадцать второго калибра в руках. Я кинулся к нему и стал вырывать ружье. В это же время на улицу свернул с дороги на Топли грузовик-пикап, и, к моему невероятному везенью, как раз возле нас с него соскочили Клит Мелвил и Ред-Ферн. При виде Мелвила индейцы забрали своих собак, молодой человек, владелец ружья, убежал домой, и вся толпа тут же рассеялась.

— Почему-то я ждал тебя сегодня, — сказал Ред-Ферн, — вот и попросил Клита подбросить меня. А что тут у вас за свара?

Еще тяжело дыша, я объяснил.

— Тебе тут многое не понять, — ответил на это Мелвил, — из всех зверей индейцы более всего почитают медведя. И вовсе не из страха, все дело в древнем народном поверье. Если индеец в силу крайней необходимости вынужден убить медведя, он обязательно приносит жертву, и немалую.

— Да, но сейчас они не очень-то спешили отозвать своих собак, — возразил я, — а этот поганец с ружьем чуть не пристрелил медвежат.

— Это они не со зла, они надеялись освободить души медведей. Просто они считают, что медведь превосходит человека, и им не нравится, что ты осмеливаешься быть с медведями запросто. По индейским представлениям, ты не должен был брать медвежат после смерти их матери. Они думают, что Гитчи Маниту позаботился бы о малышах и нашел им другую мать. С тех пор как Чарли Твейт привез нам это известие, все только об этом и говорят. Я попрошу Моргана открыть для тебя лавку, чтобы ты сделал запасы. Полагаю, тебе лучше как можно скорее уплыть. Эти индейцы могут придумать какую-нибудь хитрость, чтобы убить медвежат. Да еще у нас раздоры из-за всех этих разговоров, будто весь наш озерный край сделают государственным охотничьим заказником. Может быть, даже провинциальным парком.

Клит Мелвил, констебль, был человек средних лет, честный и искренний, гигант, чья физическая сила и гибкий ум внушали уважение и восхищение всем индейцам. Не один «смельчак», любитель покуражиться над слабыми, испробовал на своих скулах тяжесть его кулака, и не один бедолага ощутил поддержку его могучей руки. Его пристальный взгляд и низкий звучный голос, казалось, исходивший из глубокого подвала, врезались в память. Клит был самоучкой и частенько сражался с ветряными мельницами. Одни говорили, что как представитель закона он заслуживает свою дурную славу, другие считали, что он просто обходит нелепые формальности своего дела и утверждает, если нужно, силой закон так, как его понимает. И будь что будет! Он исходит из убеждения, что нормальный человек никогда не будет творить зло.

— Не видывал человека, которому хотел бы подражать, — заявил он, шагая со мной к фактории, — особенно, когда узнал людей как облупленных. — Он снял шляпу с опущенными полями и расчесал пальцами копну буйных каштановых волос.

Ни в чертах лица Мелвила, ни в его движениях не было ничего устрашающего, но мне показалось, что индейцы при его приближении вжимаются в двери хижин и забиваются по углам. При виде его холодных глубоко посаженных голубых глаз я невольно пририсовал у него под подбородком две скрещенные кости. Думаю, что индейцы потому и съеживались, что мысленно рисовали себе такую же картинку. И еще они видели в нем человека ужасающе одинокого и полного взрывчатой энергии. Я невольно обратил внимание на то, что он ходит без оружия.

Ожидая, пока откроется лавочка, я коротко рассказал Ред-Ферну о том, что касалось его дома, и отдал его часть золота, намытого в Наггет-Крике. Мелвил вернулся и стал на страже под деревом, на котором сидели медвежата.

— Какие у тебя планы, Боб? — спросил меня индеец.

— Довольно неясные. Думал отправиться куда-нибудь южнее — скажем, по восточному берегу озера — и построить хижину для зимовки с медвежатами.

— А как насчет района озера Такла — его северо-западного рукава? Там возле устья реки есть хижина. Домик моего здешнего приятеля из Топли. В русле реки есть золото. На холмах полно корма для медвежат. И засуха не очень чувствуется. Местность богаче, чем на Бабине. Там нет ни души, а как установится зима — оттуда не выберешься.

— А как быть с продовольствием?

— Лучше сейчас запасись всем на зиму. Как только растает лед, я приплыву. Привезу припасов на все лето. Мне это по пути к озеру Стьюарт.

— Сложно это.

— Да нет. Трудно будет туда добраться. Особенно тяжелый волок между озерами Талоу и Фрайди. Крутой хребет. Плохая тропа. Трудные пороги между озером Фрайди и Накинилерак. Еще труднее будут две мили по реке Отет-Крик за озером Нэтоуайт. Можно было бы пройти волоком от озера Бабин к озеру Стьюарт, но тебе не провести каноэ вверх по рекам Стьюарт и Мидлз-Ривер; если у тебя не моторка, там не обойтись без напарника.

— Мебель тебе придется самому сделать, — продолжал он. — В хижине уже несколько лет не живут. Конечно, там нужен ремонт, но это лучше, чем строить на пустом месте. И не будь дураком, Боб, возьми мое ружье. Стаи волков, пумы, гризли да и барибалы тоже, росомахи — все будут устраивать засады на тропе. Они разнесут хижину, лишь бы добраться до тебя, твоих медвежат и съестных припасов. Ты не знаешь, что это за место, озеро Такла, особенно зимой, ведь у волка, пумы и росомахи не бывает спячки. И еще, я не доверяю индейцам сарси и каска. Не припомню, чтобы белый старатель вернулся из этой местности, живой или мертвый. Конная полиция туда не суется. И эти индейцы еще больше, чем бабины и секани, сходят с ума из-за медведей.

Я оглянулся на дерево, где на толстой ветке скорчились три грязных клубка, строя мне оттуда рожи. Мордочки они вылизали, но сами остались грязными. Клит Мелвил, прислонясь к стволу, разговаривал со старшим рабочим лесопилки.

— Я отправлюсь прямо к озеру Такла, Ред, спасибо за ружье, но я его не возьму.

Мой заказ на пятьсот фунтов продовольствия был уложен в коробки, и я собирался тащить его на пристань, когда опять поднялась суматоха, на этот раз на крыльце фактории. Я открыл дверь и увидел своих медвежат, огрызающихся и отбивающихся лапами от толпы возбужденных детей и трех заливающихся лаем собак. Увидев меня, медвежата ворвались в сверкающую чистотой лавку Хэнка Моргана и прокатились по ней стремительным грязным клубком, хватая по пути яблоки, морковь, черничный пирог. Пытаясь остановить Дасти, которая удирала от меня с пучком репы в пасти, я споткнулся о корзину с яблоками и с грохотом полетел. Услыхав шум и увидав меня на полу среди раскатившихся яблок, медвежата напугались и решили, что у них хотят отобрать добычу. Обрушив целую лавину из консервных банок и ящиков с крупами и кетчупом, Дасти и Скреч полезли вслед за Расти на пустую верхнюю полку, где, не отводя от меня глаз, стали быстро пожирать то, что успели схватить. К счастью, Хэнк Морган оказался человеком с юмором. Разбитые бутылки кетчупа, банки огурцов, соусов и горчицы он включил мне в счет. Так большая часть намытого за лето песка перекочевала на весы Хэнка.

— Я помогу тебе доставить медведей к причалу, — предложил Ред-Ферн. — Хэнк и Клит привезут твои припасы на грузовичке. Бьюсь об заклад, здешние горячие головы что-то затеяли. Ты, наверное, еще не слышал — всю эту территорию, может, сделают охотничьим заказником или провинциальным парком. Индейцы все перессорились из-за этого. Боятся, что белые отнимут еще больше охотничьих и трапперских лицензий.

Подставив стремянку, я согнал медвежат с полки и, передав Скреча Ред-Ферну, а Расти и Дасти схватив под мышки, пошел назад по грязной дороге к пристани. Барни, упустивший медвежат, все еще сидел в каноэ, и вид у него был виноватый.

— Они все трое как прыгнули за борт и как поплыли… Говорят, была свалка.

— Да… — ответил я и устроил медвежатам такую баню, которую век будешь помнить.

К нам подошел очень красивый, стройный индеец лет шестидесяти с небольшим и назвался: Питер А-Тас-Ка-Ней. У него была очень искренняя дружелюбная улыбка.

— Я хозяин хижины в устье Отет-Крика, которую ты хочешь занять.